Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - Елена Раскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Городок Яворов просыпался. Петр Алексеевич сидел на постели: еще наполовину в только что увиденном сне, с налившимися кровью глазами и растрепанными жесткими волосами. Спросонья он глухо рычал, как потревоженный зверь, и бешено вращал зрачками, словно ища в покоях затаившегося врага. Екатерина гладила его по голове, прижимала эту любимую голову к груди, убаюкивала Петра, как ребенка, и вполголоса напевала ему ласковые польские, малороссийские или немецкие песенки, которые помнила из своего детства. За дверью спальни толпились петровские денщики и слуги из замка, устрашенно перешептывались. Никто не решался войти к царю первым: ни свои, ни чужие.
– Петруша, милый мой… – уговаривала Екатерина великого государя, который казался ей в эту минуту таким несчастным и одиноким, что отступал даже страх перед его неукротимой злобой. – Это всего лишь сон…
– Сон… А может – явь? – хрипло вопрошал Петр. – Проклят я, Катюша, почивать боюсь… Лишь сомкну глаза – оно снова приходит! Словно и не было всех этих лет, словно я навечно – там!!
– Сон, Петер, сон! Ты не там, а здесь, а подле тебя – я, твоя Катя! Навечно твоя…
Петр встал с кровати, прошелся по комнате своим размашистым шагом, с хрустом расправил затекшие плечи. Сбросив ночные наваждения, он вновь становился прежним – твердым как сталь, стремительным, могучим. Таким, каким она любила его и каким привыкла восхищаться.
– Собирайся, Катя, живо! В церковь пора! – нетерпеливо напомнил царь. – Сегодня наше обручение. Али ты забыла?
– Я помню, Петер, помню, но сможешь ли ты идти? Тебе нехорошо…
– Еще и тебя понесу, коли идти не захочешь! – Петр с коротким смешком выдернул Екатерину из постели и подхватил на руки. – Лекарка ты моя первейшая, Катюшка моя!
Она доверчиво приникла к его широкой груди. Но Петр вдруг опустил ее на пол, крепко взял за плечи и уже иным, пытливым взором заглянул ей в глаза:
– Знаю, Катя, отчего ты сейчас медлишь. Его вспомнила!
Петру не надо было называть имени, Екатерина все поняла и так. Безличным и зловещим именем «он» был в устах великого государя первый муж его нынешней почти царицы – отважный шведский солдат Йохан Крузе, которого некогда так стремительно и нежно полюбила нежная восемнадцатилетняя девочка Марта из маленького ливонского городка Мариенбург. Тот, с кем ее жестоко и властно разлучила война.
– Нет, Петер, я ныне и не думала о нем, – искренне и печально ответила Екатерина, не в силах совладать с внезапно нахлынувшей горечью. – Не думала, пока ты не напомнил. Сейчас – думаю…
Петр уже не зарычал, а мучительно застонал и с грохотом врезал железным кулаком по хрупкому ночному столику. В ту минуту в нем говорил не владыка всходящей из диких просторов полночной страны, не предводитель мощной армии, а влюбленный и снедаемый мучительной ревностью мужчина:
– Будь он проклят!! Я, Катя, как сведал, что Крузе сей среди прочих шведских офицеров на Полтавской виктории пленен, велел его в Питербурх везти, не мешкая. Добром хотел! Веришь ли, добром его просить, как благородного кавалера, чтоб брак ваш скоротечный по закону расторгнуть и не стоять на пути у счастья нашего с тобою! Так он, пес, из обоза с пленными сбежал!
Петр замолчал и понурил голову. Екатерина подошла к нему и осторожно положила обе руки на его жесткое высокое плечо. Нежно поцеловала в небритую колючую щеку – для этого женщине пришлось приподняться на цыпочки.
– Спасибо, Петер! Ты поступил как великий государь!
– И что с того? – вскинулся Петр. – А вдруг как он объявится тайно, швед проклятый?! Ведаю, коли ты его не забыла, так и он тебя подавно не забыл. Такую, как ты, пожалуй, забудешь… Но знай – коли объявится он, коли встанет у нас на пути – убью! Своими руками убью!!!
– Йохан не станет мешать нам, – просто и грустно сказала Екатерина. Разве могла она рассказать Петру об их последней мучительной тайной встрече – через столько лет, только для того, чтобы сказать: «Прости и прощай!» Такое известие было бы равносильно предательству. Нет, не предательству преследуемого царскими ищейками беглого пленника Йохана Крузе – Екатерина знала: он смелый и сильный, он сумеет сам позаботиться о себе. Предательству нежной памяти о чистой и простенькой любви молоденькой девочки Марты и юного трубача Уппландского драгунского полка, которая ушла в прошлое, или, быть может, в иные миры, и продолжала жить там собственной жизнью.
– Йохан не будет нам мешать… – словно эхо повторила Екатерина. Петр не стал ее расспрашивать: как подлинный государь, он умел не задавать вопросов, на которые не получит ответа.
