Клянусь, я твой (СИ) - Полина Эндри

Любимая, ты правда думаешь, что без тебя это возможно?.. Когда дверь передо мной распахивается, меня почти что застают врасплох эти невероятной глубины ошеломленно распахнутые глаза, растерянность на красивом лице и лёгкая нескординированность в движениях. Кимберли замирает, сжав золотисто-белую рубашку в пальцах руки, я вижу где-то позади нее чемодан и разбросанную по стульям одежду.

— Кейн? — теперь уже ее очередь удивляться.

Быть может, я бы насладился этим зрелищем, оттянул время, дал ей прийти в себя, но в моих глазах уже пламенеет огонь, он разгорается с такой силой, что я боюсь, как бы не сжечь пламенным пожаром здание. И я делаю то, что окончательно выбивает из меня контроль, я напрочь теряю голову, остервенело врываюсь в номер, обхватываю ее лицо и самозабвенно целую, с жаром впиваясь в мягкий рот.

Из горла Ким вырывается тихий болезненный всхлип, от которого мое сердце сжимается так, будто внутри бьют в набат. Я с титанической силой воли отрываюсь, только чтобы взглянуть на нее, но ужеслишком, слишкомпоздно, — меня трясет от бешеного тока крови по телу, мои глаза горячо горят, по венам уже течет бурная смесь из расплавленной магмы и пламени, и возможно, я бы всерьез испугался за свою способность держать над собой контроль, если бы не ее взгляд. В ярко-серых глазах я нахожу все, что побуждает меня двигаться дальше: я вижу в них смесь восторга и тревоги, жажду любви и ничем неприкрытый страх. Она обезоружена передо мной и так беззащитна, выражение ее лица вдруг становится чувственным и таким ранимым.

Я притягиваю ее еще ближе, завожу ладони дальше, запустив обе руки в светлые густые волосы. Выдав судорожный вздох, я прижимаюсь своим лбом к ней, мотая головой. Ким издает звук, борясь с сжимающим горло спазмом.

— Неужели ты думала, что я отпущу тебя? — я шепчу, задыхаясь собственными словами. — Неужели… Неужели после всего ты решила, что моей любви будет недостаточно, чтобы исцелить нас обоих?

Ким глотает, кусая губу, и по её левой щеке скатывается слеза.

— Кейн, прошу, не надо…

Ее бессильный шепот оседает в моих ушах глухой, отчаянной мольбой, как последнее взывание, что пытается остановить бурю-цунами, которая надвигается.

Я вижу, до какой степени ей больно. Ким наивно полагает, что сбежав от меня, эта боль пройдет. Но она станет только хуже, поверьте, я знаю. Тебе не деться от меня, Ким Уильямс.

Я ласково глазу ее волосы, кусая изнутри щеку, чтобы сдержаться самому.

— Ким. Я ведь тоже думал, что так будет лучше, я правда был готов отпустить тебя, — я смотрю ей просто в глаза, тревожно кусая щеку. — Но ведь я просто сдохну без тебя, Ким.

Она болезненно прикрывает глаза.

— Не говори так, ты делаешь мне больно.

— Тогда нам лучше обоим ничего не говорить, — я не могу больше сдерживаться, я тянусь и целую её так крепко и страстно, что у меня самого уже на второй секунде кружится голова. Я обнимаю ее так сильно, прижавшись всем телом, обвиваю руками хрупкое тело, мои пальцы уже исследуют ее кожу, скользят вдоль изгибов тела, ласкают, дразнят, тянут за одежду. И что самое удивительное и завораживающее, — она целует меня с не меньшей одержимостью, стоит мне оказаться вблизи, прижать ее к себе и Ким плавится, она поддается мне, словно нежный податливый шелк, и я хочу верить, что воздействую на нее с такой же непомерно большой силой, как она действует на меня. Мы оба сгораем в чувственном наслаждении, наше дыхание рваное, губы обжигающие, как раскалённое железо.

— Я люблю тебя, — моя безутешная мольба тонет в сжигающих душу поцелуях. — Прошу, любимая, не отталкивай…

Она повсюду — её губы, запах, волосы, тепло её разгорячённого тела — и мне плевать на тех, кто вдруг решил помешать нашей идиллии. Я задыхаюсь собственными вздохами, я всецело погружаюсь в этой истовый, пламенеющий поцелуй, я слишком зациклен на Ким, чтобы обращать внимание начьё-тоещё присутствие, слишком, слишком глубоко утонул в ней, и блаженство, которое я испытываю от её близости, не может сравниться ни с чем, что я до этого испытывал.

Я слышу голос, голос знакомый и насмешливый, но не могу разобрать ни слова… Он такой приглушённый и далёкий, словно прежде чем донести его мне, его пропустили сквозь толстый слой ваты, а затем хлопает входная дверь. Ким отрывается от меня, с запозданием услышав то же, что и я, она тяжело дышит, в ее глазах застывшая пелена страсти, но каким-то образом ей удается взять над собой контроль. Она заслоняет мои губы ладошкой, когда я снова пытаюсь ее поцеловать.

— Элайна… Это была Элайна?

— Забудь про Элайну, — шепотом отрезаю я, убираю ее ладонь и снова целую в губы.

Кажется, нам обоим уже не хватает лёгких; Ким мгновенно забывает об Элайне, не прерывая поцелуй, мы глотаем воздух судорожными вздохами, я кладу ладонь на оголённое бедро Ким и получаю электрический разряд в кровь, но мне мало, и я иду выше, выше, пока не дохожу под края её халата, прерываю поцелуй и смотрю Кимберли в глаза. Её лицо так близко, дыхание такое горячее, а эти глаза… о Пресвятая Дева, они смотрят на меня с обезоруживающей искренностью, её красота завораживает меня, пригвождает к месту, как музейное насекомое под табличкой коллекционера. Я делаю рваный вдох и в который раз примагничиваюсь к ее губам, я хочу поглотить её всю, всецело и полностью, упиваясь её безграничной нежностью и податливостью. Я не могу больше, меня захлестывает безумная волна страсти, я подхватываю ее на руки и несу в спальню.

Большое окно спальни прорезает тонкая полоска одинокого луча солнца. Она тянется по стенам, вскарабкивается на потолок, по пути разрезая пополам плавно колышущиеся занавески, и опускается на смятую кровать, зарываясь в ее разбросанные по подушке волосы так, что я мог бы любоваться этим зрелищем бесконечно.

Воздух в комнате тягучий, сухой, такой плотный, им невозможно дышать. Ким. Она лежит подо мной, издавая звуки, которые неодолимо руководят мной. С трепетным нетерпением я раздеваю ее, оставив в кружевном бюстгальтере. От ее красоты я почти на грани потери контроля. Я прикусываю ее губы, спускаюсь ниже, целую шею, ключицы и плечи, спускаясь всё ниже и ниже… Она мягко отрывает меня от своего идеально плоского живота, который стал уже мокрым от моих ненасытных губ,