Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни - Петя Шнякин

Ворона

Шёл я как-то в Быково из посёлка Ильинский от Володи – приятеля-собаковода. Я только начинал интересоваться делами собачьими, растил гордона Дьюка и любую информацию впитывал с огромным желанием. Володя был лет на двадцать старше меня и давно помешался на легавых – держал четырёх курцхааров и трёх английских сеттеров в малюсеньком доме с таким же крошечным участком. Я чуть ли не каждый день ходил к нему на «инструктаж» и слушал байки о неповторимых охотах. Но главное – я узнавал, у кого можно достать подсадного перепела для натаски собаки, как нужно натаскивать и в каких местах лучше охотиться.

Платой за учёбу, как правило, была бутылка водки, которую я приносил с собой, но, случалось, и Володя пузырь выставлял.

В тот мартовский день я принёс поллитру «Пшеничной», сам уже был вдутый, а приятель ещё и красным угостил. Так что мы больше говорили «за жисть», а не о собаках.

Пьяный, я ничего не соображал, беседа наша быстро утратила интерес, и я распрощался с другом. Добираться пешком до дома нужно было минут тридцать.

Не одолев и половины пути, я увидел мента-сержанта, а с ним мужика в штатском – в длинном синем плаще. Они шли мне навстречу. Мусора я не знал, лимитчик какой-то, а с другим мы вместе в школе учились, он был на год младше меня, но на голову выше и намного здоровее. Фамилия его была Орёл, а в школе долговязого паренька дразнили Вороной. Когда я с ними поровнялся, Орёл-Ворона говорит:

– Здорово, Петя!

А я, чудило, спьяну перепутал.

– Привет, – изрекаю, – Ворона!

– Что ты сказал, сука?

Оказалось, что Ворона тоже ментом был, как потом я в больнице узнал, старшим лейтенантом Ильинского отделения милиции. Сержант молча двинул мне под дых, я упал на грязный лёд дороги, они слегка попинали меня, но, видя, что собираются прохожие – поглазеть на происходящее, оттащили в какой-то двор с нежилым домом посередке и стали мудохать уже по-настоящему: порвали кожаное пальто и два зуба выбили.

Но Вороне этого показалось мало – он поднял с земли грязную сковородку и краем её, размахнувшись, врезал мне в лоб. В больнице швы на рану наложили – но потом, ночью. А пока эти козлы никак от меня не отставали. Вызвали машину и отвезли в отделение, где ещё пару часов мутузили, грозились убить, но в конце концов накатали бумагу в аптекоуправление за «появление в нетрезвом виде в общественном месте и унижение человеческого достоинства». Не знаю, что сталось с сержантом, а Ворона через полгода сдох в ванне от инсульта в возрасте 29 лет.

Но даже в таких переделках я ни на секунду не задумывался о том, что могу умереть, а тогда, на кордоне, почти физически ощутил свою смерть, оттого и страшно так сделалось.

Андрей говорил потом, что лицо моё посинело, я же из последних сил поплёлся к машине взять рюкзак, где держал ингалятор от астмы. Астмой я не страдал, но иногда, перед охотой, прыскал пару раз, чтобы легче дышалось при ходьбе, потому что вес в то время у меня был немалый – 116 кг.

Пока я доставал аэрозоль, Антоша крикнул: «Выпей воды!»

В машине стоял ящик минералки, я послушно глотнул из бутылки – и застрявший кусок слегка сдвинулся. Я смог втянуть в себя немного воздуха и сделать две ингаляции. Вряд ли они помогли, но что-то нужно было делать – не загибаться же совсем без борьбы! Чуть успокоившись, я начал осторожно дышать, хотя и боялся, что кусок вернется на прежнее место. Наконец, собравшись с духом, кашлянул, и виновник моей несостоявшейся кончины пулей вылетел из гортани метров на десять.

Опять смерть меня лишь попугала, подержала за горло и ушла. Но, видимо, недалеко – тот самый бабкин сожитель, что стоял рядом со мной, когда я задыхался, через три месяца, зимой, пьяный, замёрз в двух шагах от крыльца своего дома. А бабка до сих пор жива, только с кордона съехала.* * *

Хахаль старушенции, наверное, пил деревенскую самогонку, которая его доконала. Видел я пару раз, как на селе самогон в кастрюлях варят. Мутный, с резким сивушным запахом продукт получается.

Странно, но в больнице о спиртном совсем не думается. Еды приносят, чтобы только не умереть, всё обезжиренное и в мизерных количествах. И добавки не дают. Остаётся только мечтать о выписке и вспоминать свою неуёмную молодость.

Припрятанная самогонка

Ты помнишь, как это впервые случилось с тобой?

Я – да.

Мне семнадцать лет, иду по площади у станции Быково, смотрю – трое пацанов одного цеплять начинают. Кто толкнёт сзади, кто обругает, кто подзатыльник отвесит.

– Слышь, ребят, вы чего к нему доебались?

