Журнал «Вокруг Света» №04 за 1979 год - Вокруг Света

Когда стрелки часов приближались к двенадцати, Роз уже не помнила себя, а неистовство танца достигло предела. Глаза Сатаны, полные триумфа, сверкали. Он знал: если удастся удержать девушку в танце до последнего удара часов, возвещающего о приходе нового дня, еще одна душа будет в его власти. Но коварным замыслам не суждено было сбыться. В оставшиеся считанные секунды Габриель прорвался сквозь толпу остолбеневших гуляк и выхватил несчастную Роз из цепких рук Сатаны...

Вот почему все добропорядочные франкоканадцы и ныне непременно завершают праздник Марди гра до полуночи. На всякий случай...

«Марди гра, Марди гра...» Шелест этих слов слышится во время соревнований ледовых каноэ, когда команды из пяти человек стремятся к финишу: гребут, сидя в лодке, изо всех сил, выскакивают на лед и толкают каноэ по скользким колышущимся ледяным полям, снова гребут... Финиш далек, а река Св. Лаврентия в это время года не для прогулок. Огромные полыньи сменяются нагромождениями глыб.

«Марди гра, Марди гра...» Шуршащее грассирование слышится в скрипе полозьев на трассах тобоггана. И стар и млад принимают участие в массовых заездах на санях. А холмов здесь предостаточно...

«Марди гра, Марди гра...» Музыкальная фраза витает в воздухе, вплетается в мелодии мадригалов костюмированных балов. Степенно шествуют маркизы в напудренных париках, плывут, покачивая кринолинами, придворные дамы — претендентки на призовые места.

Праздник кончается. И все, кому дороги традиции и обычаи старины, с нетерпением будут ожидать следующего «жирного вторника».

В. Ривош

Гений камня

Многие десятилетия на имени Я. В. Коковина, талантливого русского мастера-камнереза, лежала тень. Даже А. Е. Ферсман в своем очерке «Изумруд Коковина», следуя официальной версии, не избежал обвинения мастера в нечестности.

Уже в наши дни историк И. Шакинко исследовал архивы, связанные с именем Я. В. Коковина (особого внимания заслуживают работы, опубликованные в журнале «Уральский следопыт» в 1975 году и в книге «Завод «Русские самоцветы»), и пришел к выводу, полностью меняющему представление о личности мастера и трагедии, разыгравшейся почти сто пятьдесят лет назад. Публикуемый рассказ написан на основе архивных документов, но не без элементов домысла, который неизбежен в художественно-документальном повествовании.

Ю. Л. Орлов, директор Минералогического музея АН СССР

Осенью 18... года по свинцовым волнам Финского залива прытко шла промысловая чухонская шхуна. Паруса, надутые попутным ветром, резко белели на фоне черной воды. — Гохланд на траверзе! — крикнул рыжебородый шкипер в широкополой зюйдвестке.

Из каюты вышел высокий сероглазый человек в брезентовом плаще с капюшоном. Это был обер-гиттенфервальтер Екатеринбургской гранильной фабрики Яков Коковин. Следом за ним, цепляясь за медные поручни, на палубу поднялся петербургский скульптор Александр Теребенев.

Остров Гохланд приближался. Вот уже потянулись по правому борту низкие синевато-серые скалы, тускло блестевшие под дождем. До Коковина донесся глухой шум сосен... В глубине заливчика темнели избы рыбацкой деревушки. Шхуна осторожно приткнулась к причалу. Матрос-финн, стараясь не поскользнуться на бревнах причального настила, накинул веревочную петлю на ободранный стояк.

— Спроси-ка, братец, дома ли Юхо Карвонен, — сказал Коковин, обращаясь к шкиперу.

Шкипер быстро переговорил с финном.

— Юхо рыбу промышляет, не вернулся еще...

— Ладно. Подождем на шхуне. Покуда самоварчик вздуем.

Коковин и Теребенев спустились в каюту; сумеречный осенний свет едва проникал через иллюминатор. Коковин поставил на стол крохотный — на шесть чашек чаю — походный самоварчик. Из кожаного дорожного баула извлек пакет с углями, чиркнул огнивом, вздул огонек. Теребенев с восхищением сказал:

— С вами, право же, не пропадешь, Яков Васильевич.

Коковин хохотнул сипловатым баском.

— С мое походите по белу свету, дражайший Александр Иванович.

Доброжелательное любопытство засветилось в круглых глазках Теребенева.

— А вот вы и рассказали бы, Яков Васильевич, каково хаживали-то. Право же, преинтересно послушать вас, повелителя драгих и прочих камней. Погода серая, располагает к отдохновению и беседе. Поведайте о себе, голубчик...

