Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указам повелено было по объявлению моему мною сыскивать»[155].

Доношение было адресовано московскому главнокомандующему графу Семену Андреевичу Салтыкову, к которому, как следует из самого документа и материалов допроса, однажды уже обращался Соловьев. Тот факт, что в реестре Соловьева фигурирует имя Ивана Каина, навело исследователей (вначале Г. В. Есипова, а затем и Е. В. Анисимова) на мысль о том, что Каин якобы знал о намерении Соловьева явиться в Сыскной приказ и решил его опередить[156]. Однако пристальный анализ следственного дела заставляет нас усомниться в основательности такого предположения. Ночью 28 декабря Каин повел солдат за Соловьевым в самом конце операции, когда уже был взят 31 человек, а в реестре Каина имя Соловьева вообще отсутствует. Иными словами, Каин вовсе не думал о своем нерасторопном коллеге, когда составлял доношение, а вспомнил о нем лишь тогда, когда не удалось поймать всех перечисленных в реестре «товарищей».

Тогда, может быть, наоборот, Соловьев знал об умысле Каина и писал свое доношение в надежде опередить его? Вряд ли может быть принято и это предположение, поскольку в реестре Соловьева имя Ивана Каина упоминается в самом конце списка, хотя именно оно должно было стоять в первых строках, если бы доношение действительно было спровоцировано намерением Каина явиться в Сыскной приказ. Скорее можно предположить, что оба документа были написаны независимо друг от друга.

Но при этом вне сомнений остается факт, что Каин и Соловьев принадлежали к одному кругу московских «мошенников»: они прекрасно знали друг друга, а списки их «товарищей» во многом совпадают. Можно предположить, что Алексей Соловьев, услышав в храме «милостивый манифест», глубоко задумался: если сейчас упустить случай, тогда, возможно придется до конца своих дней прозябать в жалкой печуре, в компании московских «мошенников» и торговцев краденым. Но он колебался дольше Каина: судя по всему, из его кармана вытащили черновой вариант документа, который автор намеревался переписать набело. Об этом говорит то, что реестр преступников, который следует за «доношением» и включает более восьмидесяти имен, составлен небрежно, некоторые прозвища написаны сокращенно, а после реестра следует текст, который, казалось бы, прямо не относится к содержанию документа. Это перечисление сворованного за последние дни имущества с указанием мест совершения краж (его мы рассмотрим ниже). Предположительно эти сведения решивший раскаяться преступник намеревался включить в чистовой вариант своего «повинного доношения».

На аресте обитателей печуры у Москворецких ворот операция по захвату «товарищей» доносителя Ивана Каина ночью 28 декабря 1741 года закончилась. В результате в Сыскной приказ были доставлены 33 подозреваемых — ровно столько, сколько было указано Каином в его реестре; правда, среди них оказались лишь четверо из тех, чьи имена были в нем названы.

«Явшейся доноситель»

На следующий день сыск преступников «по указыванию» доносителя Ивана Каина продолжился, но уже несколько в иной обстановке. Местом действия на этот раз выступила уже не ночная, а шумная, многолюдная торговая Москва. По «наказу» Сыскного приказа подканцелярист Дмитрий Аверкиев 29 декабря ходил с Каином и солдатами на Красную площадь и «взял» «по указыванью ево воров и мошенников, тако ж и торговок, которые покупали у него, Каина, и у товарыщев ево воровские пожитки и протчее» — всего 19 человек[157].

Благодаря некоторым протоколам допросов можно представить, что происходило в тот момент на Красной площади. Так, торговавшая «ветошьем» солдатская жена Дарья Богданова на допросе показала, что «как взяты были по показанию доносителя Ивана Каинова такие ж торговки, и то де она, Дарья, видя, и от страха с [Красной] площади побежала в ряды, и бывшие при том взятье салдаты, догнав ее, Дарью, поймали и привели в Сыскной приказ. А она, Дарья, воров и мошенников не знает и краденого ни у кого ничего не покупывала». Но при этом она призналась, что раньше однажды уже побывала в Сыскном приказе по обвинению в покупке краденого серебра и была наказана плетьми[158]. Неудивительно, что некоторые из пойманных, как сорокалетняя торговка солдатская жена Авдотья Афанасьева дочь, не признались ни в каких преступлениях («а у воров и машенников она, Авдотья, платков никаких заведомо и не заведомо не покупывала») — они могли быть схвачены по ошибке. Тем не менее и второй сыск оказался весьма продуктивным: в Сыскном приказе в этот день оказались восемь мужчин и одна женщина, которые на допросах повинились в различных «мошенничествах» и грабежах, а также пять женщин-торговок, признавшихся в покупке у «мошенников» «заведомо» краденых вещей[159].

Но и на этом операция по захвату «товарищей» Ваньки Каина не завершилась. Следующей же ночью доноситель опять повел Дмитрия Аверкиева с солдатами по московским притонам. Тогда были схвачены еще девять «мошенников» и хозяев, дававших им приют[160].

