Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Про Пицунду, где они были в Доме творчества с конца августа и до середины сентября, есть запись в дневнике:

«…От Адлера до Пицунды на такси (гагринском) — 1 час пути, 11–12 р. Чувствую себя неважно. <…> И глаза бы мои эту черноморскую красоту не видели. Но — НАДО, Федя. 31-го вечером с Ткачёвым и Микавой, падая от усталости, правили мой второй день рождения. Марик — добрая душа — подарил отличную вьетнамскую маску и сломавшуюся сигаретницу. Читаю „Горение“ Ю. Семенова. НичеГё».

Сигаретница, надо понимать, не была уже сломанной, а просто очень быстро сломалась. А маска весьма активно использовалась по назначению — плавание, тем более в море АН продолжал любить. Кто такой Микава, выяснить не удалось, а фамилия хитрая: это мог быть и японец, но скорее всё-таки грузин. Меж тем, со слов Мариана Ткачёва, АНу там, в Пицунде, докучали поляки, сильно обеспокоенные угрозой ядерной войны. АН специально их пугал всякими ужасами, после чего, как правило, шёл вместе с Мариком на базар, и, ещё не доходя до цели, они неизменно встречали человека, который, поравнявшись с ними, наклонялся к Марику и тихим вкрадчивым голосом спрашивал: «Чача — надо?» Спрашивал только у Марика, всегда у Марика, АН даже обижался, но чачу всё равно пил, чача была хорошая. По мнению Ткачёва, там вообще все было здорово: бархатный сезон, вино, фрукты и сплошное золото на голубом. По записям в дневнике АНа всё несколько иначе. Самочувствие — паршивое, настроение — дрянь, все не нравится, все раздражает… И ближе к отъезду делается вывод: «На юг больше не поеду никогда». Но! Вот тоже штрих к портрету классика: никто этих отрицательных эмоций не замечал — ни Марик, ни его жена Инна, ни Елена Ильинична, ни Маша с маленьким Ваней, которые, по заверениям Ткачёва, были там вместе с ними, но сами об этом не помнят…

На Юг он больше и впрямь не поедет. Точнее, отдыхать не поедет — это для него уже не отдых. Все прочие путешествия — а их ещё немало останется — носят теперь сугубо деловой характер. Ну, разве только армянский вояж будет ещё похож на простое развлечение. И во всех поездках АНа упрямо сопровождает Елена Ильинична.

Трудно сказать, чего тут было больше — ревности или страха за его здоровье. Наверно, это было неразрывно, это была одна большая, жертвенная, год от года только крепнущая любовь. Она любила его больше жизни, больше себя, она не хотела с ним расставаться вообще никогда. И только в августе 1987-го пришлось отпустить мужа — в Брайтон. Это было слишком серьёзно. Вдвоём бы их не успели оформить, и так сплошные напряги, а отказаться — грех. Может быть, последний шанс. Так и получилось. Шансов-то стало много, очень много, хоть в Японию поезжай. Вот только сил уже не осталось. И желания…

И после этой фантастической поездки, словно ещё раз надломилось что-то, она не перестала бояться, но ещё несколько раз отпускала его одного в Питер. Правда, в Киев и в Коблево под Николаевом — на знаменитый первый и последний «Соцкон» они ездили вместе. А последней в жизни поездкой АНа стало невероятное, феерическое путешествие в Мюнхен. Об этом — позже. Сейчас давайте вернёмся в сентябрь 1973-го.

Откуда-то через третьи руки свалилось на АНа это предложение — писать сценарий телефильма с Фатехом Ниязи для молодого Валеры Ахадова. Потом, конечно, выяснилось, что мир тесен: Ахадова хорошо знали и Тарковский, и Калатозишвили, и ещё какие-то общие знакомые, но кто кого нашёл — теперь и не вспомнить.

Марик Ткачёв за АНа радовался, и в «Звёздной палате» сделана была в самом конце октября соответствующая запись.

27.11.73, <втр> (слово «вторник» написано японским иероглифом в сокращенной форме. Вообще-то исходное значение этого знака — «огонь» как одна из пяти китайских стихий, а переносно — символ планеты Марс, но намекал ли на что-то АН, неизвестно. — А.С.).

«По случаю выполнения канцлером ответственной задачи к чести Таджикской республики определить принца Александра шефом от имени Звёздной Палаты Приматов морей и океанов планеты Земля:

китовых

дюгоневых

моржовых, а равно и:

головоногих моллюсков, как то:

кальмаров

спрутов

мегатретисов…»

Уехал он тогда в начале декабря. Это была уже вторая поездка. Первая — с 19 сентября по октябрь, — была, по существу, рекогносцировкой. И дала положительный результат. Дело серьёзное, договор подписан. Встречают его там, как почетного гостя, поселяют на даче Совета министров — роскошной, тихой, очень зеленой территории, обсаженной чинарами. Присылают машину, если надо куда-то ехать. Люди все изумительно радушные и смотрят на него снизу вверх, не потому что ростом меньше (хотя и это тоже), а потому, что знают такого писателя — братья Стругацкие. Он для них — живой классик, и они так трогательно умиляются его демократичности. А ему интересно с ними, и с русскими, и с таджиками — со всеми! И уже в первые, быстро промелькнувшие десять дней он познакомится не только с партнерами по работе — режиссёром Валерием Ахадовым, оператором Довлатом Худойназаровым, с самим автором идеи писателем Фатехом Ниязи, но и со многими и многими из местной интеллигентской братии. Как и во всяком небольшом городе, круг этих людей узок, но, с другой стороны, это всё-таки столица, со всеми её онёрами, и здесь достаточно полно представлены разные направления культуры и искусства. Он знакомится с художником-карикатуристом Павлом Гейвандовым, который нарисует весьма симпатичный его портрет, с собкором «Труда» в Таджикистане Виктором Юрловым, с его будущей женой пианисткой и преподавателем музыки Лолой Довгалюк, с журналистом Владимиром Медведевым и его женой Шамсиёй (позднее женой станет Людмила Синицына), с театральным художником Владимиром Серебровским и его матерью — главным балетмейстером оперного театра Любовью Александровной Серебровской, с главным редактором журнала «Памир» Масудом Муллоджановым, с его замом Леонидом Пащенко, с женой Пащенко Людмилой, со старшей сестрой Людмилы — Надеждой Липанс. Надя с первого взгляда влюбляется в АНа, хотя она уже совсем не девочка, ей тридцать шесть, с мужем в разводе, сыну девять лет. Красивая, импозантная, очень образованная женщина, редактор в молодёжной газете «Комсомолец Таджикистана», она вполне во вкусе АНа, и он тоже будет неравнодушен к ней, но это уже скорее во второй свой приезд, самый долгий — с 10 декабря до 30 января. Третий визит состоялся с 18 апреля и по конец мая.

Сегодня трудно сказать определённо, с кем он познакомился в первую поездку, с кем во вторую, с кем в третью. А ведь, похоже, была ещё и четвёртая. Некоторые после вообще уверяли, что АН целый год прожил в Душанбе. Ахадов подтвердил, что только над сценарием он работал три месяца, а ведь была ещё сказка, и переделка сценария в киноповесть для журнала, и разные наброски, и помимо литературных дел, много всякого. Впрочем, тут у него был абсолютный порядок: работа каждый день с шести утра и до двенадцати, иногда чуть дольше, иногда начинал позже, если уж слишком поздно лег. Потом обед, и вечером — хождение по друзьям, благо их сразу стало много — АН был нарасхват.