БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ - Джон Айдинау

Блеск игры Фишера в её чистоте и простоте; если бы его ходы были нотами, то их музыка не поразила бы аудиторию, не очаровала бы самого исполнителя остроумием или изощрённостью, не потрясла бы красотой — хотя в них, безусловно, была своя красота. Они вырастали из логики игры и глубокого, хотя и непостижимого, чувства гармонии, присущего Фишеру.

Фрагмент «Шахматной новеллы» Стефана Цвейга отражает уникальность шахмат и одновременно проводит параллели с музыкой и математикой.

Её простые правила может выучить любой ребёнок, в ней пробует силы каждый любитель, и в то же время в её неизменно тесных квадратах рождаются люди совсем особенные, ни с кем не сравнимые мастера — люди, одарённые исключительно способностями шахматистов. Это особые гении, которым полет фантазии, настойчивость и мастерство точности свойственны не меньше, чем математикам, поэтам и композиторам, только в ином сочетании и с иной направленностью.

Одним из художников, превозносивших эстетические качества шахмат, был Марсель Дюшан, движущая сила дадаистов. Он обрел известность в 1917 году благодаря тому, что выставил писсуар под названием «Фонтан». Так он выразил своё презрение буржуазному искусству и был первопроходцем среди тех, кто возвел повседневные предметы в ранг объектов искусства. Однако уже в то время жизнью Дюшана владели шахматы, в конце концов разрушив его брак. В свой медовый месяц он анализировал шахматные задачи до тех пор, пока однажды вечером разгневанная жена не приклеила фигуры к доске. Позже он бросил искусство ради игры, выступая за Францию на шахматных олимпиадах, что дало ему возможность узнать не только мир художников, но и мир шахмат. «Благодаря своим близким контактам с художниками и шахматистами я пришёл к выводу, что хотя художники — не всегда шахматисты, все шахматисты — художники».

Творческий подход необходим, но он не является единственным условием для высоких достижений. Точно так же как профессиональный музыкант должен постоянно тренироваться, так и шахматный профессионал должен постоянно учиться. Он должен быть в курсе последних дебютных новинок. Должен исследовать партии своих коллег, наращивать в своем мозгу количество примеров, повышая уровень суждений и углубляя своё понимание различных типов позиций. Необходимо постоянно соревноваться, чтобы оставаться в боевой форме.

Помимо художественного видения необходимым качеством шахматиста является память, и все игроки мирового уровня демонстрируют уникальную способность запоминать партии. Абсолютная память Фишера потрясала даже коллег-профессионалов. Однако память шахматиста — особого рода. Во время Второй мировой войны голландский шахматный мастер и психолог Адриан де Грот совершил настоящий прорыв в понимании сознания шахматиста. Он провел серию экспериментов, в ходе которых показывал различные шахматные позиции множеству игроков, от экспертов до начинающих. Позиции были видны лишь несколько секунд, после чего испытуемые подходили к доске и должны были воспроизвести увиденное. Эта способность зависела от силы игры. Макс Эйве, принимавший участие в тестировании, все фигуры расставил абсолютно точно.

Де Грот показывал типичные шахматные позиции — те, что возникают в обычной игре. Позже психолог расширил эксперимент, проведя такие же тесты с фигурами, расставленными произвольно. Результаты оказались интригующими: в этом случае эксперты справлялись с заданием не лучше, чем начинающие! Эксперт узнавал только стандартные узоры фигур. Так, после короткой рокировки[11] белые будут иметь несколько фигур на определённых полях (король на g1, ладья на f1 и пешки на f2, g2 и h2). Шахматисту практически не требуется времени, чтобы запомнить знакомое расположение фигур. Такие группы подобны фонемам в языке и являются базовыми игровыми блоками. Лучшие шахматные мастера могут мгновенно различать тысячи подобных групп.

Одни обладают талантом к изучению языков, а другие — способностью узнавать и запоминать схемы; это качество улучшается с накоплением опыта, быть может, даже физически расширяя соответствующую часть мозга. Было выяснено, что подобное происходит с водителями такси, которые для получения лицензии должны помнить расположение всех лондонских улиц.

Способность запоминать позиции ведет к поразительным публичным подвигам, таким, какой совершил гроссмейстер Мигель Найдорф. Найдорф родился в Польше в 1910 году, а в 1939-м, когда немецкие танки перешли польскую границу, находился в Буэнос-Айресе на шахматной олимпиаде. Он остался в Аргентине и во время войны дал сеанс игры вслепую на сорока досках. Вслепую — жаргон шахматистов; в реальности Найдорф сидел спиной к своим противникам, а ходы сообщались ему вслух. Он должен был запомнить позиции 1280 фигур (в начальном положении) на 2560 полях. Найдорф решился побить мировой рекорд в надежде, что его семья, с которой он потерял всякий контакт, прочтет о его подвиге в газетах. Гроссмейстер выиграл подавляющее большинство партий, но неизвестно, достигла ли эта новость дома.

