Жена из России - Ирина Лобановская

— Выключи эти страшилки-пугалки! — наконец, не выдержав, закричала мать. — Немедленно! Мне вредно это видеть и слышать. После них не хочется ничего на свете! А мне и так осталось жить два понедельника!

— Ну, мама, перестань! — взмолилась Маша.

Она терпеть не могла постоянных напоминаний матери о ее якобы давно наступившей старости и близкой смерти. Отец придерживался того же мнения о себе. У родителей в последнее время это превратилось в манию.

Инна Иванна внимательно оглядела дочку. Смотрин она не упускала никогда, поскольку дочкиных одеяний не одобряла ни при какой погоде.

— А это кепи ты одолжила у мэра? И надолго?

— Ты хочешь такое же?

Еще один оценивающий взгляд.

— Да нет… — задумчиво отказалась мать. — Мне уже не по возрасту.

— Но он же носит! — логично заметила Маня. — А градоначальник, мне кажется, постарше тебя не на один год.

— Что дозволено мэру, то не дозволено горожанину! — заявила Инна Иванна. — Если ты снова присосалась к телевизору, я пойду наверх!

И мать поднялась по лестнице на второй этаж квартирки — всегда тихий, полутемный и чуточку таинственный. Из маленького высокого окна струился почти неземной свет, до потолка можно было запросто дотронуться рукой даже не с Машиным ростом… и хотелось оставаться здесь как можно дольше, оторвавшись от всего существующего, забыв его и наплевав на все происходящее за этими стенами.

В глазах у Мани уже рябило и пестрело от лиц депутатов, громогласно и завораживающе суливших другую, совершенно прекрасную жизнь в новой, иначе обустроенной и бодро шагающей в великое завтра стране по имени Россия. Слушать их почему-то казалось слишком приятно и увлекательно. Интрига раскручивалась на глазах. Обещалки и увлекалки обладали чудовищной магнетической силой. Пока еще депутаты не начинали дебошей и драк в зале Думы. РОДы — разговор, объяснение, драка — появились немного позже. Политическая стилистика потрясала сначала своей вкрадчивостью, а потом — низостью и откровенностью. Впрочем, обогащение депутатов поражало значительно сильнее их словоблудия и лицемерия.

— У ума есть предел, но глупость беспредельна, — повторял отец. — Хотя даже она не освобождает от необходимости думать. Вся страна слушает пустую говорильню, еще раз доказывающую, что история всегда повторяется, но сначала в виде трагедии, а потом — в виде фарса. И нельзя заставить вурдалака пить морковный сок!

Маша вспомнила танки на улицах и недоуменные, ошарашенные лица военных и прохожих… У некоторых в глазах застыли животный ужас и страх. Страх завтрашнего дня.

— А чем все эти депутаты, по-твоему, отличаются друг от друга? — спросила как-то Маша Инну Иванну.

— Фамилиями, — довольно удачно сориентировалась мать. — А так яблоко от груши недалеко падает, и правая и левая руки совсем рядом!

В маленькой двухэтажной квартирке под чердаком часто остро пахло перекисью водорода: Инна Иванна усердно закрашивала свои седины. Она начинала опасно полнеть, поскольку яростно заедала все свои проблемы и мужа заодно. С помощью краски и кремов мать выглядела пока достаточно молодо, но становилась слезливо-сентиментальной, суетливой до жалости и часто жаловалась. Особенно после телевизионных новостей.

— У меня только давление повышенное, остальное — слух, зрение, память — все пониженное! И ужасное сердцебиение!

— Мне кажется, мама, было бы хуже, если бы сердце не билось, — заметила Маша.

— С тобой ничем нельзя поделиться! — тотчас взвинтилась Инна Иванна. — Ты вся в отца! Он тоже только твердит без конца свое заезженное: "начальник паники, начальник паники!" Шипит, как бикфордов шнур! Вставил бы лучше зубы! Боится! И уверяет, что для него это слишком дорого. Это для него-то! Вечно тайком от меня клал деньги на книжку! Ему все наши любые инфляции и дефолты нипочем. А у меня никакой паники никогда не было и нет. Вот, ты посмотри, сколько в этом месяце магнитных бурь! Значит, одышка и постоянные перепады давления.

И мать сунула Мане в руки вырезку из газеты.

— Мама, и ты туда же! — укоризненно сказала Маша. — Элька без конца талдычит об этих бурях… А дни магнитных бурь специально придуманы для того, чтобы все знали, когда нужно обязательно еле-еле таскать ноги. Иначе нам не догадаться. И вообще, "будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней".

Она боялась жалеть Инну Иванну, потому что тогда обеим станет совсем плохо.

Теперь Маня довольно часто звонила матери.

— Мама, ты как себя чувствуешь?

