Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода

Отец всегда смеялся над подобными разговорами. Называл «чудотворцев» жуликами и шарлатанами, сокрушался, что в Темный попадают только за причинение непосредственного вреда здоровью. «Если бы отправлять в сны ворюг, обманщиков и прочих опосредованных вредителей, как бы легко дышать стало на улицах нашего города!» — заявил как-то Ивар. Потом Ланка узнала, что в тот день он оперировал женщину, вскрывшую себе вены. «У нее муж, — рассказывал папа, тяжелым взглядом упершись в полупустую бутылку водки, — ушел. Ну, ты понимаешь. Из-за ерунды, между прочим. Он поскользнулся и упал. Толкнул старушку — случайно, заметь, толкнул! Он сам мог оказаться на ее месте, просто так сложилось, что… В общем, она ударилась головой — мгновенная смерть. Мужик пришел домой, все жене рассказал, написал завещание, поужинал и заснул. А она — дуреха! — кинулась к этим. Ей ведь что обещали, сволочи, — вернуть его, понимаешь? Совсем вернуть! Живого, здорового. Она все продала, все заначки выгребла. Трое суток сидела рядом с постелью, читала заклинания. А после он на ее глазах… Ну, она в ванную, бритвочку в руки — и привет! Дура!» Отец, проливая на стол прозрачную жидкость, плеснул в стакан, проглотил залпом, поморщился.

«Пап… А ты ее спас?» — «Да, детка, я ее спас, — так же мрачно ответил Ивар. — Только ей все равно теперь в Темный дорога — себе-то она вред причинила, как ни крути… Слушай, да что ты сидишь-то? Уже ночь давно. А ну марш в кровать! Ишь, заслушалась. А я-то хорош — распустил язык! Иди Алюша, спи… Светлого Леса тебе, малышка».

Ланка вертела головой, рассматривая яркие надписи. Тари молча шагал впереди, не оглядываясь на девчонок, будто они так, случайно, за ним увязались. Ланка уже решила, что идея взглянуть на жизнь таинственной организации «Живые» была явно неудачной, и открыла рот, чтобы попросить Тари вывести их отсюда, — без сопровождения она ни за что бы не рискнула идти обратно к страшному здоровяку на входе.

В это мгновение чуть впереди открылась белая дверь, и в коридоре появился высокий худой человек. Тари заметил старца и остановился как вкопанный.

— Здравствуйте, Учитель! — почтительно произнес он.

— Здравствуй, Тарин! — звучный голос старика раскатился под низкими сводами коридора. — Я вижу, ты не один?

— Да. Это… моя сестра.

— Тайла, верно? — улыбнулся старик.

Ланка почувствовала, как по спине побежали мурашки, — откуда этот дедуля знает Талькино имя? Тари говорил? Парень тут же разрушил эту версию:

— Да. Но откуда? Я же никогда…

— Не волнуйся так, брат Тарин, — пророкотал старик. — Разве отец не должен знать, чем живут его дети? Разве я не говорил, что в случае несчастья ни один из родственников и близких наших братьев — или сестер — не останется брошенным на произвол судьбы? Но как бы я смог помогать нуждающимся, если бы не ведал, кто они?

— Да, Учитель, — покорно согласился Тари.

— Так что же прекрасные дамы хотят найти в нашей скромной обители?

— О, они просто…

— Мы хотим найти себя! — подала голос Ланка.

Концентрация страха достигла максимальной отметки и переплавилась в совсем другое чувство — решительную бесшабашность. Отец всегда говорил, что характером дочка удалась в него, — в минуты опасности она не терялась, а только обретала новые силы. И всегда боролась до конца. «Пока не побывала в Темном Городе», — уныло подумала Ланка, но тут же отогнала неприятную мысль.

— Себя? — густые белоснежные брови старика взлетели высоко на лоб. — Мы не можем подарить человеку его самого, Алана. Мы лишь помогаем найти свой путь в жизни и придаем твердости, дабы сомневающийся мог следовать этим путем. Это ли нужно тебе, дитя?

Ланке хотелось зажмуриться, заткнуть уши, чтобы не слышать напыщенных слов «Учителя», не видеть его улыбку, наспех прилепленную поверх изрезанного морщинами лица. В памяти замелькали жуткие кадры взрыва на площади. После того случая отец трое суток не выходил из больницы. Такого ей не нужно. Не нужно! Она открыла рот, чтобы выкрикнуть это в лицо пугающему старику.

