Бесеняша в Академии Магии - Мстислава Черная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскочив, Лайс сжимает кулаки.
То есть… Когда я, по его мнению, принуждала его, он изливал на меня злость. Когда выяснилось, что делить со мной постель не надо, он опять недоволен. Разве что злится из-за “ты” вместо “вы”? Ну, забылась. Мне странно выкать парню, с которым едва не… поцеловалась.
По-хорошему не надо за него домысливать, надо прямо спросить.
– Прошу прощения. Доброй ночи, майя, – слегка поклонившись каким-то дёрганным движением, он исчезает за ширмой раньше, чем я открываю рот.
– Доброй ночи, Лайс, – отвечаю я в пустоту.
Поговорим, обязательно поговорим, но завтра, при солнечном свете. И во время разговора мы будем одетыми! А не как сейчас, он – в бриджах, а я – в кружевах.
Ещё раз поддёрнув одеяло, я поворачиваюсь на бок, но сна ни в одном глазу. Лайс меня не напугал, нет. Даже когда он сел ко мне на кровать, я не чувствовала угрозы, но адреналиновый заряд бодрости я всё равно получила. Эх, а ведь могла бы уснуть в горячих объятиях… Разумеется, в реальности никакого принуждения к близости я себе никогда не позволю, хотя бы просто потому что самой противно осознавать, что тебя не хотят, а с трудом терпят и почти наверняка представляют, что ты не ты, а другая девушка.
В фантазиях желание взаимное, но их быстро сменяет мутный тревожный сон, в котором я одна куда-то бегу, спотыкаюсь, падаю, опять бегу…
Посреди ночи я просыпаюсь от кошмара.
Сердце колотится, и ощущение странное, будто я забыла что-то важное, и никак не могу вспомнить, что именно. Чуть полежав и отдышавшись, я понимаю, что пульс пришёл в норму, а ощущение не пропало, зудит и зудит, и уснуть оно мне не даст, да и вообще, не помешает умыться, смыть привидевшийся кошмар.
В спальне очень тихо, Лайс, вероятно, спит за своей перегородкой. Стараясь не шуметь, я поднимаюсь, прохожу в ванную и, плотно прикрыв за собой дверь, открываю воду тонкой струйкой. Вода помогает прийти в себя, но ощущение всё равно зудит.
Может, я и вправду забыла что-то важное?
Так, ежедневник остался в рюкзачке, а рюкзачёк – в гостиной. И меня прям тянет…
Прислушавшись к себе, я вдруг понимаю, что тянет меня наша с Лайсом связь. Выйдя из ванной, я колеблюсь. Едва ли Лайс меня поймёт, если я сейчас, посреди ночи, сразу после того, как отказала, заявлюсь в его закуток в ночной сорочке. Про домашнее платье-халат я благополучно забыла.
Я всё же подкрадываюсь к закутку.
Спит Лайс или нет, не понять. Тонкое одеяло сползло и запуталось в ногах, а частично и вовсе свалилось на пол. Белеет обнажённая спина. Лайс скрутился в позу эмбриона, и его трясёт, как от холода, только вот в комнате очень тепло.
Мысль дикая, невозможная, но… Он что, плачет?
Я должна скрыться и забыть, что видела или всё же… подойти? Едва ли Лайс обрадуется, он же гордец. Но связь просто не отпускает. Я даже одеться не могу прежде, чем лезть.
– Лайс? – окликаю я тихонько.
Ответа нет, но по спине пробегает волна особенно крупной дрожи, словно он услышал и вздрогнул.
Видя, как Лайсу тяжело даётся поражение, я невольно сочувствую ему и, решившись, я подхожу, поднимаю с пола одеяло – для начала попробую укрыть – и набрасываю на плечи. Вместе с прикосновением передаются мои эмоции, я чувствую, как они идут по связи от меня к Лайсу.
Он вскидывается, как распремляется скрученная пружина, рывком разворачивается ко мне. Глаза широко распахнуты, и в них… не безумие, но что-то очень к нему близкое. Внутри по-прежнему железобетонная уверенность, что Лайс не причинит мне ни малейшего вреда.
Он сгребает меня в объятия вместе с одеялом и затягивает на свою довольно узкую кушетку. Я поражаюсь, что он так и не расстался с перчатками. Втиснув меня между собой и стеной, Лайс не разжимает рук, напротив, прижимается как к плюшевой игрушке. На эротику – ни намёка. Он ищет… самого простого человеческого тепла?
– Хе-ей?
Меня как разрядом шибает. В ответ по связи я улавливаю настолько мучительную душевную боль, что меня мутить начинает. Его мучает явно нечто большее, чем позорный для аристократа статус слуги. Но всё, что я знаю, это то, что Лайс недавно потерял отца… По наитию аккуратно потянув клубок колючей боли на себя, я понимаю, что могу её забрать. Страдать вместо Лайса я не собирюсь. Я забираю его боль себе, но, поскольку она не моя, она не находит, за что зацепиться в моей душе и исчезает. Можно сказать, что я фильтр-очиститель. Тьфу! Звучит не очень, но занятия своего я не прекращаю, а заодно нас обоих укрываю одеялом.
Нет, я не собираюсь спать рядом, но… посижу, потому что не брошу его в таком состоянии, мне ничего не стоит помочь. К тому же наша связь всё ещё натянута и держит меня крепче цепи. Кто чей камир ещё вопрос… Я ловлю себя на том, что машинально поглаживаю Лайса между лопаток. А вот теплом, спокойствием, уверенностью, что ничего по-настоящему страшного не случилось, что всё поправимо, всё пройдёт, всё наладится, я делюсь вполне осознанно, хотя и не понимаю, как это получается.
Его глаза закрылись. Лайс вообще как-то расслабился, обмяк, дрожь прекратилась.
Я честно собиралась посидеть минут пятнадцать-двадцать и перебраться к себе, но, моргнув, обнуруживаю, что в спальне посветлело, через неплотно зашторенное окно в комнату проникает рассвет.
Чёрт!
Надо выбираться. Только как перелезть через Лайса и не разбудить?
Кстати, неожиданно, но я выспалась. Обычно я соблюдаю режим сна, ложусь вовремя и на учёбу просыпаюсь до будильника, но сейчас совсем уж рань-ранняя, а я полна энергии, как после пары чашек бодрящего кофейка, от которого я бы сейчас не отказалась.
Заварить, что ли?
– Майя…
А?! Я себя выдала? Он уже не спал?
И… как мне себя вести?!
– Лайс, – голос не подводит, я отвечаю почти спокойно.
Он медленно, словно нехотя, отстраняется и, ссутулившись, садится, спускает ноги на пол, и сходство с нахохлившимся одиноким вороном возвращается, аж в груди щемит.
Я тоже сажусь.
Убедившись, что сейчас он не злится, и вообще всё такой же расслабленно-умиротворённый, каким был во сне, я прикидываю, что, наверное, сейчас самое удачное время поговорить.
Лайс опережает:
– Когда
