Брачный контракт, или Who is ху… - Татьяна Огородникова

Записи Георгия Мелидзе – отдельная тема для разговора, запретная и недосягаемая ни для кого. О том, что он что-то пишет с семнадцати лет, знали все. О том, что именно он пишет, не знала ни одна живая душа. Некоторые думали, что он ведет дневник, другие считали, что скоро мир поразит научный труд по философии, который рано или поздно сделает Георгия обладателем Нобелевской премии. Прочие предполагали, что Георгий штудирует новейшие разработки исследователей внеземных цивилизаций. Но кто бы что ни думал, ясно было одно: то, что происходит за закрытыми дверями кабинета Георгия Мелидзе, – однозначно велико и непостижимо для среднеразвитых человеческих особей. Анка была уверена на сто процентов, что труд жизни Георгия не оставит человечество равнодушным, поэтому боялась даже проходить мимо закрытого кабинета, когда в нем работал муж. Тем более после того случая…

Георгию прописали очки, и он, не привыкший работать в окулярах, однажды забыл их на кухне. Анка по душевной доброте попыталась проникнуть в запретное помещение для соблюдения врачебного предписания. Это был не первый раз, когда Георгий наотмашь ударил ее по лицу. Но такого выражения лица и нездорового блеска глаз она никогда прежде не видела. Анка сразу поняла, что лучше напоминать о рекомендациях окулистов до того, как человек-Гора переступил порог КАБИНЕТА. Таким образом, запрет на посещение загадочного и великого помещения соблюдался строго.

– Только в случае моей смерти можно открыть эту комнату!

Насчет смерти он не шутил. Он вообще любил говорить об этом. Его синтезированная из нескольких течений и вполне самостоятельная этика состояла в том, что боязнь смерти – это удел приземленных и ничего не понимающих в философии людей.

– Смерть – это часть жизни, там бывает и хорошо и плохо, это зависит от обстоятельств. Вот, например, я точно знаю, что умру не от долгой и продолжительной болезни, и поэтому хочу, чтобы, когда умру, вы сделали мою смерть такой, какой я могу вам сейчас описать. Я хочу, чтобы вы развеяли мой прах над водой. Не нужно никаких могил и склепов, я написал завещание, и в нем все сказано.

– Что ты говоришь, перестань!

Это не работало. Он действительно не боялся смерти. Георгий, несмотря на комплекцию, был лихим водителем, обожал скорость и каждый день до десятого пота занимался на тренажерах. Самой большой его страстью были катера и яхты. Все, что имело отношение к воде, для Георгия было свято. Он одним из первых получил лицензию на вождение яхт, мог управлять даже огромным кораблем, только ему не нравилось, что такой корабль слишком тихоходен. Более того, Георгий управлял самолетом и вертолетом, да так, что пилоты со стажем могли ему позавидовать.

Он не уставал менять моторные катера и проверять их на прочность. В вождении водных судов ему не было равных. За четыре года Георгий сменил пятнадцать моделей катеров. У него появился Chris Craft, когда большинство нынешних богатеев думали, что по подмосковным водохранилищам можно передвигаться только на прогулочных «ракетах». Начиная с простенькой, но надежной Yamaha-175 и заканчивая алюминиевым «корветом» отечественного производства – весь промежуточный водно-моторный арсенал прошел тестирование у Георгия.

Но все это было уже испытано и неинтересно, а самый новый катер, который должен был вот-вот прийти из Америки, никак не приходил. То есть он пришел, но на таможне, как всегда, возникла задержка, таможенники не могли найти правильное соотношение лошадиных сил и бумажного эквивалента. Лето почти прошло, а испытание нового агрегата так и не состоялось.

Для Георгия каждый выход на воду был священнодействием, существовал целый ритуал, по которому следовало надевать определенную одежду и обувь, произносить комбинацию слов, сидеть на одном и том же диване, что-то есть и пить. Даже фуражку Георгий надевал всегда одну и ту же, задом наперед, старую, капитанскую.

Предпоследняя суббота августа была фартовой – наконец-то пришел долгожданный катер. Нет, это был не просто катер, это была мечта любого водника, четырехместная серебряная ракета из сверхпрочного пластика, гладкая и завораживающая. Внутри небольшого по размерам агрегата билось сердце полутысячного табуна лошадей. Георгий специально заказал такой мощный мотор, сам катер был сверхлегкий, представляете, какую скорость можно развить?

Георгий взял с собой Анкиного сына, хотя обычно тестирование проводил в одиночестве. Торопились так, что даже забыли фуражку. Анка пыталась передать ее с причала, но Гора только махнул рукой, чтобы не приставала с глупостями.

Вот о чем он мечтал, единственное настоящее удовольствие в жизни – быстрый ход по воде. Жаль, конечно, что не море, но все впереди, будет и море.

– Андрейка, смотри: идет как торпеда! – От восторга захватывало дух, хотелось кричать во все горло.

