Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Все это объясняет, почему и Сырцов, и Ломинадзе столь категорически отрицали свое сочувствие «правым». Как убедительно показал Р. У. Дэвис, предложения Сырцова и Ломинадзе нельзя считать тождественными программе Бухарина 1928–1929 гг., поскольку они никогда не полагали, «возможно повернуть индустриализацию и восстановить такой рынок, на котором предлагаемые государством цены могли заинтересовать крестьян добровольно реализовать значительную часть своей продукции»[144]. Фактически Сырцов, Ломинадзе и их сторонники вели речь о проведении того же левого курса, который уже стал реальностью, но более сбалансированного и свободного от авантюризма и эксцессов. Наиболее подробные предложения в ряде своих выступлений летом — осенью 1930 г., а затем на заседании Политбюро 4 ноября представил Сырцов. По поводу политики форсированной индустриализации он говорил, что «в отдельных случаях необходимо некоторые темпы делать более реальными, отказываться от преувеличенных, дутых планов»[145] Сырцов критиковал также массовые репрессии против «буржуазных специалистов». Он заявлял, что репрессии порождают в среде инженерно-технических работников «терроризированность, которая мешает им в своей области проявлять известную инициативу», заставляет бездействовать, «ограждать себя всякими расписками и документами»[146]. В деревне Сырцов призывал к большей осторожности при проведении дальнейшей коллективизации. Неоднократно и в своих предыдущих заявлениях, и во время допросов в ЦКК, и на заседании 4 ноября 1930 г. Сырцов говорил о важности финансовой стабилизации.

О возможности воплощения в жизнь варианта левой политики, очерченной Сырцовым, свидетельствовал тот факт, что его в определенной мере реализовал сам Сталин, после того как наконец осознал степень угрозы «большого скачка». Как будет показано в последующих разделах, начав с реабилитации «буржуазных специалистов» и повышения авторитета инженерно-технических руководителей, Сталин закончил существенным сокращением уровня капитальных вложений в индустриальные отрасли, относительной стабилизацией на этой основе бюджета и более активным использованием товарно-денежных регуляторов развития советской экономики. Даже такие ограниченные меры дали немалый результат. Однако за опоздание с их проведением была заплачена невероятная цена, выраженная в миллионах человеческих жизней (прежде всего жертв голода) и огромных экономических потерях.

Практическую ценность предложений Сырцова и Ломинадзе повышало и то, что по многим параметрам осень 1930 г. была достаточно благоприятным периодом для корректировки политики скачков. Несмотря на тяжелейшее положение в деревне, урожай 1930 г. прежде всего в силу погодных условий оказался хорошим. Это отодвигало непосредственную угрозу широкомасштабного голода, которая стала очевидной год спустя. Уровень коллективизации после временного отступления властей весной 1930 г. закрепился на определенном компромиссном уровне. Бездумное наращивание капитальных вложений и связанный с этим финансовый кризис хотя и приобрели уже значительные размеры, но еще не были усугублены последующей двухлетней индустриальной гонкой. Важно отметить также, что ограниченные по своей сути предложения новых оппозиционеров могли быть понятны и близки многим партийным функционерам. Пережив сверхнапряжение начального этапа коллективизации, «раскулачивания», строительных штурмов, партийно-государственные чиновники не получили в результате благоприятных изменений. Наоборот, кризисные явления нарастали с каждым днем. Частичная же корректировка курса и снижение уровня напряжения в стране и административном аппарате вполне соответствовали интересам партийных масс. Однако интересы сталинского Политбюро и партийного актива в этом пункте явно не совпадали.

Для Сталина и его окружения любое, пусть самое незначительное признание собственных ошибок и изменение курса в 1930 г. было неприемлемым. Во-первых, это могло подорвать политические позиции только что укрепившейся у власти сталинской фракции. Во-вторых, Сталин, по-видимому, искренне полагал, что потенциал политики насильственной коллективизации и форсированной индустриализации еще не исчерпан, а отсутствие ожидаемых позитивных результатов объясняется «трудностями роста» и незавершенностью начатых преобразований. Игнорируя очевидные факты и безжалостно подавляя малейшее сопротивление, Сталин настаивал на продолжении штурма. Дело Сырцова-Ломинадзе было сигналом партии об абсолютной недопустимости сомнений по поводу этой политики и отклонения от догматов «генеральной линии».