– Значит, ты свободная! – заключил он державным голосом, которым впору было оглашать высочайшие указы. – Свободная ты, и моя!
– Твоя… Но разве свободная? – усомнилась Екатерина. Можно ли быть вообще свободной под скипетром этого великого и страшного человека, который больше чем просто царь для своих подданных? Он – олицетворение неотвратимой и непоколебимой божественной власти, и все они, и последний крепостной землепашец, и высокородный аристократ – равно его ничтожные и бессловесные холопы, горстка пыли в его монаршей длани!
Петр словно прочитал мысли Екатерины (порой ей казалось, что этот проницательный человек действительно умеет читать чужие мысли!) и прервал бесцельный разговор негромким, но крайне убедительным приказом.
– Ты, Катя, не чуди! – сурово сказал он. – В церковь собирайся! О дочерях наших подумай, коли о нас с тобой думать не хочешь. Привенчанными они ныне будут, законными! Когда из похода возвратимся и царскую свадьбу нашу в Питербурхе играть станем, Аннушка и Лизанька за твоим царственным шлейфом пойдут! И никто более в их происхождении не усомнится.
– Я готова, Ваше Величество! – Екатерина покорно склонилась перед царем в реверансе. – Пойду соберусь…
– Вели слугам Шафирова с Кантемиром ко мне позвать! Дружками моими на венчании будут, а себе в дружки кого пожелаешь из своего фрау-циммера покличь! – приказал Петр.
Екатерина почтительно поцеловала его в лоб и вышла. У себя, пока расторопная польская камеристка убирала ее к обручению, она грустно и задумчиво гляделась в зеркало. Отражение дрожало и расплывалось перед ее глазами, и на мгновение ей показалось, из золоченой рамки вдруг глянуло лицо ее первого мужа, Йохана Крузе. Екатерина увидела его черты настолько отчетливо, что в испуге отшатнулась. Камеристка выронила шпильки и тоже испуганно вздрогнула.
– Что с вами, вельможная пани? Вам нехорошо? – спросила она участливо.
– Ничего страшного, продолжайте… – тихо сказала Екатерина. – Должно быть, по этому замку действительно бродят призраки… На все – Божья воля!
Глава 5. Шведские волки
Под низким закопченным потолком убогой корчмы, прилепившейся к яворовским городским валам, слоями плавал табачный дым. Гости – российские и польские солдаты, пахотные хлопы да городские голодранцы – галдели и жадно поглощали отдававшую сивухой горилку, плохо перебродившее пиво, вонючую селедку с луком, кислый ржаной хлеб. За стойкой хозяин, длинный чахоточный еврей, с выражением вселенской скорби на лице пересчитывал скудную выручку – жалкие бедняцкие медяки. В грязной зале прислуживали его жена – еще молодая, миловидная, но слишком усталая женщина с огромными черными глазами, и наймитка – робкая крестьянская девушка с простеньким круглым лицом.
Йохан Крузе, бывший муж бывшей Марты Скавронской, бывший драгун бывшего Уппландского полка, бывший драбант[10] короля шведов Карла XII (похоже, тоже бывшего), бросил корчмарю несколько тускло сверкнувших злотых:
– Эй, хозяин! Мы с другом подождем здесь товарищей. Пускай нам зарежут и изжарят полдюжины куриц, а пока принесут закусок поприличнее… И вели подать рейнского вина, шесть… нет, двенадцать бутылок! Я же знаю, что оно у тебя припасено для особых гостей. Так вот, мы есть те самые особые гости, любезный!
Глаза корчмаря слабо, но оживленно блеснули, и его худые желтоватые руки тотчас проворно заколдовали над прилавком:
– Сей момент, вельможные паны! Не погнушайтесь пока откушать доброй гданьской водочки с перцем, а ваш заказ уже, можно сказать, пришел! Эй, Агнешка!..
Далее последовало обращенное к наймитке пространное указание, произнесенное, как догадался неплохо понимавший по-немецки Йохан, на идиш. Простушка-крестьяночка, видимо, была простушкой только с виду и на службе своим хозяевам успела выучить их язык, потому что живо кивнула и резво умчалась исполнять.
Йохан опрокинул в глотку чарку обжигающей ядреной жидкости без всякого удовольствия. Не то чтобы водка не была хороша. Просто с того проклятого дня, когда любимая Марта навсегда превратилась для него в недосягаемую и чужую царицу враждебной страны, он вообще не чувствовал вкуса – ни напитков, ни женских губ, ни самой жизни. В нем появилась какая-то безразличная усталость, равнодушие ко всему, словно вместе с потерянной любовью ушла его собственная душа. Йохан понимал, что это неправильно, что так не должно быть: он еще молод, нет и тридцати, по-прежнему крепок телом и, несмотря на все испытания, не оскудел силой духа. По привычке он тянулся на службу униженному и гонимому королю шведов Карлу, в Молдавию. На службу, которую он после долгих лет бесцельной храбрости и бессмысленного человекоубийства проклял на Полтавском поле.
