Клиника в океане - Ирина Градова

– Здесь! Да, именно здесь мы и пообедаем, – и, взмахнув рукой, словно гостеприимная хозяйка, приглашающая своих гостей войти, она вошла в скромную дверку с надписью «Hot Dinners»[6].

Не знаю, что именно привлекло внимание пластического хирурга к этому «общепиту», но мы быстро поняли, что она не ошиблась. Внутри было прохладно, но не слишком. Помещение оказалось больше по размеру, нежели выглядело снаружи, и вмещало примерно двадцать столиков. Пахло сандаловым маслом и розой, а я отнюдь неравнодушна к этим ароматам. Сквозь них пробивался запах готовящихся блюд. Кирпичные стены украшали глиняные барельефы с изображениями индуистских богов и богинь, в висячих подсвечниках горели толстые восковые свечи. За окном день был в самом разгаре, но здесь, в помещении, царил приятный полумрак. Усевшись на массивный резной стул, Люсиль взяла меню.

– Просто умираю с голоду! – простонала она, видимо, позабыв, что именно по ее вине мы промыкались по улицам столько времени. – Сарика, что такое... ладу, например?

С помощью старшей сестры нам удалось выбрать то, что можно было есть, – не слишком острое, не слишком соленое и не чересчур приторное. В ожидании заказа я решила посетить уборную. К моему вящему разочарованию, выяснилось, что для этого требуется выйти на улицу и обогнуть здание. Обходя ресторанчик, я обратила внимание на кафе напротив, с вынесенными на улицу столиками, стоявшими под зелеными навесами. Оно выглядело вполне приятным, и, как я вспомнила, мы миновали его, ведомые неутомимой француженкой. И почему Люсиль его проигнорировала? Да и народу там поменьше... И вдруг я застыла на месте, заметив за одним из столиков знакомую фигуру. Интересно, что тут делает наш шеф службы безопасности? Я не ошиблась, потому что у Имрана Хусейна было на редкость примечательное лицо – худое, выбритое до синевы, с большим носом, впалыми щеками и маленькими цепкими глазками, подмечавшими малейшие детали. Несмотря на то что немногочисленные посетители кафе сидели снаружи, Хусейн отчего-то предпочел устроиться внутри, так что я могла наблюдать за ним через стекло. Шеф службы безопасности о чем-то оживленно разговаривал с мужчиной, сидевшим спиной к окну. Этот тип тоже выглядел весьма колоритно: толстый, с бритым затылком. Он носил длинную белую робу и белую четырехугольную шапочку. Я не видела его лица, но предположила, что собеседник Хусейна – местный. В сущности, в присутствии Хусейна на Гоа не было ничего странного. Я вознамерилась было продолжить поиски уборной, когда увидела кое-что интересное: индиец, сидевший напротив шефа безопасности, вытащил что-то из большой матерчатой сумки, свисавшей со спинки его стула, и подтолкнул это нечто по столу в его сторону. Хусейн аккуратно прикрыл ладонью сверток из газетной бумаги. И что там, интересно? Судя по толщине – возможно, деньги? Если я права, возникает следующий вопрос: за что именно кто-то из местных дает деньги начальнику службы безопасности «Панацеи»? С другой стороны, возможно, я ошибаюсь и в свертке, допустим, просто мобильный телефон, или пачка писем от горячо любимой жены, или Коран, в конце концов, или... да все, что угодно! Тем не менее я заметила, что, несмотря на жару, Хусейн в темном костюме, и это никак не увязывается с вероятностью его краткого отдыха на пляже, а пола его пиджака подозрительно оттопыривается, что говорит о наличии где-то в области его талии пистолета в кобуре. Зачем ему пистолет на курорте, если даже оставить за скобками вопрос о том, допустимо ли вообще ношение с собою оружия во время пребывания на территории иностранного государства?

Раздумывая над этим вопросом, я все же решила продолжить поиски удобств, иначе, не ровен час, Хусейну придет в голову посмотреть на улицу, и тогда он увидит меня, пялящуюся на него через стекло! Туалет я нашла, и он едва ли удовлетворял моим санитарно-гигиеническим требованиям. Это было крошечное помещение с высоким «подиумом», в котором какой-то несомненно пьяный столяр вырезал неровную дырку. Оценив высоту и размер устройства, я вспомнила старый анекдот о гальюне: надо быть гимнастом, чтобы залезть, и снайпером, чтобы попасть. А запах!.. Как бы то ни было, пришлось как-то исхитриться, и я, кряхтя, с трудом вскарабкалась на «постамент»... Вернувшись в кафе, я посоветовала подругам не пытаться повторить мой подвиг. Разумеется, я ни словом не обмолвилась им о том, что увидела вооруженного Имрана Хусейна в компании какого-то подозрительного типа.

