Передозировка - Джонс Рада

— А если он крал наркотики здесь? Джордж мог получать препараты бесплатно. Легче легкого. Если врач заказал дозу дилаудида, Джордж мог принять его сам, а пациенту дать физраствор, а потом вернуться и сказать, что пациенту нужно больше. Врач заказал бы еще одну дозу. Еще проще, если препарат выписывается «по требованию». Тогда лекарство дают всякий раз, когда пациент жалуется на боль. Одну дозу пациенту, другую себе — никто даже и не заметит.

— Я в это не верю.

— Тогда что ты думаешь?

— Кто-то пытался от него избавиться.

— Кто? И зачем?

— Не знаю. Зато точно знаю, что мой Джордж наркотики не принимает. А теперь я хочу его проведать.

— Попрошу кого-нибудь отвезти тебя.

— Давайте я, — вызвалась женщина-полицейский, с жалостью посмотрев на Мэри понимающим взглядом.

ПАУК

Я вернулся.

Свою дурь я получил, но она закончилась. Я снова на мели.

Продал телефон. Те деньги тоже закончились.

Нужна доза.

У него есть наркотики.

Он даст мне еще.

Он один из тех, в белых халатах. Только я не знаю, который. Я помню его голос. «Если перерезать трахею, он не закричит», — сказал он.

Я его найду.

Сижу и жду.

Они меня не вспомнят. Я избавился от старой куртки.

Эта — розовая, зато с капюшоном и теплая.

Я жду. Выходит мужчина в белом халате.

— Сигаретки не найдется?

Он отвечает:

— Не курю.

Не он.

Попробую следующего.

Потом следующего.

ГЛАВА 19

Когда Эмма добралась до дому, уже минула полночь. Она закрыла дверь на щеколду, положила сумку и выбрала бутылку красного. На этот раз — чилийский карменер, грубоватый, плотный, почти без нюансов вкуса. Такой темный, что свет сквозь него не проходит, — не сравнить со слабеньким вашингтонским пино, которое из-за мягкости кажется разбавленным.

Вино напомнило ей Дика Амбера. Никакой тонкости, никаких компромиссов, никакой мягкости. Она сделала первый глоток богатого танинами сухого вина, смакуя его и перекатывая во рту, чтобы полностью ощутить вкус, и задумалась, нравится ли ей Дик. Трудно сказать. Он хороший врач, но слишком уж мачо и позер.

При желании он мог быть очарователен, как с Кайлой. Но эту часть своего характера он приберегал для красивых девушек и важных людей. Эмма сделала еще глоток и вспомнила, что теперь она стала новым Кеном и, соответственно, важной персоной в мире Дика. То есть в мире отделения неотложной помощи. Кен был прав: что бы ни происходило, теперь это становилось ее проблемой. А происходило многое.

Начать хотя бы со смерти самого Кена. Полиция наконец-то исключила самоубийство, но дальше так и не продвинулась.

Его смерть и нападение на Джорджа должны быть связаны; слишком уж большое совпадение, что оба случая произошли с разницей меньше недели.

Эмма начала задавать вопросы и получила кое-какие ответы. Джуди вспомнила смешного коротышку бездомного, который спрашивал о Кене как-то вечером, когда она работала в приемном покое. Якобы у него был подарок для Кена. Хотел поблагодарить его за лечение сына. Это необычно. Благодарные пациенты иногда приносят печенье или пончики, но подарки — это редкость. Особенно от человека, который с виду не может себе позволить и чашку кофе.

— Как он выглядел? — спросила Эмма.

— Бездомный. Грязный. С плохими зубами.

— Еще что-нибудь помнишь?

— На нем была длинная серая куртка с нашивкой. Вроде военной. Еще он подволакивал левую ногу. — Тут лицо Джуди расцвело: она вспомнила важную деталь. — На правой руке у него татуировка паука. Сама кисть — это тело паука, а пальцы — его ноги. Жуть!

Это уже что-то. Возможно. Поговорю завтра с другими сестрами приемного покоя и с охраной.

Она допила вино и пошла проведать дочь в ее комнату. Там царил обычный беспорядок. Эмма не сразу вспомнила, что Тейлор уехала, и ее пронзило чувство вины, смешанное с облегчением. Она подумала о Викторе. Теперь у него есть и Тейлор, и Эмбер. Везет же! Она налила себе еще бокал, размышляя, как дела у дочки.

