Секретный мир детей в пространстве мира взрослых - М Осорина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обратимся к свидетельствам тех, кто пережил это сам.
«Мы учились в университете на пятом, последнем курсе. Нас было трое подруг, и мы обычно возвращались с занятий вместе. Вообще-то нам надо было уже от метро в Гостином дворе разъезжаться в разные стороны, но мы не могли расстаться.
Мы очень переживали по поводу того, что будем делать после выпуска — какую работу удастся найти и как будем работать, если ничего практически делать не умеем. Было страшно выходить в жизнь, как нам казалось, совсем неподготовленными.
И вот мы держались друг за друга, шли, разговаривали и двигались такой веселой компанией до Варшавского вокзала (в той стороне жила одна из девочек). Сидели там в зале ожидания на деревянных диванах, чувствовали, что не хотим расставаться, потом шли до следующего вокзала — Балтийского. Дальше нашей целью был Витебский. Там что-нибудь съедали и двигались обратно: проходили через Московский вокзал и заканчивали поход питьем кофе на Финляндском. На этот безумный маршрут уходило по четыре-пять часов.
Хорошо, что еще была ранняя весна, преддипломный отпуск и экзамены еще не скоро.
Главное, что мы такие странные путешествия по всем вокзалам города проделывали не один раз. Тогда мы совсем не думали о том, почему нас туда тянет. Просто шли, куда ноги несли. Почему-то нам на этих вокзалах очень нравилось сидеть в зале ожидания, на перрон мы никогда не ходили.
Только позже, вспоминая об этом, я с удивлением поняла, насколько точно эти сидения на вокзалах символически отражали нашу тогдашнюю жизненную ситуацию».
«Когда я начинал работать, то уходил вечером домой после девяти. На работе отношения не ладились, было одиноко. Дорога домой была неблизкая, но я шел обычно пешком, чтобы попозже добраться: дома было много народу, некуда деться, и возвращаться туда не хотелось. Тогда у меня и появилась странная привычка по дороге делать крюк и заходить на вокзал. Я проходил внутрь, на перроне в любой холод покупал мороженое и съедал его там, глядя на поезда и спешащих людей, а потом шел домой. Непонятно, зачем я это делал, но так продолжалось до весны. Иногда мелькала мысль: как бы все удивились, если бы увидели меня здесь. Нормальный человек не пойдет же ни с того ни с сего в такое время на вокзал!»
Обсуждаемая нами тема нашла свое отражение даже в классической русской литературе. Вот лирический герой повести И. Бунина «Жизнь Арсеньева» в смятении духа приезжает на один день из южнорусской провинции в Петербург — северную, приграничную с Финляндией столицу России:
«Петербург! Я чувствовал это сильно: я в нем, весь окружен его темным и сложным, зловещим величием. В номерах было натоплено и душно… Я вышел, сбежал вниз по крутой лестнице. На улице ударила в меня снежным холодом непроглядная вьюга, я поймал мелькнувшего в ней извозчика и полетел на Финляндский вокзал — испытать чувство заграницы» (курсив мой. — М. О.).
Чем более зрелой является личность, тем лучше она осознает то, как на карту расстилающегося вокруг внешнего мира накладывается невидимая карта мира душевного. В картах социального мира хорошо разбираются профессионалы: практические психологи, этнографы, детективы, разведчики, писатели — они должны знать и чувствовать те места, которые привлекают героев изучаемых ими жизненных сюжетов.
Так же и всякий человек, который много путешествовал, знает, как за короткое время можно составить представление о духе города или селения и о характере его жителей. У каждого бывает своя стратегия относительно того, какие места для этого нужно посетить прежде всего. Один чешский любитель путешествий рассказывал мне так:
«Приехав в новый город, я сразу иду в три места — в церковь, на кладбище и в ресторан. Там смотрю, как люди этого города живут духовной жизнью, как они относятся к смерти и к своим предкам и как они веселятся и радуются жизни. Все, что мне нужно, я могу узнать в этих трех местах».
Естественно, другой человек выберет другую стратегию. Ну а мы отправляемся в потаенный от взрослых мир детей и начнем знакомиться с ним с посещения «страшных мест», которым будет посвящена следующая глава.
Глава 5. Детская практика посещения «страшных мест»
В этой главе мы начинаем знакомиться с потаенными от взрослых сторонами детского территориального поведения. Многие из них основаны на нарушении территориальных запретов. Причем запретов вполне разумных, с необходимостью которых согласится любой здравомыслящий человек любого возраста.
Но дети руководствуются здесь не разумом. Какая-то непонятная, но могучая сила наперекор разуму и страху влечет детей к тому, чтобы переступить эти запреты или, по крайней мере, постоять у опасного порога и пережить нечто исключительно важное, без чего будет трудно жить дальше.
