Черняев 1990 - Неизвестно

Едем, вроде, в Испанию 26-28 октября и во Францию - 28-29 октября.

Тревожно. И кажется все более бессмысленной моя старательная деятельность при Горбачеве...: во внешней политике уже сделано то, что дало перелом. Остальное - обуздать военных, вернее, выдержать, когда уйдет это поколение генералов.

17 октября 90 г.

Сегодня, кстати, роковая дата: 16 октября 1941 года паника в Москве. И именно в этот день, вчера, Ельцин произнес в Верховном Совете РСФСР речь. Это объявление войны Горбачеву. Смысл ее: президент изменил договоренности с Ельциным. Программа рынка, которую он предложил на Верховном Совете СССР, невыполнима. Это предательство России, и теперь ей, России, надо выбирать из трех вариантов:

1. отделяться (свои деньги, своя таможня, своя армия и т.д.),

2. коалиционное союзное правительство пополам: половина от Горбачева, половина от демократов, от России,

3. карточная система, пока не обвалится программа Горбачева. А там в хаосе разберемся, народ выйдет на улицу.

В 10 утра Горбачев собирает президентский совет. Не все даже успели прочитать речь Ельцина. Пошел разговор. А в моей «исторической» памяти - картина заседания Временного правительства в Зимнем Дворце в октябре 1917 года: Смольный диктует, в противном случае штурм.

Лукьянов призывал к жестким мерам. Его поддержал Крючков. Ревенко уклончиво за то же, добавив, между прочим, что Украина уже отвалилась, а после речи Ельцина пойдет цепная реакция и промедление смерти подобно. Академик Осипьян пространно анализировал, почему Ельцин выступил именно сейчас. Только Шеварднадзе выступил против конфронтации и против того, чтобы М.С. выступил по телевидению с разгромом Ельцина. Медведев тоже призывал «продолжать законодательный процесс», не нарываться, не подыгрывать Ельцину, отвечая ему тем же, грубостью и угрозами. Рыжков бушевал: Сколько можно! Правительство - мальчик для битья! Никто меня не слушает. Я, председатель правительства, вызываю какого-нибудь чиновника, - он не является. Распоряжения не выполняются. Страна потеряла управление. Развал идет полным ходом. Все СМИ против нас. Все - в оппозиции. Даже ВЦСПС и партия тоже. А мы ведь сами коммунисты, шумел Николай Иванович, мы же от этой партии! «Известия» и даже «Правда» работают против нас. Надо вернуть нам хотя бы газеты, которые являются органами ЦК. А половину людей из телевидения прогнать.

Распутин выступил в этом же духе. Словом, все в испуге. И смешно, и горько, и постыдно было наблюдать этот высший ареопаг государства. Насколько мелкие люди в него входят, не в состоянии ни мыслить, ни действовать по-государственному. М.С. сидел и поддавался эмоциям, ярился, соглашался, что именно ему надо выступить сегодня же по телевидению и дать отпор.

Но вот 12 часов. Время, назначенное Горбачевым для встречи с Чейни (министром обороны США). Перешли в другую комнату. И Горбачева как подменили. Опять на коне, опять лидер великой державы, владеющий всей ситуацией, точно знающий, что надо делать, уверенный в успехе. Американцу рта не дал открыть.

Вернулся в комнату, где заседал Президентский совет. Там уже встали, начали расходиться. Ему на ухо что-то шепнул Лукьянов. М.С. обернулся к Шеварднадзе: «Эдуард, переноси некоторые заграничные поездки, а другие отмени вовсе, в том числе в Испанию, Францию»... Я опешил. Такой подарок Ельцину. Такая демонстрация потери власти и самообладания. М.С. пошел к себе через анфиладу. Его догнали и окружили Петраков, Шаталин, Игнатенко и я. Стали убеждать отказаться от выступления на телевидении. Он крыл нас всех подряд. «Я уже решил, этого спускать нельзя. Смолчу, что народ скажет? Это трусость, козырь Ельцину. Этот параноик рвется в президентское кресло, больной. Все окружение науськивает ему. Надо дать хорошо по морде».

Пошел дальше, к себе. Подскочил Игнатенко: «Анатолий Сергеевич, надо все это поломать». Мы вдвоем двинулись вслед за Горбачевым. Я говорю иронически: «Михаил Сергеевич, что - подготовку материалов к Испании остановить?». Он мне: «Зайди?». Игнатенко ринулся за мной. Оба навалились. Я говорю: «Чего испугались? Рыжков до того дошел, что запугивает: мол, дело приблизилось уже к тому, что в лучшем случае нас расстреляют, в худшем - повесят. А мне вот, например, не страшно. Ельцин шантажирует, блефует. Нет у него возможностей осуществить угрозу. Не из кого ему делать российскую армию, таможню и т.п. Вам надо подняться над этой очередной провокацией».