Так всего за два дня, 28–29 декабря 1741 года, по «указыванию» Ваньки Каина был взят и доставлен в Сыскной приказ 61 человек. На первом же допросе большинство арестованных признались в различных преступлениях (регулярные карманные кражи, грабежи, кражи в банях и с повозок, торговля краденым, укрывательство преступников). Можно себе представить, сколько работы появилось у немногочисленного штата служащих Сыскного приказа! Видимо, именно в связи с этим для розыска и ареста воров Ваньку Каина стали отпускать одного с солдатами. Об этом свидетельствуют «отчеты» от его имени, которые официально именовались «изветами явшегося (то есть явившегося в присутствие. — Е.А.) доносителя Ивана Каина». Первый такой «извет» датируется последним днем года:

«1741 году декабря в 31 день в Сыскном приказе явшейся доноситель Иван Каин извещал словесно: сего де числа он, Каин, ходил с салдаты из Сыскного приказу для сыску воров, и за Москвой-рекой, на Ордынской улице, поймал он, Каин, дому секретаря Василья Леонтьева человека Алексея Сухарукова, которой де в Москве по начам с товарыщи в разных домех во окны и в протес крадут платья. Да он же, Каин, на Москве-реке поймал Журавлевой фабрики ученика Петра Губанова, которой знал за ним, Каином, мошенничество: как он, Каин, в полую воду на Москве-реке на перевозе и в лотках у разных людей вынимал платки и деньги, он, Губан, видел, и за то он, Губан, брал у него, Каина, пай по пяти и по три и по две копейки. Он же, Губан, на Москве-реке ночью, как прогоняют лес, кражей отрубал бревна по пяти, и по четыре, и по три, и продавал разным людям. Он же, Губан, на Балчуге в ровушке у квасника украл кафтан серой. Да на Москве-реке он, Каин, поймал Парусной фабрики матроза Осипа Соколова, которой с товарищи близ Москворецких бань у прохожего человека снял шапку да рукавицы, которых он, Каин, объявляет при сем извете»[161].

При этом сам Каин продолжал оставаться колодником Сыскного приказа и даже выполнял вместе с остальными арестантами всякого рода работу (в частности, таскал с Москвы-реки бревна «для топления печей»[162]). Между тем сыск преступников продолжался и сам Каин принимал в нем активное участие. 28 января 1742 года было решено обратиться в Сенат с «требованием» выделить дополнительные военные силы:

«…A при Сыскном приказе ныне имеется на карауле солдат самое малое число, и те старые и дряхлые, а другие из рекрут и не обыкновенные люди, и теми солдатами сыскивать воров никак не возможно, и в ночных часах посылки чинить некем для того, что без караулов Сыскной приказ оставить зело опасно… Что б указом ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повелено было для скорых посылок к сыску искоренения воров и разбойников к Сыскному приказу… определить безопасную и добрую партию ундер-офицеров и драгун тридцать человек с ружьем и с лошадьми, которым быть при оном приказе безотлучно, понеже завсегда случаются в ночных часах за ворами посылки, а бес таковой доброй надежной партии сыскивать и искоренять воров Сыскному приказу никак не возможно»[163].

По всему видно, что для судей Сыскного приказа это было необычное дело, а штат учреждения просто не был приспособлен для осуществления столь масштабной операции по борьбе с преступным миром. Но идея очищения Москвы от «воров, разбойников и других тому подобных злодеев» оказалась в тот момент весьма востребованной: Первопрестольная вовсю готовилась к торжественной церемонии коронации Елизаветы Петровны в Московском Кремле, которая состоялась 25 апреля 1742 года. Конечно, власть имущие хотели сделать всё возможное для того, чтобы это торжество не было омрачено множеством карманных краж. Действительно, многолюдные собрания часто служили на руку карманникам, о ловкости которых в Москве ходили слухи. (Кстати говоря, в августе 1719 года в Париже во время салюта в честь праздника Святого Людовика возле входа в сад Тюильри возникла страшная давка, в которой погибли 11 человек. Виновными в происшествии оказались карманники. Как свидетельствовал в своем дневнике копиист королевской библиотеки Жан Бюва, воры искусственно создавали давку, чтобы незаметно «снимать часы и кресты с бриллиантами с женщин, оказавшихся зажатыми и сдавленными»[164].) Отметим, что московские карманники в 30–40-х годах XVIII века умело применяли метод искусственной давки. Поэтому не исключено, что именно в связи с подготовкой предстоящих массовых торжеств Сыскной приказ, обычно малорасторопный, в этом деле проявил невиданную активность. Так неутомимая энергия Ваньки Каина, его исключительное знание преступного мира Москвы, а вместе с тем и удачно выбранный момент способствовали возникновению уникального явления — штатного «сыщика из воров» при Сыскном приказе.