Говоря о способностях, требующихся от шахматиста, о постоянном умственном напряжении от следующих одна за другой партий, не стоит удивляться, что, по словам Джорджа Штайнера, «эта сосредоточенность порождает патологические симптомы, нервный стресс и уход от реальности».

Однако к образу полубезумного шахматного чемпиона надо подходить осторожно. Для подавляющего большинства гроссмейстеров шахматное мастерство сочетается с нормальной социальной и эмоциональной жизнью. Образ жизни Спасского вполне понятен как для шахматистов, так и для всех остальных: семья, увлечения и страсти, дружба и вражда. Однако существуют великие игроки, чьё поведение может расцениваться как эксцентричное, граничащее с нелепым, и на это невозможно не обратить внимания. Некоторые чемпионы жили на грани между гениальностью и безумием, а несколько из них её перешли.

До Фишера Соединённые Штаты породили лишь одного игрока, способного стать лучшим в мире, — Пола Морфи, родившегося веком раньше в богатой новоорлеанской семье. Он был любимым игроком Фишера, который заявил: «По точности игры Морфи превосходил всех когда-либо живших шахматистов». Юношей Морфи победил всех самых сильных шахматистов США и в 1858 году отправился в Европу в поисках новых соперников. В Европе он также побил всех, кто решил с ним сразиться. Как и в случае Фишера, который часто сравнивал себя с ним, игра Морфи поражала воображение нации и вызывала оживлённые обсуждения в прессе. Его имя использовалось для продажи различных товаров, например сигар и шляп. Хотя он мало что делал помимо шахмат, Морфи были противны любые намёки на его профессиональное занятие игрой: он полагал, что более почётно жить на наследство, доставшееся от родителей. Кроме этого, он питал отвращение к шахматной «тусовке». Ему не было и тридцати, когда он впал в состоянии паранойи и депрессии, превратившись в отшельника. Иногда его видели бродящим по улицам Нового Орлеана, бормочущим что-то на французском. В возрасте сорока семи лет он был обнаружен мёртвым в ванне, в окружении женских туфель.

Первый официальный чемпион мира, уроженец Праги Вильгельм Стейниц, который умудрялся жить на доходы с шахматных турниров, в конце жизни пришёл к убеждению, что может победить Бога, даже если Господь будет ходить первым. Акиба Рубинштейн, поляк, один из выдающихся игроков начала двадцатого века, был уверен, что другие шахматисты хотят его отравить; он жил в доме для умалишённых, где по вечерам передвигал фигуры на карманных шахматах. В том же десятилетии мексиканский мастер Карлос Торре снял с себя всю одежду во время поездки в нью-йоркском автобусе; его нервный срыв, возможно, имел отношение к разладу с девушкой. С того момента рассудок к нему так и не вернулся. Несут ли за это ответственность шахматы? Международный мастер Билл Хартстон, психолог, говорит: «Шахматы не сводят людей с ума — шахматы позволяют безумцам оставаться в здравом уме». Ясно, что Морфи и несколько других игроков являются исключениями, но как насчёт Фишера? Его дальнейшая жизнь дает ответ на этот вопрос.

Шахматная ментальность — богатое пастбище, на котором могут кормиться многие психоаналитики. Особенно фрейдисты любят рассуждать о том, какие бессознательные механизмы владеют средним шахматным игроком. Эрнест Джонс, ученик и биограф Фрейда, написал в 1930 году статью под названием «Проблема Пола Морфи». Он сосредоточился на относительной беспомощности центральной фигуры, короля, придя к удивительному умозаключению: шахматы «в одно и то же время указывают как на гомосексуальность, так и на антагонистический аспект отношений отца и сына». Гроссмейстер Ройбен Файн, психоаналитик и автор книги о матче Фишер — Спасский, также интересовался фигурой короля и сексуальным подтекстом шахматной игры. Игнорируя игроков-женщин, он утверждал, что король пробуждает в мужчинах страх кастрации, поскольку «выступает в роли пениса мальчика в фаллической стадии, как образ «я» самого мужчины и отец, сведённый до размеров мальчика». Файн заключает: «Шахматы — битва между двумя мужчинами, в которой заметно мощное присутствие эго. В некотором смысле это касается конфликтов, связанных с агрессией, гомосексуальностью, мастурбацией и нарциссизмом».