Стоит перед нами, молчит. Снял трубку. Шеварднлдзе не оказалось на месте. Дали Ковалева. Спрашивает: «Ты уже отбой послал в Париж и Мадрид?» «Нет еще», - отвечает Ковалев. «Повремени».

Убедившись, что он не сделает глупости, не откажется поехать в Мадрид, мы с Игнатенко опять завели речь о выступлении на телевидении. В конце концов он позвонил Лукьянову и обязал его это сделать вместо себя.

19 октября 90 г.

Как мы были правы с Игнатенко, что повисли на М.С. и отговорили его давать отпор Ельцину по ТУ в тот же день.

Пошла сессия Верховного Совета. Аганбегян размеренно и спокойно убеждал всех, что «основные направления» - самое реальное, что сейчас можно сделать и что это невозможно не сделать. Элегантно приложил Ельцина, показав по тексту его речи, что она была написана до получения президентской программы и что Ельцин эту программу не читал, и что с какой бы программой Горбачев ни выступил, Ельцин все равно был бы против. А сегодня Горбачев в своем большом докладе спокойно признавал: так, мол, и так, наделали ошибок и глупостей, но теперь ничего иного, как принимать эту программу сделать нельзя. И сегодня ВС принял его проект. Ельцина он задел чуть-чуть и без паники, которая царила на президентском совете, нагнанная Лукьяновым и Рыжковым. Сработало, возможно, мое восклицание в ходе перепалки на президентском совете: вусмерть напугал всех Ельцин! А мне, например, не страшно. С первого взгляда видно, что блеф.

Между прочим, Болдин мне сказал, что Ельцин вчера дозванивался до Горбачева и, дозвонившись, всячески выкручивался и оправдывался.

Глазунов сделал портрет короля Карлоса. Это, чтоб его взяли в Испанию, причем, настаивал перед М.С., чтоб тот вручил этот портрет королю сам. Я встал стеной. и против того также, чтоб включать в команду Лукьянова. Глазунов стал запугивать меня Раисой. Неужели она еще не прозрела насчет этого подонка.

Раиса Максимовна звонит: почему не реагируем на поток поздравлений с Нобелевской премией. Ответил: реагируем. Я велел МИДу все телематериалы на этот счет отправить в ТАСС Кравченко, чтобы выпустил оценочно-цитатный обзор. Уверен, ничего никто делать не будет.

20 октября 90 г.

Весь день работал над материалами для Испании. М.С. приезжал в ЦК, занимался бумагами. Шеварднадзе сообщил, что Миттеран приглашает Горбачева на обратном пути из Испании остановиться у него на ферме в Пиренеях. М.С. согласен.

Приходили двое из американского посольства, принесли письмо Майклу от Буша. Благодарит за направление Примакова в Багдад, но настаивает на том, чтобы Хусейну «премии не давать и не спасать ему лицо». Примаков по моей подсказке залетел по пути в Лондон, чтобы встретиться с мадам (Тэтчер), «а то все Андреотти, Миттеран, Буш, а она по боку».

М.С., получив письмо от Буша, позвонил: усек - президент США нуждается в Майкле! Я тоже усек., но дело идет к войне.

Приходил Игнатенко, принес реплику М.С.: мол, разгоню эту шантрапу (Совмин). И мне он тоже сказал, когда уговаривали не «давать отпор» Ельцину. - «Да что Рыжков! О нем разве речь?! Вчерашний день!» Это в том смысле, что Ельцин, хотя три раза и назвал в своей речи 16-го октября Рыжкова, «метит в президенты», «на его место», на место Горбачева.

Шеварднадзе позвонил: чехи и венгры подготовили такой проект декларации для Будапешта (ПКК ОВД), - что лучше не собираться., похороны с позором! М.С. согласился перенести их после Парижской встречи в верхах (3-4 ноября), хотя уже объявлено в газетах.

21 октября 90 г.

Вернулся Примаков (Рим-Париж-Вашингтон-Лондон). Звонил вечером: почувствовал кожей, что военный удар неизбежен, дело одной недели, просит помочь ему перед М.С. - поехать теперь в Каир, Эль-Риад и к Хусейну сказать: мы сделали все, не уступишь - пеняй на себя.

М.С. одобрил мои сочинения для Мадрида. Но еще «тосты», мелочи и материалы для переговоров. Я попросил, чтоб Сантра он примет с Гусенковым, а мне можно при этом не быть, а интервью с «Эль-Поис» - с Игнатенко. Согласился.

22 октября 90 г.

Писал тексты для Испании. Уже не хватает 12-томного словаря русского языка в поисках слов, которые не звучали бы банально. Вообще же красоты стиля выглядят нелепо на фоне происходящего в стране. Агентура КГБ доносит из разных концов Советского Союза, что Нобелевская премия для Горбачева оценивается большинством населения негативно. В «Таймсе» статья под заголовком «Превозносимый в мире и проклинаемый у себя дома» и портрет-шарж в виде памятника.