Девушке исполнилось от силы лет семнадцать, и я во все глаза глядела на нее, пытаясь понять – как же ее угораздило забеременеть в таком возрасте и при столь суровом воспитании? Ее звали Малика – фамилию, по понятным причинам, персоналу не сообщили, хотя наверняка руководство в курсе того, какое именно семейство прислало эту девочку, в сущности, еще совсем ребенка, на «Панацею» с целью проведения ей операции аборта. Мне было известно лишь одно: что она из Саудовской Аравии, хотя на борт ее доставили вертолетом из Мумбая. Я впервые видела, как на вертолетную площадку верхней палубы приземляется «чоппер»[7], как его здесь называли, и поразилась тому, насколько же все-таки огромен корабль, способный принять на борт даже вертолет. Из «вертушки» вышла Малика в сопровождении трех немолодых женщин, как впоследствии выяснилось, не говоривших по-английски. Именно благодаря этому факту мне удалось кое-что узнать о девушке. Как анестезиологу, мне пришлось встретиться с ней, чтобы задать обычные перед проведением любой операции вопросы – о возможной аллергии на наркоз, о хронических заболеваниях и так далее. Беседа проходила в присутствии одной из «надсмотрщиц», как их уже окрестила Нур, и этот факт меня здорово нервировал. Тетка, закутанная не только в абайю и хиджаб, но и в чадру, так что видны были лишь ее густо накрашенные глаза, сверлила меня неподвижным взглядом, словно пытаясь прочесть мои мысли, раз уж она не понимает моих слов. Малика сидела на кровати, обхватив колени руками и положив на них подбородок. Порядок не требовал, чтобы в моем присутствии она была «задрапирована», словно мумия, поэтому на девушке была лишь просторная абайя. Пронзительный взгляд ее гувернантки выражал несомненное неодобрение в отношении роскошной копны распущенных черных волос, волнами спадавших на спину Малики. Она отвечала на мои вопросы кратко, на хорошем английском, не поднимая глаз, устремленных в одну точку на покрывале. Неожиданно Малика едва слышно произнесла:

– Надо, чтобы она ушла!

– Что? – не поняла я.

Девушка впервые взглянула на меня и, быстро опустив глаза, повторила:

– Пусть она уйдет!

Ну и как, спрашивается, я это устрою? Однако в голосе Малики прозвучала такая мольба, что я решила рискнуть.

– Мне необходимо поговорить с пациенткой наедине, – заявила я надсмотрщице, одновременно подкрепляя свое требование жестами, чтобы та поняла. Женщина лишь энергично замотала головой, что-то быстро пробормотав по-арабски.

Черт, ничего не получается! Малика смотрела на меня с отчаянием животного, угодившего в капкан. Повернувшись к пациентке, я сказала:

– Извините, не вышло: если вам есть что сказать, говорите, ведь ваша... нянька все равно ничего не поймет, верно?

Девушка колебалась под тяжелым взглядом женщины в чадре, ее кулачки нервно сжимались и разжимались.

– Я не хочу делать аборт! – произнесла Малика наконец. – Не хочу!

– Разве вы здесь находитесь против собственной воли? – удивилась я.

– Конечно, против – я хочу этого ребенка!

Путаясь и запинаясь, Малика рассказала, что ее отец, прогрессивно настроенный саудовский шейх, послал ее в закрытую частную швейцарскую школу, где она проучилась четыре года. За это время перед девушкой, которой раньше была доступна лишь женская половина родного дома, открылись новые, заманчивые перспективы. Она получила возможность общаться с представителями противоположного пола вне стен школы, ходить в кафе и по магазинам без сопровождения своих телохранителей и нянек. Малика познакомилась со студентом-архитектором, учившимся в Церне, и у них закрутился бурный роман. Парень с уважением отнесся к ее религии и к невозможности сексуальных контактов, но Малика проявила настойчивость, желая доставить любимому удовольствие. Они были вместе только один раз, а затем девушка поняла, что забеременела.

Время от времени, чтобы усыпить бдительность надсмотрщицы, я задавала Малике какие-то вопросы: так создавалось впечатление, что мы следуем стандартной процедуре.

– Я позвонила Рутгеру, – шептала она, уткнув подбородок в колени, – и он сказал, что мы должны убежать! Его родители довольно-таки состоятельны, и мы могли бы пожениться и жить в любой стране мира, даже в Америке... О, мы так мечтали уехать в США! А потом вдруг явились мой старший брат, Саид, и наш дядя, Абдулла, и меня без предупреждения отвезли на какой-то частный аэродром, откуда и переправили домой. Не понимаю, как они узнали – наверное, врач из моей школы как-то с ними связался...