А они, кажись, моложе меня всего на год, но рожи злые и наглые:

– Да он нам деньги должен и не отдаёт…

Спрашиваю у мальца:

– Должен?

– Нет! Двадцать копеек просят, а где я их возьму?

Парнишка был плохо одетый, неухоженный, с редкими немытыми волосами и тоскливым, затравленным взглядом, как у зеков.

– Ты что, из быковского детдома?

– Не, на Полевой живу, у «Трёх ступенек».

Под левым глазом подростка темнел недельной давности синяк. Мне почему-то стало жалко его.

– Ребят, вы портовские? – вроде видел их как-то вечером в кафе аэропорта.

– Ага…

– Гошку знаете?

– Знаем, ну и чё?

– Давайте бормотухи выпьем. Я угощаю. А малой пусть домой чешет.

– Нет, в магазин вместе пойдем. Красного купишь, вмажем – тогда и отпустим.

Зашли в гастроном. В очереди стоим, пацан ко мне жмётся, носом хлюпает.

– Во, «Хирсы» бери три бутылки, – предложил один из троицы, тот, что повыше.

– Тебя как зовут?

– Ну, Димка.

– А не много ли тебе, Димон, будет? Ты, кстати, Димона Поборцева знаешь? Сосед мой.

Услышав это, длинный насторожился. На миг глянул в мою сторону, но тут же справился с испугом:

– Да не ссы, не закосеем. Тебя ещё перепьём.

Это точно, скорее всего, перепьют. Но драться наверняка не полезут – кто ж потом с Поборцевым связываться захочет? А там хуй их знает, если бухнут…

Прошли недалеко в переулок, я встал на всякий случай спиной к деревянному глухому забору. Но опасения оказались напрасными – имена моих корешков, по-видимому, произвели впечатление. Собутыльники дружелюбно улыбались, приговаривая – да хуль ты, Петь… да хуйня это всё… да мужик, всё нормально…

Допив вино, они спросили, есть ли ещё деньги.

– Не, мужики, нет больше. Посуду сдайте, сигарет себе возьмёте… Ну, чего, малый, порулим к дому? Как тебя?

– Вовка.

– Ну, погнали, Вова. Щасливо вам, ребята.

Забрав бутылки, они вошли в магазин, а мы направились к Вовкиному дому, где находился гастроном «Три ступеньки». Это место мне было хорошо известно. Всё время по шоссе, да ещё мимо милиции, народу много. Правда, темнело уже, а впереди один переулок стрёмный.

Опа!!! Я оглянулся – пацаны быстро шли, попыхивая сигаретами, метрах в семидесяти от нас. «В аэропорт им в другую сторону, значит, пасут всё-таки», – прикинул я, ускоряя шаг.

– Знаешь, Вовка, давай-ка ловчее копытами шевели, а то не только тебе, но и мне сегодня пиздянок выпишут!

Мы проскочили переулок и выбежали на асфальтированную дорогу – там безопаснее, с работы люди возвращаются. Я ещё раз поглядел назад – расстояние катастрофически сокращалось. Подбежали к дому.

– Где твой подъезд?

– А вон сюда, налево…

Уже не оборачиваясь, летели по ступенькам вверх.

– Вовка, какой этаж?

– Третий.

– Звони.

– Звонок не работает.

– Стучи, блять!

На стук не сразу вышла женщина в застиранном халате, лет под сорок, да ещё, похоже, пьяная…

– Вовка, ты где шлялся? Ты когда со школы прийти должен?

– Мам! Меня там трое избить хотели, а Петя заступился. Они за нами бегут!

Женщина посмотрела вниз, потом на меня. Но всё-таки пригласила:

– Проходите…

Впустив нас в прихожую, она прикрыла дверь, потом ещё раз выглянула на лестницу и проговорила:

– Да нет там никого… На кухню идите. Сюда… я щас свет включу.

Но свет включать не стала. Прошла через тёмную кухню, отодвинула занавеску и поглядела в окно.

– Как тебя? Петя? Посмотри-ка, трое во дворе на лавочке курят. Они?

В темноте были видны только три блуждающих огонька от сигарет, но что-то не хотелось мне сразу на улицу возвращаться. И я уверенно произнес:

– Да, они.

Вовка тут же пожаловался:

– Мам, они уж сколько раз ко мне приставали! Дай десять копеек, дай двадцать копеек…

– А ты что, дурак, со школы домой не идёшь, бегаешь, как собака, по всему Быкову! Вот и ходишь с синяками, – заорала на Вовку мать, зажигая свет. – Давай, жри – и спать ложись, придурок!

Из проеденного жучками буфета женщина достала большую эмалированную миску, выдвинула снизу ящик, выхватила оттуда столовую ложку. На газовой плите стояли две алюминиевые кастрюли – одна побольше, другая поменьше. Из большой она ложкой выгребла остатки гречневой каши, а из маленькой налила кипячёного молока. Размешала и поставила миску на кухонный стол, покрытый старой клеёнкой. За столом на табуретке уже сидел Вовка, а я всё маячил у кухонной двери.