Царевна для Ворона (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

— Я даю тебе последний шанс — собирайся и уходи. Сейчас. Пока я готов тебя отпустить.

— Или что?

— Или ты останешься здесь. Навсегда. Пока смерть не разлучит нас, так ведь говорилось в молитве, верно?

Сердце застучало слишком быстро, и я невольно вздрогнула, испугавшись того, что Ворон может услышать его шум. Но мужчина, игнорируя мою дрожь, аккуратно, но сильно притянул ладонями к себе, крепче впечатывая копчиком в свой пах.

— Думай. У тебя есть ровно столько времени, пока та стая воронов не устроится на старом дубе, — прошептал Ворон, указывая поворотом головы на огромный чернеющий ствол спящего гиганта. К нему приближалась стая воронов с воинственным криком, видимо, не так давно поживившаяся чем-то, и решившая передохнуть.

Это всего несколько секунд! Быстрее! Нужно думать быстрее!

— Вы узнали ответы на вопросы, что задавали мне?

— Узнал.

— Нашли доказательства моей невиновности?

— Нашел, — мрачно ответил он.

— Тогда зачем я вам, если мстить вы хотели другой?

Развернуться в его руках было сложно, но решающий судьбу вопрос требовал зрительного контакта. Глаза в глаза, меч о меч, взрыв о взрыв! Я должна видеть его лицо сейчас, или разорвусь на части от страха перед собственными словами.

— Не спрашивай то, о чем знать не хочешь, — едва размыкая губы, он произнес это настолько холодно, что мурашки рассыпались по телу бисером, скользящим и царапающим кожу.

— Я спросила. А значит, хочу узнать.

Короткий взгляд в сторону за мое плечо, и острый уголок его рта слегка приподнимается в ядовитой улыбке. Такой многообещающей, что в грудине начинает болеть.

— Ты опоздала. Вороны уже сели.

— И что с того?

— А значит, я сам решу, что делать с тобой, моя госпожа. Гнать в шею, полоща хлыстом вдоль гибкого позвоночника, или кусать сладкие губы, разрываясь от страсти.

Неожиданно пришло смирение. Меня удовлетворил бы любой его ответ.

— И каким будет ваше решение? — голос предательски дрогнул, а губы задрожали, будто я собиралась расплакаться от напряжения прямо на его глазах.

Ответом мне стали сильные ладони, обхватившие лицо и поднявшие его вверх. Губ коснулась уже знакомая кожа, горячая, перечная, как зимняя мята, пропахшая раскаленным металлом и жаром костра. В моем случае — погребального.

— Я решил оставить тебя себе, пока не наскучишь. Я буду играть с тобой, пить твою добродетель и марать твой светлый образ, — сгорая от гнева, Ворон громко и утробно рычал это, выдыхая мне в губы. — Я сломаю тебя, не от мести, а от желания обладать ровно столько, насколько тебя хватит. Испачкаю твои белые пальцы, искусаю твою невинность и раздеру когтями надежду. Когда-нибудь ты выйдешь отсюда, покинешь этот замок и уйдешь. Но знай — от тебя останется лишь оболочка, жалкое подобие человека.

— Любовь опасна, верно?

Резко отшатнувшись, мужчина широко раскрыл глаза, задыхаясь от злобы. У него был ошарашенный, преданный вид, будто я специально наступила на больную мозоль, и давлю, давлю, давлю не переставая!

Черные как смоль волосы растрепал ветер, а в расстегнутый ворот рубахи прокрались прозорливые снежинки, тут же умирая от жара кожи.

— Вернись в спальню и не смей больше выходить, — бросил и коротко, слишком нервно дернул рукой, разворачиваясь на пятках сапог.

Мне оставалось только смотреть ему вслед на подгибающихся от облегчения ногах.

Не хочет меня видеть. Что может быть лучше?

Глава 25

Дни шли один за другим, менялось лишь количество снега за окном, заметая стены замка воздушными, но такими жесткими сугробами.

Я поправлялась. Медленно, но верно вставая на ноги, бродила по своим покоям, словно призрак прошлого. Иногда от боли хотелось выть в голос, но, зная, что стража стоит у дверей, я кусала шелковые подушки, которых в последнее время становилось все больше.

