История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Дюмурье поручил генералу Лабурдоннэ взять Антверпен. Его авангард, выступивший 19 ноября из Брюсселя, овладел Мехельном, арсеналом австрийцев, где оказались боеприпасы, необходимые для похода. Сам Дюмурье занял Лувен и Люттих. Антверпен, сопротивлявшийся нерешительным атакам Лабурдоннэ, сдался генералу Миранде. Одного месяца было вполне достаточно, чтобы покорить Бельгию и Люттихское княжество. Дантон, Лакруа и тридцать два комиссара Конвента последовали за армией и потребовали, чтобы это княжество, подобно Савойе, присоединилось к Французской республике. Дюмурье воспротивился, потому что мера эта заставила бы Германию, сохранявшую до сих пор нейтралитет, объявить Франции войну за нарушение границ федерации; он так же неохотно объявил войну Голландии, начав блокаду Шельды.

Блокада Шельды оказалась разорительна для торговли Антверпена, соперника Амстердама. Император Иосиф II, воевавший с Голландией за право свободного плавания по этой реке, кончил тем, что отказался от этого яблока раздора и продал голландцам за четырнадцать миллионов фунтов устье Шельды. Франция не могла признать этого договора, наносившего величайший ущерб ее новым подданным. В свою очередь эта защита бельгийских интересов показалась оскорблением англичанам, в то время ревностным покровителям Голландии. Блокада Шельды скорее, чем эшафот Людовика XVI, заставила Питта объявить войну Французской республике.

Французская армия, хоть одержала победу и расположилась на зимние квартиры между Ахеном и Люттихом, нуждалась во всем и с каждым днем убавлялась в численности под влиянием нужды и недовольства: при ней оставалась только четвертая часть ее боевых сил, остальные три четверти составляли батальоны волонтеров, храбрых в бою, но крайне недисциплинированных. Солдаты, не получавшие жалованья и не имевшие ни обуви, ни одежды, дезертировали массово, гордясь победой, но не имея сил перенести зимнюю кампанию. Генералы и офицеры бросали свои части и искали развлечений в Люттихе и Ахене.

Комиссары Конвента, уполномоченные парижских якобинцев, братались с немецкими революционерами и, сделав из Люттиха филиал парижских демагогов, лишали главнокомандующего свободы действий и авторитета.

Бездействующий и недовольный, Дюмурье провел несколько недель, запершись во дворце люттихского епископа; удрученный заботами и чувствуя, что вместе с уже наполовину рассеявшейся армией исчезает и его слава, он виделся только с Дантоном, но даже и с ним сходился не во всем. Бродя по обширным залам люттихского дворца, он изредка взглядывал на свою шпагу и чувствовал, как им овладевает искушение разрубить узел, затянувший его в такое мучительное положение.

Однажды, терзаемый мрачными предчувствиями, он раскрыл один из томов Плутарха, и взор его упал на слова в биографии Клеомена: «Когда положение вещей перестает быть достойным, пора увидеть бесчестие своих действий и остановиться». Слова эти, столь соответствовавшие состоянию его души, склонили его на сторону измены. Для Дюмурье они означали не раскаяние и благоразумие, а возмущение и негодование против отечества.

В это время процесс короля близился к концу, и повелитель, которого Дюмурье любил и которому служил искренне, должен был взойти на эшафот, а он, его слуга и друг, держал в своей руке шпагу и командовал французской армией. Этот контраст между положением, в котором он находился, и обуревавшими его чувствами исторгал у генерала слезы негодования. Он старался тайно узнать, какие чувства испытывают французские солдаты к королю-узнику. Но сердца их бились для одной только республики. Тогда главнокомандующий замыслил устроить побег узников из Тампля при помощи отряда легкой кавалерии, который под предлогом маневрирования должен был приблизиться к воротам Парижа и, разделившись на небольшие отряды, служить прикрытием во время бегства королевской семьи до аванпостов армии. Он написал Жансонне и Бареру, прося их устроить, чтобы Конвент приказал ему явиться в Париж на помощь Собранию против Коммуны. Но жирондисты, смелые только на словах, не решались угрожать Конвенту. Дюмурье отправился в Париж самовольно, отдав бельгийцам приказ, приглашавший их начать устройство учредительного собрания, которое должно было взять на себя организацию их государства.