Андрей любил выходить с Георгием на воду, хотя иногда его пугали крутые виражи и бешеная скорость, от водных просторов и ветра у него пела душа. Он помахал двумя руками пассажирам промчавшейся мимо «ракеты». Волна, на которую попал мчавшийся на огромной скорости новый катер, ударила его в борт и подбросила так, что он подлетел вверх метров на пять и, перевернувшись, как серебряная сигара, с невероятной силой ударился о воду. Андрей видел этот молниеносный кульбит с высоты своего полета, его выбросило ровно в тот момент, когда он махал пассажирам прогулочного катера. Вылетая с пассажирского сиденья, он отметил, что Георгий вцепился в руль и взлетал вверх вместе с ним, как капитан «Летучего голландца».

Еще он помнил, как летел и как его крутило по воде, и ему было странно, что он никак не может остановить это движение. Он же хороший пловец. Потом он увидел катер, вернее, то, что от него осталось. ЭТО лежало на насмешливо-спокойной воде как неизвестное космическое животное, испустившее дух. И еще вокруг Андрея была кровь. Боли не было.

Его, всего перебинтованного и накачанного лекарствами, привезли домой в тот же день.

Аня, которая не ждала их так скоро, только охнула и, провожая Андрея до дивана, осмелилась спросить:

– Где Георгий? Что произошло?

– Мам, ну откуда я знаю, где Георгий?! – Ему было обидно, что мать, которую он боготворил, не выразила должных переживаний, ее интересовало только, что случилось с ее кумиром. – Мы перевернулись на катере, наверное, в больнице какой-нибудь, может, на берегу лежит. – Ему хотелось спать.

Аня схватила телефон и набрала Борис Семенычу, местному водному управляющему, который знал все про всех, кстати не только на водах.

– Да, Анечка, – он никогда не называл ее так, – я все знаю. Мои ребята уже ищут Георгия.

Аня, даже находясь во взвинченном состоянии, мысленно похвалила Бориса: «Какой молодец, оперативно работает!» – а вслух произнесла:

– Боря, скажи им, пусть звонят в местные клиники, он наверняка в одной из них.

– Нет, Анечка, ты меня не так поняла. Георгия ищут мои водолазы.

– Зачем? – Анка не уяснила. Она не могла понять, при чем здесь водолазы. «Наверное, Борек уже в дозе и не совсем понимает, о чем говорит». – Борь, водолазы – хорошо! Пусть кто-нибудь сядет обзванивать ближайшие больницы, я буду звонить в милицию, чтобы прочесали побережье.

– Аня, милая, мне горько говорить тебе об этом, но после такого очень мало шансов остаться в живых. Люди с «ракеты» видели, как все произошло. Это они подобрали Андрюху, иначе он был бы сейчас там же, где и Георгий.

– А где, ты думаешь, Георгий? Ты хочешь сказать, что он…

– Те же самые люди не видели, чтобы он выплыл где-то в районе лодки, а лодку-то ты видела? Приходи посмотри, ее уже припарковали у нас на причале.

Аня не верила тому, что говорил Борис. Ему вообще было свойственно преувеличивать – в прошлом моряк, а у них все умножено на девять. Тем не менее стремглав помчалась к пристани, где, сложенный напополам и сплющенный, болтался на привязи изуродованный корпус американского лиходея.

«Такого не бывает, ну не здесь, не на этом водохранилище, как же надо было удариться, чтобы разбиться в лепешку…» Об этом подумала Аня, когда увидела груду искореженного пластика. Боря ждал ее на пристани и одновременно руководил ребятами в гидрокостюмах с аквалангами.

Появление из воды каждого нового аквалангиста возрождало к жизни Анины надежды. «Конечно, не нашел, как можно найти то, чего не существует». Она надеялась, что вечером или ночью ей позвонят из какого-нибудь госпиталя и спросят:

– Георгий Мелидзе – ваш муж?

– Да, мой. Вы даже представить себе не можете, какого человека вы спасли.

– Спокойно, дамочка, приезжайте, ему нужен домашний уход и постельный режим.

Не позвонили. Ни в эту ночь, ни на следующую. Отделение милиции обыскало весь берег с собаками, недорого, тоже безуспешно. Аня начинала понимать, что Георгия могут не найти.

Человек ко всему привыкает, никто не может сказать, что лучше: ждать, надеяться и верить, что в один из дней твоей жизни вдруг раздастся долгожданный звонок вроде: «Здравствуй, это я!» – и, увидев на пороге любимого, ты, забыв обо всем на свете, а на самом деле думая про себя: «Интересно, как я выгляжу, не очень помятая? Халат не к месту…» – бросишься к нему на шею и зацелуешь до обморока. Или знать наверняка, что любимый больше не придет никогда, разве что во сне, и целовать его, возможно, тебе придется один-единственный раз, прощаясь навеки. Печаль и тоска, растянутая во времени, по адекватности энергетической составляющей вполне соответствуют той, что человек испытывает, увидев мертвое тело, про которое нужно сказать: «Да, это он (или она). Я подтверждаю, потому что не далее как позавчера мы сидели обнявшись на веранде и говорили о том, что камин неплохо бы поменять, шамотный кирпич оказался плохого качества и вообще, может быть, подсунули наш, а не итальянский, как обещали».