Коковин достал деревянный ларец, из него — снега белее полотенце, по которому рукою его жены пущены были пламенно-алые петухи. В полотенце были завернуты две чашки. Коковин обтер их полотенцем, одну протянул Теребеневу. Тот осмотрел, звонко щелкнул ногтем по донышку и в восторге закричал :

— Ай да посуда! Ведь из камня! Ведь из агата, а?

— Верно-верно, — довольный, прогудел в русую бороду Коковин.

Они приступили к чаепитию, и Коковин степенно стал рассказывать о себе.

Сколько он помнил себя, в близком соседстве с ним всегда был камень. Дед его, Евстафий, крепостной каменотес, тесал мрамор в избе при свете лучины, воткнутой в кованый светец. В окоренок — деревянное корытце с водой — падали, обламываясь, тонкие угольки. Белоголовый мальчишка зачарованно следил, как тусклые блики играли на гладкой поверхности камня. Дед — широкоплечий, в забеленном кожаном фартуке, сивая волосня по лбу перехвачена ремешком — играючи выглаживал камень и пел-гудел лихие разбойные песни. В печи, недавно переложенной по-белому, завывал ветер, слетающий с заснеженных уральских кряжей, где таились друзы самоцветов...

Деревенька, где жили Коковины, находилась неподалеку от тихого уездного городка со звучным названием Горный Щит. Здесь, при обширной каменоломне, работал Горнощитский мраморный завод. Отец Якова, Василий Евстафьевич, попал на завод в шестнадцать лет.

Улучив свободную минутку, каменотесы рыскали по уральской тайге. Присыпая порохом ссадины и лопнувшие мозоли, били шурфы, надеясь на счастье, на редкостную находку самоцветного штуфа. Василий возвращался из тайги измученный, с провалившимися глазами, но веселый, с тяжелым берестяным кошелем за плечами. От него пахло махрой, дегтем и еловой смолкой. Яшка с радостным визгом кидался к отцу, лез в кошель. Там лежали тугие белые грибки, круглые, как медяки, рыжики, ягоды в туеске и еще — тяжелые гладкие кристаллы, то темно-красные, то прозрачно-зеленые. Дед взвешивал кристаллы на ладони, оценивающе смотрел на них из-под мохнатых белесых бровей.

— Тумпаз, — авторитетно говорил он и покрякивал от удовольствия. — А это — рубин, горная кровь.

Правда, иногда хмурился.

— А это что, яшма? Где сыскал? Пошто напортил? Нешто так скалывать надо было? Яшма — она твердая, а удара боится. К ней подходец нужен. С ней ласковость в обращении нужна. Без подхода-то яшмовой вазы не сработаешь. А какая ваза самая славная? Ясное дело, из яшмы. Ты, Василий, к этому делу приглядывайся. Я тебя могу научить вазы тесать. Да только вот в окрестности яшмы нету. Ты на то место еще раз сходи, хорошенько обсмотри, доложи мне, велик ли камень...

По первопутку Василий Коковин привез на санях из открытого им яшмового месторождения четыре глыбы камня. Из них он изваял четыре красивые вазы. Директор Екатеринбургской гранильной фабрики, прослышав про талантливого камнереза, самолично приехал взглянуть на эти вазы. Увидев их, он немедленно пригласил Василия работать к себе мастером-камнерезом. За эти вазы Василий был награжден золотыми карманными часами — луковицей с цепочкой. Такая награда не часто выпадала на долю простых камнерезов.

Когда отец стал обучать Яшку мастерству своему, тот взялся за трудное дело с огромной охотой. К своим двенадцати годам Яков уже стал признанным мастером камнерезного дела, и на его работы приходили смотреть опытные мастера гранильной фабрики.

— Учить бы мальчонку-то, — говорили старики. — Художественный талан у него, явственный талан.

Про смышленого мальчишку директор гранильной фабрики написал почтительное письмо президенту Академии художеств А. С. Строганову. Тот не оставил без внимания письмо с Урала, и в 1799 году двенадцатилетний Яков Коковин был принят в Петербургскую академию художеств.

Ко всеобщему изумлению, этот худенький светлоголовый парнишка, едва владевший грамотой, стал с успехом учиться сразу в двух классах — модельерном и скульптурном. В 1804 году на академическом конкурсе он завоевал вторую серебряную медаль «за лепление с натуры». В 1806 году окончил академию с золотой медалью. В дипломе было написано: «Удостоен первой степени аттестата, жалован шпагою и чином 14-го класса и назначен в чужие края». За границу Коковин не попал — начались наполеоновские войны. Но граф Строганов помнил про него: Коковин стал работать на бронзовой фабрике.