Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка - Зоя Воскресенская

На этот раз Антошка не улыбнулась.

— Старший сказал мне: «Найди эту девчонку, то есть фрекен, пусть она предупредит мадам Коллонтай и пусть мадам Коллонтай знает, что арест на пакеты наложен по требованию германского посольства». Фашисты как-то пронюхали, что вы такую уйму пакетов рассылаете, и заявили протест. А вот как это им удалось разузнать, нам неизвестно. Может, кто из их лазутчиков к вам в пресс-бюро пробрался?

Антошка задохнулась. Слова молодого рабочего стегнули ее по самому сердцу. «Кто-то из гитлеровских лазутчиков пробрался в пресс-бюро!» Да это она, сама Антошка, выдала фашистам тайну! Она помогла фашистам. Она, советская пионерка!

Девчонка словно окаменела.

— Фрекен чувствует себя плохо? — забеспокоился молодой человек. — Фрекен разрешит проводить ее до дому?

Антошка молчала. Мысли неслись вихрем… В памяти ожили фотографии. Глаза малыша на груди мертвой матери с упреком смотрели на нее. «Что ты наделала?» — спрашивала гневно Зоя Космодемьянская… «Такое простить нельзя!» — шептал старик… Летят в топку груды пакетов с нотой Советского правительства, гудит огонь, пожирает листки бумаги, вьется черный пепел перед глазами. Шведы теперь не узнают правды, будут верить фашистской клевете… И она, Антошка, в ответе за это.

«Скорей, только скорей!..»

Она сорвалась с места и побежала.

Рабочий нагнал ее на велосипеде.

— Фрекен, возьмите мой велосипед. Бежать далеко. Оставьте его на стоянке возле Хумлегордена.

Антошка вскочила на седло и помчалась. Слезы застилали глаза, ветер трепал косу. Она слышала только плач ребенка на груди мертвой матери, не видела красных огней светофоров, не обращала внимания на свистки полицейских, на скрежет тормозов автомашин.

Ветер сдувал со щек слезы, разметал косу.

По улицам Стокгольма мчалась, стоя на мужском велосипеде, девчонка с растрепанной косой.

— Сумасшедшая! — ахали прохожие. — Как можно девчонке ездить на мужском велосипеде? Девчонке полагается ездить на дамском.

РАБОЧЕЕ УТРО

Ровно в семь часов слышится щелчок, и, прежде чем будильник начинает звонить, Александра Михайловна нажимает на нем кнопку.

«Я не сплю. Я давно уже не сплю», — шепчет она, откидывает одеяло и, повернув мембрану на стареньком патефоне, ставит иглу на край пластинки. Стертая, как старая монета, пластинка завертелась, внутри патефона заскрежетало, зашипело и сквозь ритмичное «кррак» раздались хриплые звуки вальса «На сопках Манчжурии». Пластинка была единственная и никогда не переворачивалась, служила, как и патефон, много лет. Иголка, перепрыгивая через трещину пластинки, издавала привычное «кррак».

«Вдох», — развела руки Александра Михайловна, стоя перед полуоткрытым окном.

«Выдох», — мысленно произнесла она, нагибаясь и касаясь пальцами пола.

Вдох… Глубокий вдох… Сердце должно служить, нужно освободиться от перебоев, от слабости, не время сердцу сдавать, совсем не время.

Прогнуть спину, откинуться назад. Плечи не должны опускаться. А семьдесят лет давят на них, и груз забот давит. Но никто не заметит сегодня следов бессонной ночи. Об этом узнает только Елизавета Карповна, но она — врач и никому об этом не поведает, запишет только в историю болезни, что давление вновь поднялось. В шведском министерстве иностранных дел, куда сегодня поедет Александра Михайловна Коллонтай, не увидят и тени тревоги. «Советский посланник сегодня улыбалась, — будут говорить чиновники министерства, — значит, у русских дела не так уж плохи», «Мадам Коллонтай сегодня выглядит бодрой и веселой, — отметят союзные дипломаты, — значит, на советском фронте надо ожидать каких-то приятных сюрпризов». «Александра Михайловна делает зарядку, — прислушивается Анна Федоровна, наводя блеск на мебель, — все будет хорошо».

Вдох… Выдох…

Миновала еще одна мирная ночь над Швецией.

Как дорого даются эти ночи!

Александра Михайловна подошла к окну, отдернула портьеру. На противоположной стороне улицы рабочие копали канаву, устраняли какие-то неполадки в подземном городском хозяйстве. Копали канаву, а не щель в земле, куда люди прячутся от фашистских бомбардировок. С пулеметным треском заработал отбойный молоток, но этот треск никому не угрожает. Едет на велосипеде почтальон, в его сумке нет похоронных извещений с фронта.

А между тем в Швеции идет невидимая, ожесточенная борьба. Каждый день мирная жизнь страны висит на волоске. Немцам нужны, позарез нужны свежие шведские дивизии. Гитлеровцы изощряются в своих провокациях, чтобы втянуть Швецию в войну на своей стороне.