Смещение Рыкова

Хотя Сталину не удалось связать напрямую группу Сырцова-Ломинадзе и лидеров «правого уклона», на заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября «правых» поминали не единожды. Особенно сильным нападкам подвергался Рыков, по поводу которого Сталин заявил: «Председатель Совнаркома существует не для украшения, а для того, чтобы он в ежедневной практической работе проводил в жизнь указания партии, в выработке которых он сам принимает участие. Делается это или нет? Нет, к сожалению, не делается. Вот в чем дело и вот откуда наше недовольство. И это, конечно, долго продолжаться не может»[147]. Эта явная угроза была лишь одним из элементов подготовки смещения Рыкова, которую Сталин вел в течение многих месяцев.

Одержав победу над правыми, Сталин не торопился закрепить ее организационно, проявляя заметную осторожность в выстраивании новых взаимоотношений в Политбюро. Вывод Бухарина, Томского и Рыкова из Политбюро осуществлялся постепенно и с определенными предосторожностями. Бухарина исключили из Политбюро в ноябре 1929 г. Томского не избрали в Политбюро на новый срок после XVI съезда партии, в июле 1930 г., когда формировались новые руководящие органы ВКП(б). Рыков вошел в новый состав Политбюро и оставался в нем еще несколько месяцев, до декабря 1930 г. Вместе с тем Сталин не мог позволить себе и излишнюю осторожность. Провалы «генеральной линии» объективно усиливали позиции «правых». При определенных обстоятельствах вполне могла возникнуть идея новой консолидации руководства. Идея тем более естественная, что Рыков по-прежнему занимал ключевые посты в партийно-государственном аппарате. Фактор Рыкова и судьба поста председателя СНК представляли для Сталина одну из значительных политических проблем на этом этапе.

Рыков был одним из старейших и заслуженных членов партии, в которую он вступил в семнадцатилетнем возрасте уже в 1898 г. Не закончив учебу на юридическом факультете Казанского университета, он стал профессиональным революционером-подполыциком. Активно участвовал в революции 1905–1907 гг. Неоднократно арестовывался, ссылался. В первом советском правительстве Рыков занимал важный пост наркома внутренних дел. В годы Гражданской войны занимался организацией экономики, снабжением Красной армии. Будучи одним из создателей системы «военного коммунизма», он не стал ее активным приверженцем. В своих работах военного периода Рыков, как отмечает современный исследователь его государственной деятельности, «предстает перед нами, скорее, практиком, внимательно присматривающимся к окружающей действительности, не впадающим в крайности, готовым к компромиссу […]»[148]. После смерти Ленина Рыков сменил его на посту председателя Совнаркома. Это не означало, что Рыков стал преемником Ленина, но, несомненно, свидетельствовало о том, что он был одним из самых влиятельных советских лидеров. Возглавляя правительство, Рыков объективно, в силу занимаемой должности, обладал значительной властью, держал в своих руках важнейшие механизмы управления страной. Сталину было трудно контролировать деятельность СНК, тем более что по сложившейся в 1920-е годы традиции правительственные органы обладали значительной самостоятельностью. Определенную роль играло и то, что Рыков по национальности был русским, выходцем из крестьянской семьи и в силу этого больше подходил на роль лидера крестьянской России, чем Сталин и его закавказские соратники.

Более опытный и сдержанный, Рыков не допускал столь откровенных политических ошибок, как, например, Бухарин. Несмотря на политическое поражение, Рыков старался вести себя осмотрительно, но с достоинством. Осуждая свои прошлые ошибки в выступлениях на различных партийных собраниях, он пытался не переступить определенной грани, сохранить политическое лицо. Вынужденный проводить сталинскую политику скачков, Рыков при каждом удобном случае сигнализировал о нарастании экономических диспропорций и предлагал решения, которые объективно противоречили курсу Сталина. В Политбюро, которое состояло в основном из политических «комиссаров», Рыков единственный достаточно основательно разбирался в проблемах повседневной экономической жизни и административной практики. Это, скорее всего, также заставляло Сталина терпеть Рыкова во главе правительства. Долгие месяцы Рыков подвергался различным нападкам, обвинялся в сочувствии «вредителям» и «антипартийным элементам», но оставался на своем посту.