— Простите, Учитель, — торопливо вмешался Тари и смерил Ланку взглядом, полным затаенного ужаса, будто она на глазах у всех вдруг выкинула что-то совершенно невозможное — разделась догола или начала подробно рассказывать о своем последнем пребывании в Темном Городе. — Это всего лишь глупые девчонки! Я сожалею, что привел их сюда! Они сейчас же отправятся домой, Учитель. Это моя ошибка, и я…

— Успокойся, Тарин, — старик ободряюще улыбнулся. — Ничего страшного не случилось. Мы не прячемся. Ни от кого. Все наши… тайны — лишь вынужденная мера. Дабы не дать возможности плохим людям помешать нам исполнять свой долг. Но эти девочки не могут причинить вреда ни нашему делу, ни мне лично. Они — ищущие! И мой долг — помочь им обрести смысл жизни! Как и многим другим до них. Как и тебе, не так ли, брат Тарин?

Тари хлопал глазами. Ланка дернула подругу за рукав — пошли — и, взглянув на нее, не поверила своим глазам. Талькино простодушное лицо светилось, точно она вдруг поняла что-то ей, Ланке, недоступное.

На другой день Ник проснулся, когда Дугал уже ушел на охоту. Они проговорили почти до самого утра. Ник плакал, пока не кончились слезы. Отшельник молча слушал. Не стыдил, не ругал, только иногда гладил по голове. Расспрашивал про семью. И Ник торопился рассказать про отца и призрак в лесу, про то, как он больше всего в жизни любит маму и брата, но теперь потерял их навсегда, потому что он слабак и трус. Слов не хватало, они теснились в груди, вырывались наружу несвязанными стонами и плачем. Дугал утирал ему слезы, поил горячим сладким чаем. Последнее, что помнил Ник, это как хозяин избушки нараспев читал нескладные стихи из книги, полной непонятных слов. Что-то про издревле сильных и славных людей, ночные кошмары и Заступника.

Сейчас — утром, или, скорее, ближе к полудню — на душе у Ника было тихо, как на озере в безветренную погоду. Он с аппетитом перекусил остатками вчерашней каши, весело насвистывая, переделал домашние дела, не забыв выстирать измызганный тельник. А потом решил сделать что-то особенное для Дугала — насобирать и нажарить целую сковороду грибов.

Сунув в карман краюху хлеба и вооружившись ножом и корзиной, он отправился по грибы. Вчерашний призрак все еще тревожил сердце, но Ник отгонял мрачные мысли. Ночью гудел ветер, шел дождь. Ник в который раз думал о своем, вот и почудилось в складках и пятнах рубахи лицо мертвеца. Всего лишь тельник. Обычный, застиранный, старый тельник, который до сих пор болтается на веревке перед домом.

Ник ворошил палкой опавшую листву и время от времени поглядывал на избушку, чтобы не заблудиться. Первым нашел крепкий белый гриб, и потом еще несколько маленьких неподалеку. Дело пошло споро, и скоро набралось полкорзины.

— Никел…

Ник оглянулся. Поодаль стоял коренастый мужчина в белой рубашке. Сердце заколотилось…

— Папа? Ты живой? Ты вернулся из Темного? Значит, это ты был тогда в лесу?

Ник сделал пару несмелых шагов. Фигура заколебалась, но не исчезла. Отец был совсем не похож на вчерашнего призрака. Не было никаких сомнений, что это действительно папа. Выцветшее, какое-то полинявшее лицо изменялось, двигалось, передавая тончайшие оттенки эмоций. Только глаза по-прежнему были белесыми от мороза.

— Никел…

— Пап, подожди!

Ник уронил корзину, рванулся, но отец отодвинулся вглубь леса, оставляя между ними расстояние в несколько шагов. На его лице отразилось страдание.

— Ты меня боишься, папа?

Отец покачал головой.

— Папа, не уходи! Я так по тебе соскучился!

Ник бросился за ним, не разбирая дороги. Скорее, ощутить под руками грубоватый холст рубахи, вдохнуть горький запах табака, прикоснуться к мозолистым рукам с вечной черной каймой под ногтями. Но, как бы быстро Ник ни бежал, он все равно не мог догнать отца. Когда, запыхавшись, он останавливался, отец тоже замирал, печально и нежно глядя на сына.

— Ты на меня обиделся?

Отец покачал головой.

— Папа, я испугался. Ты был такой злой. Ты обидел маму.

Отец скорбно прикрыл глаза.

— Папа, я теперь понимаю: иногда стараешься, но не получается. У тебя тоже не получилось справиться. И я не помог тебе. Никто из нас не помог тебе. Если бы я мог все вернуть, я бы прогнал твои сны. Прости меня, папа!

Ник говорил и тихо, незаметно приближался к отцу. Когда до того оставалась лишь пара метров, он сделал последний, отчаянный рывок… Мужская фигура задрожала и растаяла без следа, как утренняя дымка.

Ник стоял совсем один в глухой чаще.

Папа!

Наваждение. Морок.

Он помнил, что отец умер. Помнил, как ему было страшно, пусто и неуютно. Как комья стылой земли стукались о крышку гроба. Как ворон каркал на дереве.