Наследница порочного графа - Анна Князева

– Не будешь ждать, пока приедет оперативная группа?

– Они без меня разберутся.

– Тогда иди. Спасибо, что выручил.

– Чего для друга не сделаешь… – криминалист попрощался и вышел.

Через мгновение в кабинет вернулась Татьяна Ивановна.

– Я позвонила в полицию. Сказали – скоро приедут. – Она достала свой мобильник. – Товарищ следователь, я должна вам кое-что показать. – Потыкав пальцем в экран, Татьяна Ивановна протянула телефон Галуздину.

Тот взял его, покрутил и стал рассматривать фотографию. Спустя минуту спросил:

– Что это?

– Мне кажется, пучок из трех стрел.

– Я вижу полоски жженой земли, – раздраженно заметил следователь.

Татьяна Ивановна коснулась экрана пальцем:

– Если приглядеться, можно заметить на конце каждой полоски треугольник. Это острие. А на другом конце – оперение.

– Ну, предположим. Как это относится к делу?

– Погодите… – директриса показала еще одну фотографию. – Вот, пожалуйста!

– То же самое, – сказал Галуздин.

– Снимки сделаны в разных местах и в разное время.

– Где?

– На территории пансионата.

– Когда?

– Первый рисунок нашли за день до инцидента с Безруковым. Второй – только вчера.

– То есть некто выжигает эти фигуры на ваших газонах?

– Именно так, – подтвердила Татьяна Ивановна.

– Зачем?

– Это очевидно, – директриса сморщила лицо в печальной гримасе. – Нас хотят запугать, и я знаю кто. Я знаю, чьих рук это дело.

– Что ж вы молчали? Кто эти люди?

– Может быть, вы слышали о фирме «Простор»?

Галуздин пожал плечами:

– Нет, никогда.

– Они занимаются строительством коттеджных поселков.

– При чем же здесь вы?

– Еще до реконструкции дворцового комплекса они хотели прибрать к рукам нашу землю и даже участвовали в конкурсе на выполнение реставрационных работ.

– Разве для этого не нужна специальная подготовка? – вмешалась Дайнека.

– Для тех, у кого есть деньги, это необязательно.

– Насколько я понимаю, конкурс они не выиграли, – догадался следователь.

Татьяна Ивановна нервно кивнула:

– В противном случае пансионата здесь уже не было бы.

– Вы подозреваете, что этот самый «Простор» продолжает поползновения? – резюмировал Галуздин и добавил, не скрывая сарказма: – Жжет траву у вас под окном, да так аккуратно, словно по трафарету?

– Вы не понимаете! – завелась Песня. – Все остальное – тоже они.

– Остальное – это что?

– Случай с Безруковым, нападение на Темьянову, убийство Васильевой, избиение нашего дворника Федора.

– Не слишком ли жестко для строительной фирмы?

– Вы не знаете этих людей, – тяжело проговорила Татьяна Ивановна. – Они на все пойдут ради прибыли. Тем более теперь, когда в придачу к земле можно получить отреставрированный дворцовый комплекс.

– Простите, но это утопия, – усмехнулся Галуздин. – Даже не представляю, каким образом можно провернуть такую аферу.

– Вы не знаете этих людей! – чуть громче повторила она.

Галуздин снова взял телефон и принялся изучать фотографии.

– Три стрелы, говорите? Но почему они торчат в разные стороны?

– Можно? – Дайнека тоже взглянула на фотографию. – Они в пучке. Каков реальный размер этой фигуры?

– Примерно два на два.

– Метра? – удивился Галуздин.

– Чего же еще?

– И та и другая?

– Они одного размера.

– Кто их нашел?

– Наш главный врач.

– Водорезов? – уточнила Дайнека.

– Он бегает. И чаще всего – по утрам, – сообщила директриса.

Следователь спросил:

– В каком месте обнаружены эти символы?

– Первая – у третьего корпуса. Вторая – у старой часовни.

– Мне нужно их осмотреть.

– Скажу завхозу, он вам покажет.

– Я бы предпочел компанию Водорезова.

Татьяна Ивановна недовольно заметила:

– У него много работы.

– Придется выделить для меня полчаса.

– Вы должны понимать, – продолжала Татьяна Ивановна. – Это организованная акция. Нас устрашают.

– Почему же вы не показали эти фотографии раньше?

– Во-первых, я до сих пор боялась в это поверить. Во-вторых, общая картина сложилась только сегодня.

– Ну, положим, еще не сложилась… – задумчиво проронил Галуздин.

– Знаете, все это напоминает мне историю Зодиака, – сказала Дайнека. – Был такой серийный убийца в Америке в конце шестидесятых годов. Между убийствами он посылал сообщения и подписывал их символом – окружностью с перекрестьем. Его, кстати, так и не нашли.

– Типун вам на язык, – отозвался Галуздин. – Где вы о нем вычитали?

