Сладость горького миндаля - Ольга Михайлова

— А чем был известен этот ваш предок Джошуа? — оказалось, герцогиня слышала почти весь разговор, понял Монтгомери.

Лорд Генри покачал головой и развёл руками.

— Я штудировал в нашей библиотеке старинные летописи, изучал семейные предания, но ничего про него не нашёл. Смотрел и записи церковных книг, но около восьмидесяти лет назад в церкви был большой пожар, очень многое утеряно. Известно, что родился он в 1717 году, сын высокородной Энн, урождённой Пайн, и Ричарда Корбина, четвёртого графа Блэкмора. Ничего я не нашёл и о его сестре и племяннице.

— А в том старом хранилище на третьем этаже смотрели?

— Нет, там не искал, — виновато покачал головой граф, — просто руки пока не дошли.

— Я поддерживаю предложение графа Нортумберленда, — объявила леди Хильда, — давайте после ужина сходим туда, — глаза герцогини сияли, — это развлечёт нас, дорогой Генри, мы подлинно засиделись в четырёх стенах, да и дождь, заметьте, кончился.

Генри Корбин тяжело вздохнул, понурив голову, но тут же взглянул на герцогиню и улыбнулся.

— Вы из тех женщин, дорогая, — любезно проронил он, — которым просто невозможно отказать, какое бы безумство они не затеяли. Хорошо, господа, после ужина я проведу вас к часовне. Но кто пойдёт? Вы с нами, Фрэдди? — повернулся он к Монтгомери.

Милорд Фредерик с сомнением поглядел за окно: тучи разошлись, небо просветлело, после ужина, около восьми, будет ещё довольно светло. Не просквозит ли его? Но если надеть охотничью куртку и сапоги… Пройтись ему не помешает.

— Да, пожалуй, — согласился он, — любопытно всё же взглянуть на такое.

Говард и Марвилл тоже хотели осмотреть склеп Блэкмор Холла. Мистер Гелприн поднял на компанию свои белёсо-голубые глаза, при дневном свете напоминавшие бельма, и пожал плечами, давая понять, что не прочь прогуляться вместе со всеми. Лорд Генри вздохнул и попросил своих гостей сразу после ужина собраться здесь, в бильярдной.

— И Бога ради, господа, — он окинул взглядом всех присутствующих, — за ужином при моих племянницах об этом ни слова. Мисс Монмаут очень нервничает, когда слышит что-то о гробах, мисс Сьюзен тоже не любит разговоры о склепе. Помните об этом.

— А ваши сестры, их матери, тоже покоятся в этой усыпальнице, Генри? — поинтересовался Монтгомери.

— Разумеется, — кивнул Блэкмор, — но их гробы, слава Богу, неподвижны.

Глава 7. Фамильный склеп Блэкморов

Здоровый желудок не принимает дурную пищу, здоровый ум — дурные взгляды.

За ужином переговаривались только Генри Корбин и Фредерик Монтгомери. Оба углубились в воспоминания о турецкой операции, и всем остальным ничего не оставалось, как в полном молчании внимать пространным рассказам старого герцога о Дарданеллах, об ультиматуме султану Селиму Третьему да о действиях британской эскадры вице-адмирала сэра Джона Дакворта, уничтожившей турецкий флот в проливах у Абидоса.

Эти рассказы, в общем-то, никого не интересовали, но все сотрапезники Корбина были слишком хорошо воспитаны, чтобы показать это.

Впрочем, ужин был недолог: гости графа Блэкмора предвкушали вечернюю прогулку в склеп, и через четверть часа после трапезы все собрались в бильярдной. Корбин был облачён в твидовый пиджак и вооружён тонкой длинной тростью, Гелприн — тёплую куртку и галоши. Герцогиня надела роскошную амазонку, а милорд Фредерик замотал горло тёплым шарфом и надел охотничьи сапоги.

Последняя предосторожность оказалась совсем не лишней: хоть граф провёл своих гостей не по дну ложбины, а по верху холма, полого спускавшегося к старой часовне, тем не менее, под их подошвами то и дело хлюпала вода, а ноги скользили по влажной траве. В дороге, совсем недальней, меньше полумили, их сопровождали Ливси и поджарый рыжеволосый человек с сонными глазами на худом, испитом лице. Он нёс несколько факелов. Монтгомери подумал, что это грум Корбина и, как понял потом, не ошибся.

Часовня высилась четырьмя романскими шпилями над кронами росших в ложбине огромных дубов, но сама терялась в уже наступавших сумерках. Когда все подошли ближе, проступили стены тёмного камня, узкие арочные оконные пролёты и имитация колонн по четырём углам. В таком же арочном пролёте, только с западной, освещённой последними лучами солнца стороны была дверь, тёмная, массивная, запертая сведёнными в центре железными перекладинами на замок. Над дверью и окнами были вырезаны круглые окна-розетки. Часовня не производила особого впечатления, разве что тяжёлые глыбы гранита, из которых она была сложена, несколько контрастировали с романтичностью утончённых арок. Содержалась она в идеальном порядке: вокруг все было выметено, в узких окнах и розетках отблесками заката светились витражные стекла, даже петли дубовой двери были смазаны, окаймлявшая же часовню резная ограда, выкрашенная бронзовой краской, накладываясь на чуть пожелтевшую уже зелень окружавших часовню кустов, издали казалась дорогой парчой.

Генри Корбин пояснил, что склеп находится под часовней, только с юга и, обойдя строение, все остановились перед оградой. Хозяин Блэкмор Холла открыл калитку и спустился по уходящим вниз массивным, но неглубоким ступеням. Те, кто их выбивали в граните, явно понимали, какой груз будут спускать вниз и как важно с ним не споткнуться. Ливси провернул ключ в замке на двери, засветил факел и вошёл первым, освещая путь хозяину и его гостям.

Монтгомери поёжился, вступая в мрачные внутренности склепа: вход ему показался ему ртом огромного кита, заглатывавшего входящих. Дневной свет сюда, вниз, уже не проникал, но факел Ливси освещал склеп от стены до стены. Помещение и вправду было довольно небольшим, квадратным, окаймлённым по трём стенам нишами. Монтгомери насчитал их по четыре в каждой стене, кроме той, где был вход. Некоторые из них пустовали, но большинство были заняты массивными старыми гробами.

В центре усыпальницы высились три постамента. На боковом слева — стоял гроб, центральный же и правый боковой — пустовали. Два гроба были свалены в углу — один резной, дубовый, большой, второй — без резьбы, простой, поменьше и полегче.

Монтгомери поморщился: запах тут стоял невыносимый: застоявшийся, тяжёлый и приторно сладковатый, дурманящий голову. Герцогиня вынула веер, начав обмахиваться и, тем не менее, с любопытством осматривалась, не проявляя никаких женских ужимок и ни на что не жалуясь.

— А чей это гроб? — леди Хильда указала рукой на постамент и тут же прервала себя, прочтя на гробовой таблице надпись, — ага, достопочтенная Кэролайн Кавендиш, урождённая Корбин, — а этот гроб тут и стоял?