Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения - Владимир Ленин

Кстати о «призывах». Единственным органом, который до весенних событий призвал рабочих активно вмешаться в такой, не сулящий решительно никаких осязательных результатов рабочему, вопрос, как отдача студентов в солдаты, – была «Искра». Тотчас же после опубликования распоряжения 11 января об «отдаче 183 студентов в солдаты» «Искра» поместила статью об этом (№ 2, февраль) и, до какого бы то ни было начала демонстраций, прямо звала «рабочего идти на помощь студенту», звала «народ» открыто ответить правительству на его дерзкий вызов[52]. Мы спрашиваем всех и каждого: как и чем объяснить то выдающееся обстоятельство, что, говоря так много о «призывах», выделяя «призывы» даже в особый вид деятельности, Мартынов ни словечком не упомянул об этом призыве? И не филистерством ли является после этого мартыновское объявление «Искры» одностороннею, так как она недостаточно «призывает» к борьбе за требования, «сулящие осязательные результаты»?

Наши «экономисты», и в том числе «Рабочее Дело», имели успех благодаря тому, что подделывались под неразвитых рабочих. Но рабочий-социал-демократ, рабочий-революционер (а число таких рабочих все растет) отвергнет с негодованием все эти рассуждения о борьбе за требования, «сулящие осязательные результаты», и проч., ибо он поймет, что это только варианты старой песенки о копейке на рубль. Такой рабочий скажет своим советчикам из «Р. Мысли» и из «Раб. Дела»: зря вы суетитесь, господа, вмешиваясь чересчур усердно в то дело, с которым мы и сами справляемся, и отлынивая от исполнения ваших настоящих обязанностей. Совсем ведь это неумно, когда вы говорите, что задача социал-демократов придать самой экономической борьбе политический характер; это только начало, и не в этом главная задача социал-демократов, ибо во всем мире и в России в том числе полиция нередко сама начинает придавать экономической борьбе политический характер, рабочие сами научаются понимать, за кого {73}стоит правительство[53]. Ведь та «экономическая борьба рабочих с хозяевами и правительством», с которой вы носитесь, точно с открытой вами Америкой, – ведется в массе русских захолустий самими рабочими, слышавшими о стачках, но о социализме почитай-что ничего и не слыхавшими. Ведь та «активность» нас, рабочих, которую вы все хотите поддерживать, выставляя конкретные требования, сулящие осязательные результаты, в нас уже есть, и мы сами в нашей будничной, профессиональной, мелкой работе выставляем эти конкретные требования зачастую без всякой помощи интеллигентов. Но нам мало такой активности; мы не дети, которых можно накормить кашицей одной «экономической» политики; мы хотим знать все то, что знают и другие, мы хотим подробно познакомиться со всеми сторонами политической жизни и активно участвовать во всяком и каждом политическом событии. Для этого нужно, чтобы интеллигенты поменьше твердили то, что мы и сами знаем[54], а побольше дали нам того, чего мы еще {74}не знаем, чего мы сами из своего фабричного и «экономического» опыта и узнать никогда не можем, именно: политического знания. Это знание можете приобрести себе вы, интеллигенты, и вы обязаны доставлять нам его во сто и в тысячу раз больше, чем вы это делали до сих пор, и притом доставлять не в виде только рассуждений, брошюр и статей (которые часто бывают – простите за откровенность! – скучноваты), а непременно в виде живых обличений того, что именно в данное время делает наше правительство и наши командующие классы во всех областях жизни. Исполняйте-ка поусерднее эту свою обязанность, и поменьше толкуйте о «повышении активности рабочей массы». У нас активности гораздо больше, чем вы думаете, и мы умеем поддерживать открытой, уличной борьбой даже требования, никаких «осязательных результатов» не сулящие! И не вам «повышать» нашу активность, ибо у вас самих как раз активности-то и не хватает. Поменьше преклоняйтесь пред стихийностью и побольше думайте о повышении своей активности, господа!

г) Что общего между экономизмом и терроризмом?