Дюмурье появился в Париже скорее как беглец, нежели как триумфатор, и укрылся в одном из мрачных домов в Клиши. В то время как общественное мнение разделилось на сторонников и противников казни Людовика XVI, он хотел остаться в тени, изучать людей и следить за событиями. В простом мундире и плаще кавалерийского офицера он отправлялся вечером пешком на свидания, назначенные в частных домах. Все двери раскрывались перед баловнем успеха и любимцем армии, на которого возлагались тайные надежды. Он виделся с Жансонне, Верньо, Роланом, Петионом, Кондорсе и Бриссо. Республика, только что созданная этими ораторами, уже приводила их в ужас своими порывами; они не узнавали в ней воплощения своего философского идеала, дрожали перед своим созданием и обреченно спрашивали себя, неужели демократия породила чудовище.

Находясь в сношениях с Сантерром, Дюмурье встречал у него руководителей Коммуны и даже сентябристов; он пытался привлечь на свою сторону адвоката Паниса, шурина Сантерра и друга Робеспьера, и через Паниса дать понять Робеспьеру, что от него одного зависит спасение короля. Робеспьер, предчувствовавший, что Дюмурье грозит изгнание, подобно Лафайету, отказался от всяких сношений с ним.

Дюмурье все больше и больше убеждался, что якобинцы представляют собой взрывчатый материал, управлять которым не может никакая политика. Он решил притворяться, что разделяет их убеждения, до тех пор, пока не получит от них самих власть направлять их. Эти тайные сношения между ним и якобинцами склонили министра Паша и Исполнительный совет согласиться на предложенный Дюмурье план — завоевание Голландии. Затее генерала подчинились в комитетах Конвента так же, как и в кабинете Паша; один Марат решился идти против него. Однажды во время обеда у Сантерра Дюбуа-Кран — се, друг Марата, осмелился оскорбить победителя при Жемаппе. Дюмурье вскочил из-за стола, схватился за рукоять шпаги и, несмотря на свой небольшой рост, вплотную подошел к стоявшему с поднятым кулаком колоссу Дюбуа-Крансе. Гости бросились между ними и не допустили кровопролития.

Возмущенный генерал мечтал о мести. Запершись под предлогом болезни в своем уединенном убежище в Клиши, он в течение нескольких дней, предшествовавших казни и последовавших за нею, не принимал никого, кроме трех своих поверенных, Вестермана, Лакруа и Дантона. Эти дни он обдумывал план завоевания Голландии и обуздания революции. Вестерман, которому грозила месть Марата за удар, нанесенный последнему на Новом мосту, заранее радовался унижению демагогов. Дантон втихомолку поддерживал эти воинственные надежды: он верил, что сражение между Революцией и тронами Европы неизбежно, и полагал, что следует ослепить народ славой побед, коль скоро он не способен понять славу философии революции. Лакруа старался о том же, помимо всего прочего жаждая обогатиться.

План военных действий Дюмурье состоял в следующем: подойти с 25-тысячным войском к Антверпену, проникнуть до канала Мердик, опоясывающего Роттердам и Харлем, воззвать к революционному чувству батавцев, вернуть власть врагам Оранского дома и отечество многочисленным изгнанникам. Одержав победу, генерал удалил из своей армии батальоны волонтеров, присутствие которых не соответствовало его намерениям. Он хотел оставить в Голландии только строевые полки, которые готовы были беспрекословно исполнять его волю. У него оказалось 30 тысяч таких солдат в Бельгии и столько же в Голландии. Он укрепил крепости и флот Текселя и призвал в свои ряды представителей двух наций: бельгийцев в Генте и батавцев в Гааге. Под охраной своего войска и во главе этой соединенной армии Дюмурье направился к Парижу приводить в порядок республику.

Быстрым переходом, соответствующим решительности его планов, генерал достиг Брюсселя, построил свое войско в колонны, овладел городами Гертруденберг и Бреда и почти без сопротивления подошел к Мердику; он был уже близок к осуществлению первой части своего плана, но все надежды его расстроил приказ Конвента. Принц Кобургский собрал армию в Кельне, оттеснил повсюду французские войска и во главе 60-тысячного войска подошел к Бельгии, чтобы снова овладеть ею. Французские солдаты дезертировали в массовом порядке. Полки, стоявшие лагерем под Лувеном, потеряли свои палатки, повозки, орудия. Ни один из генералов не пользовался достаточным авторитетом, чтобы остановить отступление, которое грозило обратиться в бегство. Один Дюмурье мог вернуть армии счастье, которого она лишилась во время его отсутствия. Он поспешил в Лувен. В продолжение всего пути Дюмурье сыпал упреками и даже угрожал Конвенту, которому приписывал причину беспорядков. Казалось, он хотел навести бельгийцев и своих собственных солдат на мысль, что армия близка к возмущению против бельгийских проконсулов и парижских тиранов, и сеял на своем пути негодование против них.