Служанка приносила всякие мелочи, минуя мой протест, и лишь бросала испуганные взгляды каждый раз, когда я просила ее убраться подальше. И я перестала. В конце концов, она не виновата в том, что не может выполнить мой приказ, минуя слово Ворона, забывшего о моем существовании. Только чертовы подушки! Море подушек, свечей, книг и прочей ерунды, которых становилось все больше и больше!

Он словно пытался создать мне условия, в которых я буду существовать до конца своих дней. Украшал мою камеру, не желая, чтобы птичка слишком быстро ослабла от тлена и умерла. Подачка. Унизительное подаяние беспомощной.

А еще наряды. Чертова прорва нарядов! Вызывающе дорогих, торжественных и сшитых на заказ. По моим меркам, которые Лиз сняла в тот же вечер, когда мы встречались с господином в последний раз.

Он украшал меня, но сам не смотрел на итог своих трудов. Наряжал, словно куколку, и не играл, отставив в дальний уголок до лучших времен.

Как и стоило ожидать — они наступили слишком быстро.

В этот вечер Лиз, как и всегда, помогла мне одеться к ужину, туго затягивая корсет и укладывая волосы в гладкие волны. Каждый вечер одно и то же, но ужинала я по обыкновению в полном одиночестве, глядя на движимый ветром снег — единственное, что менялось в моей обыденности.

И в этот раз серебряные блюда принесли с точностью до секунды, выставляя легкие закуски на изящный столик у окна. Сервировка, небольшая вазочка с чертополохом и серебряные приборы в довесок. Чинно и богато. Одиноко и безвкусно.

Проводив молчаливых слуг взглядом, я села за стол, раскладывая ажурную салфетку на коленях и вновь бездумно глядя за стекло.

Ветрено сегодня. Еще и туман белесой пеленой ползет по покатым склонам, подчеркивая грусть и тоску, поселившуюся на землях Аоро.

Скрип двери прозвучал как гром среди ясного неба, привлекая все мое внимание. Из темноты коридора раздался до боли знакомый голос, приковывая мои ноги к полу:

— Пошли вон! Сегодня вы не нужны.

Ворон стоял, держась за деревянный откос, и медленно моргал, глядя прямо на меня. Жесткие волосы топорщились в разные стороны, а помятость лица подсказывала, что все это время великий завоеватель и покоритель беспробудно пил, забыв о ванне и нормальной пище.

Висящие низко на поясе простые штаны демонстрировали острые мышцы его живота, подчеркивая хищность уставшего зверя. Широкая грудь вздымалась с каждым тяжелым вдохом, а взгляд мрачнел, становясь похожим на осколки долгой зимней ночи.

Захлопнув за собой дверь, Ворон мотнул бутылкой в руке и поспешил к моему столику, звонко брякнув донышком о поверхность.

— Рада видеть тебя, супруг мой.

— Чушь, — рявкнул он, пододвигая прихваченный у порога стул. — Пригласишь?

— Конечно. Отужинаешь со мной?

Усевшись напротив, Ворон вытянул ноги, слегка толкая мои ступни, и сложил руки на груди, вызывающе прищуривая глаза.

— Выпьешь со мной?

— Только если ты этого хочешь.

— Не хотел бы — не предлагал.

Едва не промахиваясь горлышком мимо бокала, мужчина с трудом наполнил его наполовину, уронив несколько капель на белую скатерть. Раздраженно шикнув, он хлебнул прямо из горла, приковывая взгляд к скачущему крупному кадыку.

— Ты не в духе, мой господин?

— Именно, Альба. Твой господин. Я неожиданно пришел к выводу, что давно не видел свою жену, и решил тебя навестить.

— Мои двери всегда открыты, лишь ваши дороги лежат в другом направлении.

— Чушь! — во второй раз за несколько минут воскликнул он, отбрасывая бутыль в стену.

Веер винных капель и стеклянной крошки заставил вздрогнуть, но, бесшумно втянув воздух, пропахший напряжением, я не двинулась с места.

Пусть зверь беснуется: мое смирение и равнодушие, накопленное за дни одиночества этим не сломить.

— Посмотри на меня, — наклонившись вперед, мужчина уперся локтями в стол, игнорируя этикет. — Смотри на меня и ешь свой ужин. Хочу видеть, как нелепо ты скребешь вилкой по тарелке, промахиваясь.

Словно назло испытывая его терпение, я делала все, что мне приказано. Ни разу не промахнувшись, доела кусочек запеченной рыбы с травами и элегантно, как велело воспитание, отложила приборы, прижимая кромку бокала к губам.