Выше, в примечании, мы сопоставили «экономиста» и не социал-демократа-террориста, случайно оказавшихся солидарными. Но, вообще говоря, между теми и другими есть не случайная, а необходимая внутренняя связь, о которой нам еще ниже придется говорить и {75}коснуться которой необходимо именно по вопросу о воспитании революционной активности. У «экономистов» и современных террористов есть один общий корень: это именно то преклонение пред стихийностью, о котором мы говорили в предыдущей главе, как о явлении общем, и которое мы рассматриваем теперь в его влиянии на область политической деятельности и политической борьбы. На первый взгляд, наше утверждение может показаться парадоксом: до такой степени велика, по-видимому, разница между людьми, подчеркивающими «серую текущую борьбу», – и людьми, зовущими к наиболее самоотверженной борьбе отдельных лиц. Но это не парадокс. «Экономисты» и террористы преклоняются перед разными полюсами стихийного течения: «экономисты» – перед стихийностью «чисто рабочего движения», террористы – перед стихийностью самого горячего возмущения интеллигентов, не умеющих или не имеющих возможности связать революционную работу в одно целое с рабочим движением. Кто изверился или никогда не верил в эту возможность, тому действительно трудно найти иной выход своему возмущенному чувству и своей революционной энергии, кроме террора. Таким образом, преклонение пред стихийностью в обоих указанных нами направлениях есть не что иное, как начало осуществления знаменитой программы «Credo»: рабочие ведут себе свою «экономическую борьбу с хозяевами и правительством» (да простит нам автор «Credo», что мы выражаем его мысль мартыновскими словами! Мы находим, что вправе делать это, ибо и в «Credo» говорится о том, как рабочие в экономической борьбе «наталкиваются на политический режим»), – а интеллигенты ведут себе своими силами политическую борьбу, естественно, при помощи террора! Это совершенно логичный и неизбежный вывод, на котором нельзя не настаивать, хотя бы те, кто начинает осуществлять эту программу, сами и не сознавали его неизбежности. Политическая деятельность имеет свою логику, не зависящую от сознания тех, кто в самых лучших намерениях взывает либо к террору, либо к приданию политического характера самой экономической борьбе.{76} Благими намерениями вымощен ад, и в данном случае благие намерения не спасают еще от стихийного влечения по «линии наименьшего сопротивления», по линии чисто буржуазной программы «Credo». He случайно ведь также и то обстоятельство, что многие русские либералы – и явные либералы и носящие марксистскую маску – всей душой сочувствуют террору и стараются поддержать подъем террористических настроений в данный момент.

И вот, когда возникла «революционно-социалистическая группа Свобода», поставившая себе задачей именно всестороннее содействие рабочему движению, но с включением в программу террора и с эмансипированием, так сказать, себя от социал-демократии, – то этот факт дал еще и еще подтверждение замечательной прозорливости П.Б. Аксельрода, который буквально предсказал эти результаты социал-демократических шатаний еще в конце 1897 года («К вопросу о современных задачах и тактике») и набросал свои знаменитые «две перспективы». Все последующие споры и разногласия между русскими социал-демократами заключаются уже, как растение в семячке, в этих двух перспективах[55].

С указанной точки зрения становится понятно и то, что «Раб. Дело», не устоявшее против стихийности «экономизма», не устояло также и против стихийности терроризма. Очень интересно здесь отметить ту особенную аргументацию в защиту террора, которую выдвинула «Свобода». Устрашающую роль террора она «со{77}вершенно отрицает» («Возрождение революционизма», стр. 64), но зато выдвигает его «эксцитативное (возбуждающее) значение». Это характерно, во-первых, как одна из стадий разложения и упадка того традиционного (досоциал-демократического) круга идей, который заставлял держаться за террор. Признать, что правительство теперь «устрашить» – а следовательно, и дезорганизовать – террором нельзя, – значит, в сущности, совершенно осудить террор как систему борьбы, как программой освящаемую сферу деятельности. Во-вторых, это еще более характерно, как образец непонимания наших насущных задач в деле «воспитания революционной активности масс». «Свобода» пропагандирует террор как средство «возбуждать» рабочее движение, дать ему «сильный толчок». Трудно себе представить аргументацию, которая бы более наглядно опровергала сама себя! Неужели, спрашивается, в русской жизни мало еще таких безобразий, что нужно выдумывать особые «возбуждающие» средства? И, с другой стороны, если кто не возбуждается и невозбудим даже русским произволом, то не очевидно ли, что на единоборство правительства с горсткой террористов он тоже будет смотреть «ковыряя в носу»? В том-то и дело, что рабочие массы очень возбуждаются гнусностями русской жизни, но мы не умеем собирать, если можно так выразиться, и концентрировать все те капли и струйки народного возбуждения, которые высачиваются русской жизнью в количестве неизмеримо большем, чем все мы себе представляем и думаем, но которые надо именно соединить в один гигантский поток. Что это осуществимая задача, это неопровержимо доказывает громадный рост рабочего движения и отмеченная уже выше жадность рабочих к политической литературе. Призывы же к террору, равно как и призывы к тому, чтобы придать самой экономической борьбе политический характер, представляют из себя разные формы отлыниванья от самой настоятельной обязанности русских революционеров: организовать ведение всесторонней политической агитации. «Свобода» хочет заменить агитацию террором, признаваясь прямо, что, «раз начнется усиленная, энергичная {78}агитация в массах, его эксцитативная (возбуждающая) роль сыграна» (стр. 68 «Возрожд. революцион.»). Это как раз и показывает, что и террористы и «экономисты» недооценивают революционную активность масс, вопреки явному свидетельству весенних событий[56], причем одни бросаются искать искусственных «возбудителей», другие говорят о «конкретных требованиях». И те и другие недостаточно обращают внимание на развитие своей собственной активности в деле политической агитации и организации политических обличений. А заменить этого дела невозможно ничем другим ни теперь, ни когда бы то ни было в иное время.