В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени - Евгений Брандис

Володя сделал в Надиной работе один раздел по теории вероятности — это была его специальность. Остальные расчеты она делала сама. И это была очень новая область… Он помнил все сорок конечных уравнений. Но, значит, там все-таки была ошибка, раз она так…

Сегодня утром он сидел в своем кабинете перед двумя молчащими телефонами, Сидел и представлял себе Надю со статьей Откинса: как она достает статью из конверта, проглядывает…

— Владимир Александрович, я хотела сказать вам… — услышал он.

Как жаль, что не принято закрываться в кабинете на ключ.

— Слушаю вас, Станислава Мстиславовна.

— Мне говорили, что в связи с делом Надежды Андреевны у лаборатории будут крупные неприятности.

— С делом? Что вы имеете в виду?

— Разумеется, это ее пресловутое открытие… Сенсационные выводы, поспешная публикация. И когда после этого доказано, что это всего лишь простая, чуть ни арифметическая ошибка…

— Это не доказано.

— Да?

— Уверяю вас.

— Владимир Александрович! Я так рада!.. А я не спала всю ночь, все думала: «Бедная Надюша! Понятно, почему она стала такая нервная…» Я просто больна была от огорчения. Вы меня вылечили, Владимир Александрович… И у дирекции не будет причин к недовольству… Я так рада… В самом деле…

— Извините, Станислава Мстиславовна, — сказал Володя. — Я спешу.

Спешить ему было некуда. Просто осточертела уже эта комната с легко открывающейся дверью и молчащими телефонами…

А ведь статья Откинса пришла только вчера. И в институте она имелась как будто только в двух экземплярах. Один он запер в стол, в самый, нижний ящик. А другой послал Наде.

— Доброго здоровья, Владимир Александрович!

«Ну вот, опять не успел выскочить», — подумал Володя.

— Здравствуйте, Евгений Петрович.

— Извините, что задержу. Я хотел поинтересоваться насчет Надежды Андреевны.

— Да?

— Надежда Андреевна, как вы знаете, позволила себе всенародно объявить, что я вот уже двадцать лет жую одну и ту же жвачку… одну и ту же, видите ли, жвачку прописных истин… Ей, видите ли…

— Это очень неприятная история, — перебил Володя. — Но ведь это было так давно. Мы все принесли вам тогда свои извинения. Но я еще раз прошу вас извинить Надежду Андреевну, она сожалеет…

— Не стоит труда. Она сказала, видите ли, что не любит дураков…

— Она сказала это вам?

— Не мне. То есть не прямо мне. Но я…

— Вы хотите, чтоб я переговорил с ней?

— Уже не хочу. Я понял причину ее повышенной нервозности. Я только хотел получить от вас подтверждения. Это правда?

— Что именно?

— То, что она опубликовала неверные выводы и поставила всех нас в пренеприятнейшее положение. Видите ли, ложный результат — и все это ради минутной славы!.. Подумать только!

— Между прочим, Евгений Петрович, работу Веселовой подписал к публикации именно я, как начальник лаборатории, так что…

— Ради бога, дорогой Владимир Александрович!.. Вы так еще молоды. Вы были введены в заблуждение… Я далек от мысли…

— А перед этим работу одобрил Ученый совет, членом которого являетесь и вы, Евгений Петрович.

— Лично я на этом заседании не присутствовал. Сие отмечено в протоколе.

Теперь Володя мог наконец сбежать. Но он мало выиграл от бегства. Потому что ведь в кабинете на столе остались стоять два телефона. И по любому из них могла позвонить Надя… В общем-то это было удачно, что она как раз взяла свои отгулы. Статью Откинса она должна была получить сегодня с первой почтой. И теперь вотвот позвонит… Он прогуливался мимо своей двери… Коридор был пуст. Вдруг в нем возник сам собой Смирнов заместитель начальника отдела кадров. Он приближался странными, неслышными шагами.

— Владим Санычу большой привет!

Он подошел вплотную. На правой стороне его лба белела шишка. Странная шишка. Он пришел в институт уже год назад, а Володя все никак не мог привыкнуть.

— Я слыхал, у вас в лаборатории нервная обстановочка? — поинтересовался Смирнов полушепотом.

Шишка на лбу шевелилась при каждом слове. Володя с трудом оторвал глаза.

— Да? — удивился он. — Интересно. А я что-то пока не слыхал.

— А вы зря обижаетесь, Владим Саныч. У вас в общем-то, здоровый коллектив, но…

— Но?…

— Мне говорили, ваша Веселова человек нервный, болезненный… Скажите, когда вы узнали, что у нее шизофрения? А?

— Что?… Вы, извините, шутите?

Шишка на лбу раздулась и вдруг стала лиловой. Смирнов погладил ее толстым указательным пальцем.

— Шучу, шучу, Владим Саныч… Но тетка ее уж действительно того… Говорят, тетушка-то в больнице и это у них у всех — семейное… А что это ваша Веселова напутала там в, как их, расчетах?…

— Кто вам говорил?

— Да вы не волнуйтесь. Вы…

— Я и не волнуюсь. Но хотелось бы узнать, Федор. Викторович, кто сообщил вам все эти мерзости?

— Я бы на вашем месте, дорогой Владим Саныч, не выражался так уж неосторожно. Мне говорили честные люди. Те, что болеют за институт… Да! А то что-то многовато развелось у нас этих, как их, теоретиков…

— Спасибо за совет, — сказал Володя отходя.

Телефоны молчали. Он представил себе Надю, как она сидит со статьей Откинса на коленях. Ей пора бы позвонить. Вот сейчас.

Звонок!

— Пегин… Пегин слушает!

— Владимир Саныч! Я из машбюро.

— Кто?

Это была всего лишь Мартова. Голова у Володи как-то отяжелела.

— Слушаю вас, Тамара Сергеевна.

— Сдали в печать месяц назад… не будет готово… срывается срок… не хочет для нас печатать…

— Простите, я не расслышал. Кто не хочет печатать?

— Я же говорю, начальник машбюро Харитонов. Это же просто безобразие, Владимир Саныч! Он говорит, что от теоретиков вообще нет никакого толку. И что он получил команду печатать для нас в последнюю очередь.

— Команду? От кого?

— Не говорит от кого. И еще, Владимир Саныч, он говорит, что все равно мы все путаем.

— Спасибо, Тамара Сергеевна, — сказал Володя. — Я займусь этим сам.

Было без трех минут шесть. Потом — без одной, потом — шесть минут седьмого. Володя медленно надел плащ. Повернул ключ в замке, последний раз прислушиваясь из-за двери — не позвонит ли… Собственно идти ему было некуда, потому что там, дома, тоже ведь телефон, такой же зеленый и — немой. А он не мог больше играть в эту телефонную молчанку.

Под дверью библиотеки желтела полоска света.

— Юля, можно?

Юля сидела, положив ногу на ногу, держа сигарету между пальцами. Каждый вечер, проводив читателей, она курила вот так на дорожку, одна в полутемном зале.

— Володя?… Сигаретку?