— А я уже никак себя не чувствую! — привычно заявляла мать. — Старею в бесполезной борьбе с медициной и возрастом. Болит все, кроме очков!

После развода с отцом, прошедшего довольно мирно и спокойно, она очень сдала. Утеряла внутреннюю готовность жить.

Однажды Маша застала ее за пересмотром платьев в шкафу. Инна Иванна перебирала их слишком внимательно и придирчиво.

— Собираешься на бал? — сдуру ляпнула Маня.

— Да вот думаю, — неуверенно и необычно беспомощно отозвалась мать, — что бы надеть… Или лучше купить новое? Ты не посоветуешь? В субботу должен заехать отец, у него проблемы с новой книгой, просил помочь понабивать текст. Подвела очередная дура-машинистка. Интересно, на какие деньги он собирается издавать свой последний роман? Теперь за все надо платить.

— Надо привыкать к новой жизни. У нас теперь рынок. Добрались, наконец, — опять неудачно брякнула Маня. — А то потом бродят вокруг какие-то разбитые осколки… Но в туалетах я не шуруплю… Всю жизнь прошлепала в джинсах…

Среди бедных, довольно безвкусных платьишек матери выбрать было практически нечего. Она, как и бабушка, никогда не отличалась пристрастиями к нарядам и косметике, почти полностью их игнорировала и носила, что ни попадя. Что это случилось вдруг с ней? Почему она так тщательно готовится к приезду отца? Ей просто одиноко или…

— Ах, вот как? Значит, надо привыкать? Мыслюха! — моментально вспылила Инна Иванна. — Рынок! Да какой это рынок? Базар! В следующий раз приводи с собой Антошку! Это моя заплатка! С ним я всегда легко нахожу общий язык, без всякого привыкания, а с тобой — нет! Наверное, я впала в настоящее бабушинство.

9

В конце девяносто второго умерла бабушка. Среди грома событий российского масштаба она исчезла слишком тихо и незаметно.

Предчувствуя свой уход, она как-то вечером позвала Машу к себе в комнату.

— Машуня! — сказала бабушка. — Я скоро умру…

— Ой, ну что ты…что с тобой… — забормотала испуганная Маня. — Вы с мамой прямо сговорились! Она тоже все время плачется о здоровье…

— Мне неведомо, как там мама, — неожиданно холодно и отстраненно заметила бабушка. — Она очень давно ко мне не заезжала… Но я ни на что не жалуюсь. Я просто понимаю. И пока я еще не ушла навсегда, мне хотелось бы тебе кое-что рассказать… Инна не решится это сделать никогда. А ты должна знать…

Бабушка вздохнула и замолчала. Машка насторожилась: о чем это она обязательно должна знать? И почему мать не решится рассказать ей об этом?

— Я всегда была против Инниного скоропалительного брака… — тихо продолжала бабушка. — Павел мне совсем не нравился. И его семья. Но дело не во мне: Инна не любила его. Что за жизнь без любви…

— Вообще-то мне об этом давно известно, — сказала Маня. — Не маленькая… А жизнь без любви… Она обыкновенная. Чем проще, тем лучше.

Бабушка снова вздохнула и с жалостью посмотрела на Машу.

— Глупенькая, что тебе может быть известно? И Павлу тоже. Ты — не его дочь! Наверное, ему эти открытия ни к чему… Но ты должна, наконец, услышать, что твой отец — совсем другой человек… Инне удалось все скрыть. Удивительно, как у нее так ловко получилось… Она, в общем-то, лишена всякой хитрости и пронырливости. Это был короткий и какой-то безумный роман… Она просто ненадолго свихнулась… Но почему-то не разошлась с Павлом. Меня она во многие детали не посвятила. Я хорошо знаю лишь одно: ты не его дочь… Вот и все…

Маша сидела молча, больно вцепившись ногтями в онемевшие ладони. Значит, вот почему ничего не бывает на свете без любви… Без нее и дети не рождаются… Так утверждала мать… И ее заявления делались не на пустом месте…

— Зачем ты мне рассказала об этом? — прошептала Маня. — А кто он?

Бабушка нахмурилась.

— Ты разделяешь мнение Инны? Она тоже всегда была уверена и продолжает считать, что тебе дополнительная информация ни к чему. Ну, уж Павлу во всяком случае… Но я думаю иначе. О твоем отце мне известно очень немного. Инна скрытная. Знаю только, что он жил в Мытищах. И она туда моталась к нему по пять раз в неделю.

Ужас стиснул Маню чересчур холодными и грубыми руками.

— Где… он жил? — с трудом выдохнула она.

Бабушка посмотрела на нее очень строго.

— Ты прекрасно слышала где. Но это было давно… Где он сейчас, я не знаю. Если хочешь, спроси мать. Его зовут Дмитрием. Кажется, он учился тогда в МГИМО…