Эмма уселась на смятую постель, рассматривая семейную фотографию на столике. Как же мы были молоды! Тейлор — совсем кроха. Мы еще любили друг друга. Виктор в линялой униформе улыбался. Копна черных кудрей наползала на очки. Тейлор — цвет ее глаз еще не определился — сидела у него на плечах и щурилась в объектив. Эмма, стройная и красивая, в цветастом платье и с темными кругами под глазами от недосыпа, прижималась к мужу.

Жизнь была прекрасна.

Капризничать Тейлор начала, когда Виктор уехал в аспирантуру. «Просто скучает по папе, — решили они. — Скоро станет лучше».

Стало хуже. Психиатр диагностировал биполярное расстройство и прописал стабилизаторы настроения. Но ничего они не стабилизировали — ни резких перепадов настроения, ни истерик, ни приступов ярости. Тейлор стала злым духом их дома и сущим проклятием для матери.

Эмма налила еще бокал вина и подумала о Мэри. И о Джордже.

Весь персонал регулярно сдает тесты на наркотики. Джордж наверняка был чист, иначе бы его выгнали. Подстава? Зачем?

Зазвонил телефон. Это была Энн. Злая как черт. Впрочем, как обычно. Она тараторила так, что Эмма еле успевала за ней.

— Что случилось?

— Нужно, чтобы вы приехали!

— Зачем?

— Я уже устала воевать со стационаром! Они не отзваниваются по нескольку часов, а потом задают кучу всяких странных вопросов, вместо того чтобы оторвать задницу от стула и осмотреть пациента! С меня хватит!

— Что именно произошло?

— Приезжайте, на месте расскажу!

— Почему бы не рассказать прямо сейчас?

Я провела там целый день. Завтра — нет, уже сегодня — снова на смену. Просто в этом вся Энн: может быть милейшим человеком, но предпочитает вести себя как злобная стерва. И никогда не знаешь, с какой Энн столкнешься: зависит от того, какие таблетки она пьет. Похоже, нужно поднимать дозировку.

— У меня тут пациентка шестидесяти девяти лет с ИПС…

Сокращение ИПС — измененное психическое состояние — могло означать что угодно, от неспособности вспомнить, где лежат ключи, до состояния полного овоща. Картину оно не проясняло, поэтому предстояло потрудиться, чтобы исключить ошибку.

— …В стационаре ее и видеть не хотят. Говорят, направляйте в психиатрию.

— В психиатрию она раньше обращалась?

— Насколько нам известно, нет.

— Поступила из семьи или из дома престарелых?

— Она живет одна.

— Что с ней?

— Спутанное сознание.

— Что показало обследование?

— Ничего. Анализы в норме, томограмма головного мозга в норме. Жду результаты тестов на наркотики и алкоголь. Сепсиса нет, гиперкапнии нет.

— Люмбальная пункция требуется?

— Лихорадки нет, лейкоциты в норме, шея подвижная. Если им нужна спинномозговая пункция, пусть делают сами.

— Неврологическая симптоматика?

— Ничего нового.

— С кем ты разговаривала? И что они сказали?

— Говорила с Ганди. Он считает, что медицинских показаний нет и нужно отправить ее домой или перевести в психиатрию.

— Он ее осматривал?

— Нет. Сказал, что у него пятеро на лавке и нет времени на всякую ерунду.

У Ганди, дежурившего в стационаре ночью, и в самом деле дел было невпроворот. «Пятеро на лавке» означало, что пять пациентов ждут, пока врач осмотрит их и направит в палаты, пять семейств собачатся с медсестрами и пять каталок скорой помощи заняты в ожидании своей очереди на разгрузку. Как ни крути, дело плохо.

— Он должен ее осмотреть. Без осмотра он не имеет права голоса.

— Конечно. И как это я сама не догадалась…

Энн включила стерву. Это ее суперспособность. Она могла бы сама заставить Ганди прийти и осмотреть пациентку, но нет, она вместо этого звонит мне. За двенадцать лет я всего раз звонила Кену, когда загорелся автобус и у нас получился наплыв пострадавших. Но звонить по такому поводу?