Малахитница - Янина Олеговна Корбут

* * *

По дороге на кузницу Яков рассматривал деревню. И снова удивлялся, как здесь все ухоженно и чинно: заборы ровные, крыши залатанные, резные ставни блестят новой краской. Ни одного плешивого пса или кошки — у всех шерсть лоснится, животы сытые — ребер не разглядеть.

— Впервые вижу такую холеную деревню.

— Так че, стараемся! — усмехнулся Козьма. — Двадцать лет назад, конечно, не так было. Умирала деревня. Мужики — каждый второй — синяк, есть нече, делать нече. А потом открыли, что в горах наших залежи драгоценных камней: малахита, яшмы, агатов. Добывать стали, обрабатывать, изделия делать. Ну и деньги грудить. Зажили. Зачем с кривым забором жить, когда есть на че починить? Да и самому хочется — в чистоте, порядке. Так и стали лучше жить.

За поворотом им встретилась старуха. Яков бы и не обратил на нее внимание — старуха и старуха, таких и у них в деревне полно. Только та перед ним остановилась, с прищуром осмотрела, перекрестила его и уж затем пошла дальше, прихрамывая на левую ногу.

— Народ-то ваш не особо в меня верит, похоже.

— Не обессудь. Разов пять уже убить Хозяйку пытались. Да все там, с ней остались. Но ты не переживай, с малахитовым болтом точно получится! А на бабу Синюшку внимания не обращай, она у нас старуха необычная.

— Синюшку? — Яков схватился за эфес меча и обернулся вслед старухе. Но той уже и след простыл.

— Да это мы ее так называем, — Козьма накрыл кисть Якова своей и надавил, возвращая меч в ножны. — Больно вредная старуха. А так, конечно, кто знает, мож она и есть Синюшка настоящая — лет двадцать уже в деревне живет, одинаково старая, какая приехала — ей-богу! такая и осталась. Все в том же синем платке. Все так же еле ходит, а все никак не помрет. Чудеса, — он развел руками, а затем зазывающе махнул вперед и продолжил идти.

Козьма открыл ворота в кузницу, и в лицо Якову бросился жар печи, а за ним — звон молота о наковальню. Невысокий широкоплечий мужчина еще пару раз ударил по раскаленному металлу, поднял будущую кирку, смерил оценивающим взглядом и только потом повернулся к гостям.

— Вот, Степан, зверобоя тебе привел. Лука у него нет, есть самострел. Болт против Хозяйки сделаешь?

— Добро, Козьма. Сделаем. Все сделаем.

Пока Степан изготавливал болт и ждал от мастера наконечник, заказанный Козьмой, Яков рассматривал кузницу. Взгляд особенно надолго задержался на столе, сплошь заложенным незнакомыми инструментами — иглы, молотки, узкие пластины с разными срезами, изгибами и зубьями на деревянных ручках, что-то напоминающее ножи и лопатки.

Степан заметил, как Яков рассматривает товары.

— Если кто-то у тебя каменным делом занимается, сделаю скидку. Бери любые — все хороши! Наши мастера только мои инструменты для обработки камней используют. И с других деревень приезжают покупать.

— Невеста моя, Аннушка, все мечтает, но она ж девица, куда ей. Я ей браслет малахитовый куплю. Под глаза подойдет. Понравится, думаю.

— Зря ты так, — цокнул Степан. — У нас вот Дарья есть — пятнадцать лет от роду. А уже такие бусины вытачивает! Фигур разных, ровные, гладкие, какие бусы из них получаются — нарасхват!

— Я все же лучше браслет, спасибо.

* * *

Яков проснулся от боли в ноге и рывком поднялся на кровати, на ходу вытаскивая из-под подушки кинжал. В комнате не было никого, кроме темноты. Бедро пульсировало той самой болью — будто русалка только что вогнала в него заостренные зубы.

Яков знал, что с ногой все хорошо — боль лишь в голове. Глаза привыкли к темноте, он окончательно убедился, что никого рядом нет, и откинулся обратно на кровать.

Повернулся на бок, и взгляд его упал на окно — там, в слабом лунном свете отразилась фигура. Небольшая, собранная. Яков моргнул — и вот фигура уже больше. Моргнул снова — и она еще ближе. Рука вновь достала кинжал, а тело напряглось. Моргнул — и вот этот кто-то у самого окна. И будто на голове не волосы, а… платок?

Яков вскочил, взял со скамьи меч и устремился на улицу. Но у окна никого не было. Как и вокруг. Только из кузницы доносились мужские голоса. Он хотел пойти, спросить, кто с ним шутить удумал, но дошедшие до его уха фразы заставили остановиться.

— Жалко его, молодой совсем.

— А ты, может, заместо него хочешь? — Яков узнал голос Степана.

Молчание.

— То-то же. Лучше он, чем кто-то из нас. Готовьтесь лучше к новому сезону добычи и обработки. Сейчас как пойдет дело, продыху не будет!

Яков вернулся в дом. Нужно было выспаться. На рассвете он отправлялся найти и убить Хозяйку Медной горы.

Часть 2

Яков вышел на елань, окруженную раскидистыми елями, и стал рассматривать растения под ногами.

— Ищи белые цветки с восемью лепестками и желтой сердцевиной — это дриады. Они тянутся к пещере, в которой видели Хозяйку, — наказывал Степан, провожая Якова из деревни.

Дриады нашлись у самой кромки елани, и Яков отправился за ними через ели, держа самострел перед собой — вдруг Хозяйка из пещер погулять выходит.

— Стойте, господин! — Тихий, будто укрытый одеялом молодой девичий голос донесся сзади.

Яков остановился и повернулся, отодвигая самострелом ветви и выглядывая из-за них. На краю елани стояла совсем юная девица — белые волосы выбились из неплотно затянутой косы, руки придерживают подол сарафана, а плечи поднимаются и опускаются от слишком тяжелого дыхания. На Хозяйку она явно не походила.

— Ты кто?

— Марья я, из деревни. Вы не ходите в пещеры, не нужно. Просто уходите домой. Бог с этим заказом, лучше с пустым гомонком уйти, но уйти. Уходите, пожалуйста.

— Зачем это говоришь?

— Спасти вас хочу. Никто, кто туда уходил, не возвращался. Все сгинули. И вы сгинете, если пойдете.

— Я зверобой — так просто не сгину, — Яков махнул в сторону девицы самострелом, на всякий случай все еще не опуская его.

— До вас такие же были. Сгинули. Вы глупы, если думаете, что лучше других. Глупы, если надеетесь выжить.

Яков глубоко вдохнул, сдерживая себя, молча развернулся и продолжил пробираться сквозь ели по следу из дриад. После того, как он чуть не убил мужика, назвавшего его глупым, Яков научился сдерживать внезапно возникающую злость. Сдерживать хотя бы настолько долго, чтобы успеть уйти подальше от того, кто его оскорбляет.

Он был иногда наивным. Был