– В Интернете есть все. Конечно, случай не идентичный – там были послания. Но эти выжженные символы, – Дайнека постучала ногтем по стеклу телефона, – тоже можно расценить как сообщения. Одно неясно: о чем они говорят?

– Зря я с вами связался, – сказал следователь. – Вы безответственны и болтливы.

– И, к счастью, не обидчива, – подхватила Дайнека. – Кому пришло в голову выжечь эти фигуры? Почему оба символа появились перед тем, как что-то случилось? Вам не кажется, что здесь все взаимосвязано?

Галуздин напрягся:

– Повторяю, вы безответственны и болтливы! Только безответственный человек может приплести сюда историю про маньяка.

Переводя взгляд с одного на другого, Татьяна Ивановна вдруг попросила:

– Могу я на пару минут отлучиться?

– Можете, – кивнул Галуздин.

– Совсем забыла зайти на кухню. Как говорится, война войной, а обед – по расписанию, – она вздохнула и вышла из кабинета.

– Зря вы так… – сказала Дайнека.

– А вы думайте, что говорите! – рявкнул Галуздин. – Панику хотите посеять? Кажется, у вас получается.

– Вот уж не думала…

Следователь прервал ее на полуфразе:

– Думать не вредно! А в нашем деле – необходимо.

– А у нас с вами есть общее дело? – спросила она и расплылась в самой дурацкой улыбке из всех, какие были в ее арсенале.

Галуздин развел руками:

– Так вышло! И я сам в этом виноват.

– Не понимаю, чего вы так разошлись?

– Если не понимаете, могу объяснить. Не всегда нужно вываливать все, что у вас есть. – Он поправился: – Я хотел сказать – говорить. Тем более при посторонних. Вы ей про Зодиака, а завтра весь пансионат, словно растревоженный улей, будет обсуждать новость, что в Доме ветеранов сцены орудует маньяк.

– Я поняла, – Дайнека опустила глаза. – Отныне буду держать язык за зубами. Только вот что… – Она в упор взглянула на следователя: – Мне кажется, вы что-то скрываете.

– С чего вы взяли? – Галуздин посмотрел на часы, затем достал телефон, потом сигареты. Было ясно, что ни то, ни другое, ни третье ему не нужно.

– Это очевидно.

– Еще скажите, что написано у меня на лице! – Он чертыхнулся. – Связался черт с младенцем!

– Значит, не скажете?

– Мне нечего вам сказать.

– Ну хорошо… – Дайнека прищурилась: – Теперь представьте… Если я узнаю важную информацию…

– То что?

– Узнаю, но скрою от вас.

– Только попробуйте!

– Теперь это зависит от вас.

– Это шантаж?

– Ни в коем случае! – она миролюбиво распахнула глаза. – Просто я хочу дать вам понять, как плохо не владеть информацией.

– Зачем это вам? – как будто сожалея, поинтересовался Галуздин. – Чего вам не живется спокойно? Живите и радуйтесь жизни. Вы молодая…

– …красивая, – подхватила Дайнека. – А как же наш уговор?

– Наша договоренность не подразумевает полной осведомленности. Я имею в виду вас. Узнали что-то, расскажите и – в сторону.

– Ах вот, значит, как… Да вы меня за человека не хотите считать! Думаете, у меня голова только для того, чтобы в нее есть?

– Вовсе не думаю, – он все-таки взглянул на часы. – Кстати, скоро обед.

– Хотите избавиться от меня?

– Только если вы голодны.

– Ну хватит! – Дайнека шлепнула рукой по столу. – Если вам не нужна помощница, я исчезаю. Только вот что хочу сказать…

– Не трудитесь…

– Что? – от того, как вдруг поменялся Галуздин, Дайнека оторопела. – Что?

– Не нужно исчезать, – проговорил он, намеренно разделяя слова. – Я расскажу. Дело в том, что на спине у Безрукова была вырезана та же фигура. Преступник сделал это ножом или каким-то острым предметом. Получилось откровенно плохо. Что именно должно было получиться, я понял десять минут назад, когда увидел фотографии выжженных символов.

– Боже мой! – Дайнека открыла рот. – Вы хотите сказать, что это были стрелы?

– Три стрелы, собранные в пучок и торчащие в разные стороны.

– Поверить не могу…

– А придется, – усмехнулся Галуздин. – Вы же хотели все знать. Ну вот! Как говорится, кушайте на здоровье.

– Ешьте…

– Что?

– Правильно говорить – ешьте. Слово «кушать» эмоционально окрашено. Так можно говорить только с больным или с ребенком. – Заметив, что следователь зашелся в беззвучном смехе, она спросила: – В чем дело?

– А я про что?.. – сквозь смех прорыдал Галуздин. – Как говорится, и то и другое… – он продолжал смеяться. – Два в одном…