«Нет, немцы не получат шведских дивизий. Шведские города не будут обезображены развалинами разбомбленных домов. Почтальоны не будут развозить в своих сумках похоронные извещения…»

Александра Михайловна отходит от окна.

Теперь освежающий душ и маленькая чашка не очень крепкого кофе.

На столе приготовлена кипа свежих газет.

Александра Михайловна, отпивая маленькими глотками кофе, перелистывает толстые, как журналы, шведские газеты. Правые буржуазные газеты требуют исключить из парламента депутата Георга Брантинга. Он осмелился послать приветственную телеграмму Михаилу Ивановичу Калинину, пожелал успехов советскому народу. Впрочем, Георга Брантинга травят не только за это. Его преследуют за то, что он антифашист, что он в свое время встал на защиту американских рабочих революционеров Сакко и Ванцетти, приговоренных к казни на электрическом стуле. Его ругают за то, что он выступал в финском суде адвокатом легендарного вождя финских рабочих Тойво Антикайнена, за то, что защищал Димитрова. Брантинг не коммунист. Он просто честный человек.

Толстым красным карандашом Александра Михайловна обводит сообщение о том, что немцы запросили у шведов новые кредиты, требуют увеличить поставки руды. Значит, надо ждать новых провокаций со стороны фашистов. Надо быть начеку.

Финские газеты…

Александра Михайловна откидывается на спинку кресла, смотрит на висящую на стене карту Европы. Если поверить финским газетам, полным злобы и клеветы на Советский Союз, можно легко ошибиться. Это не голос финского народа. Те, кто высказывал истинные стремления финнов к миру, сидят в тюрьме. Например, известный финский драматург, общественная деятельница Хелла Вуолийоки. Она со всей страстью подлинного художника и патриота своей родины выступила против войны, в защиту Советского Союза. Финские правители заключили ее в тюрьму, приговорили к пожизненному заключению и могут уничтожить. Удастся ли ее спасти? Прогрессивные люди всего мира заявляют протест против бесчеловечного приговора… Или молодой финский врач Маури Рюэмя и его жена поэтесса Синеряо, журналист Кай Зундстрем… Их немало, трезвых, умных финнов, по-настоящему любящих свою родину.

Вывести Финляндию из войны — это значит закрыть фронт протяжением на полторы тысячи километров, высвободить дивизии для удара по главному врагу.

Английские газеты… Французские… В каждой газете отчеркнуты статьи, которые должны быть переведены.

Александра Михайловна допивает остывший кофе. Пять минут отдыха, расслабить мускулы. В кресле сидит пожилая женщина, глаза закрыты в полудремоте, горькие складки залегли возле губ, сидит чуть согнувшись, смертельно усталая.

А через десять минут, шурша шелковым строгим платьем, гордо неся голову в седых кудрях, постукивая высокими каблуками, прямая и бодрая, спускается вниз к себе в кабинет.

Консул уже ждет ее в приемной, хотя до назначенного ему времени осталось пять минут.

— Доброе утро! — слышится звонкий мелодичный голос Александры Михайловны.

В приемной на полу стоят корзины с цветами. Она вынимает из конвертов визитные карточки. Красные гвоздики от английского посла сэра Маллета. О, эти знаки внимания! Гвоздики вместо открытия второго фронта, любезные речи вместо действительной помощи в борьбе против общего врага. Корзина с тюльпанами от вновь прибывшего в Швецию бельгийского консула: сегодня, он придет с официальным визитом к ней, как к старшине дипломатического корпуса. Букет любимых чайных роз от друзей Советского Союза.

— Розы поставьте мне, пожалуйста, на письменный стол. Гвоздики пошлите горному советнику Н., ему сегодня исполняется семьдесят лет, не забудьте только заменить карточку сэра Маллета моей.

Не стоит в военное время тратить деньги на цветы, можно воспользоваться корзинами, которые каждый день присылают советскому полпреду по всякому поводу.

Александра Михайловна проходит к себе в кабинет. Одна стена в нем занята шкафами с книгами. Здесь первые издания книг Владимира Ильича Ленина, энциклопедия Брокгауза и Ефрона, фолианты с международными дипломатическими документами. Книги с дарственными надписями Бернарда Шоу, Джона Рида, Августа Стриндберга, Горького и многих-многих других европейских, шведских и советских писателей. Боком к окну стоит дубовый письменный стол. На стене, закрытое портьерой, зеркало. Не вставая со стула, можно откинуть портьеру, бросить взгляд в зеркало, проверить, в порядке ли прическа, проконтролировать себя — не слишком ли усталый вид. По стенам развешаны дорогие сердцу портреты. Портрет Владимира Ильича Ленина. На нем он без привычной бороды, с усами, молодой, энергичный — портрет 1910 года. Фотография с дарственной надписью Якова Михайловича Свердлова, Михаила Ивановича Калинина, дружеский шарж известного английского карикатуриста Лоу на Бернарда Шоу. Великий английский писатель изображен в виде внушительной боксерской перчатки. Портрет Паленсии — представительницы республиканской Испании, близкого друга, с которым проведено много бессонных ночей во время испанской гражданской войны.