Мы вступаем в святая святых секретного детского мира, куда дети приглашают далеко не каждого. Многое из того, о чем пойдет речь, дети скрывают от взрослых. Но я надеюсь, что рассказ о детских тайнах не станет предательством по отношению к ним. Ведь сами дети с удовольствием и благодарностью показывают, рассказывают, водят в сокровенные места, если чувствуют искренний интерес взрослого, его способность сопереживать и уважительное отношение к тому, что ему открывают.
Постараемся быть такими — уберем оценочные суждения и настроимся на то, чтобы принять описанное ниже как данность. Эти знания не только помогут понять действия детей, но и позволят заглянуть в глубины человеческой души. Надеюсь, что многие читатели вспомнят полузабытые события собственного детства.
На этом пути у нас будут две главные задачи: описать живую реальность детского опыта общения с окружающей средой и попытаться ответить на вопрос: зачем все это? — с точки зрения психологии.
Посмотрим сначала, как ведут себя на прогулке совсем маленькие дети.
В возрасте полутора-двух лет ребенок постепенно начинает налаживать собственные, индивидуально-личные отношения с интересующими его объектами вне дома. По дороге ему может встретиться красивый цветочек, прыгающая лягушка, червяк, лужа. Свой интерес к ним ребенок мгновенно переводит в действие: цветок — сорвать, лягушку — поймать, и т. д. Но чаще всего для того, чтобы вступить в контакт с предметом своего интереса, ребенок должен прибегнуть к помощи посредника — матери или сопровождающего взрослого.
Но уже в два с половиной — три года, играя на детской площадке, ребенок достаточно самостоятельно строит отношения с качелями, лесенками, горками, песочницами. Он быстро и без посторонней помощи находит к ним подход и хорошо чувствует, какие игровые возможности таятся в этих предметах и как можно их поставить на службу своим желаниям. Иногда ребенок призывает мать на помощь, иногда — хочет показать ей свои достижения, но в большей степени она нужна ему как точка отсчета и эмоциональная опора. Совершив очередную вылазку на лесенку или горку, ребенок возвращается к матери, как альпинист в базовый лагерь. Прижавшись к матери, приласкавшись к ней, ощутив, что она здесь, на месте, что она его любит, что все в порядке, ребенок с легким сердцем вновь отправляется на поиски приключений. Так продолжается до тех пор, пока он не перепробует все мало-мальски привлекательное в том месте, где он гуляет. После этого ему хочется вместе с матерью двинуться дальше, на новое место.
Чем старше становится ребенок, тем настойчивей он пытается выступать на сцене жизни как отдельное от матери, самостоятельное и дееспособное существо. Это и интересно и страшно. Оборотной стороной растущей самостоятельности становится ощущение своей малости, беззащитности, одиночества, страха, которое периодически посещает ребенка, когда он оказывается один на один с огромным и малопонятным миром вокруг. Быть одиноким пловцом в волнах житейского моря очень трудно. Нужна поддержка. В поисках поддержки ребёнок разворачивает свою активность в двух направлениях.
С одной стороны, несмотря на постепенное ослабление симбиотической привязанности к матери, т. е. полной зависимости от матери и слиянности с ней, мать продолжает играть роль центральной опоры, на которой держится мир ребёнка. Однако, стремясь к расширению и закреплению своей автономии, ребёнок добивается того, чтобы мать учитывала его растущую самостоятельность и искала новые формы отношений, сотрудничества. Ребенок хочет соучастия матери, но далеко не во всех делах и без подавления его собственной активности.
С другой стороны, после трех лет ребенок начинает обращать все больше внимания на сверстников. Он обнаруживает, что можно играть не рядом, как это было раньше, а вместе. Между тремя и пятью годами ребенок интенсивно осваивает трудную практику взаимодействия с себе подобными в игре, а потом и в других ситуациях.
Так начинается детская социальная жизнь. Главным открытием детей этого возраста является идея партнерства. Это слово с латинским корнем «пар» — «часть» точно соответствует русскому слову «соучастие». Ролевая игра, которая входит в поведенческий репертуар ребенка между тремя и пятью годами, становится для детей главной моделью партнерских взаимодействий. По отношению к игровому действу как целому каждый ребенок, включившийся в него в определенной роли, становится — частью процесса, одним из структурообразующих элементов ситуации — ее участником. Волей-неволей он оказывается также членом детской игровой группы, и его действия начинают подчиняться общим для всех людей психологическим законам групповой жизни, независимо от того, хочет этого ребенок или нет. Если он хочет играть — ему придется терпеть некоторые неприятные, но необходимые ограничения свободы действий, возникающие из-за присутствия других участников. Ребенок соглашается с такими ограничениями в результате трудной борьбы с собой и другими, но — игра стоит свеч.