КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы - Леонид Млечин

В КГБ разработали крайне дорогостоящую систему предупреждения о ракетно-ядерном нападении, которая включала контроль не только за активностью натовских штабов, но и закупками медикаментов и запасов крови для больниц и госпиталей.

Андропов видел в американском президенте Рональде Рейгане человека, готового поднять градус конфликта до прямой конфронтации, и, по существу, готовился к войне.

В то время как Рейган пытался установить личный контакт Андроповым, чтобы обсудить пути улучшения двусторонних отношений, Андропов не верил в искренность американского президента. Это была характерная для Андропова подозрительность, воспитанная в нем долгим жизненным опытом, пишет Александров-Агентов. Юрий Владимирович даже не мог допустить, что Рейган искренне пытается совершить какие-то позитивные шаги, и едва не довел нашу страну до серьезного столкновения с Соединенными Штатами.

В августе 1983 года на даче в Крыму Андропов принимал своего последнего иностранного визитера — это был вождь Южного Йемена Али Насер Мухаммед.

«После беседы был обед. Когда он закончился, — вспоминает заместитель заведующего международным отделом Карен Брутенц, Юрий Владимирович поднялся и пошел к двери, чтобы попрощаться с гостями. Но, едва протянув руку Мухаммеду, резко побледнел лицо приобрело меловый оттенок — и пошатнулся. Наверное, Андропов бы упал, если бы его не поддержал и не усадил на стул один из охранников. Другой принялся поглаживать его по голове. Все это продолжалось не более минуты, потом Юрий Владимирович встал и как ни в чем не бывало попрощался с гостями…»

В Крыму Андропов почувствовал себя лучше и поехал в горы, там он простудился. Тяжкая болезнь лишила его организм иммунитет и даже простуда превратилась в смертельную опасность. У него развился абсцесс, который оперировали, но остановить гнойный процесс не удалось.

Его жена тоже болела. Он просил каждый день его соединять по телефону с женой, даже писал ей стихи.

На ноябрь был назначен пленум ЦК, Андропов до последней минуты надеялся, что сумеет выступить. Он лежал в больнице, приглашал к себе руководителей ЦК и Совета министров, пытался работать, но он угасал на глазах, становился немногословным, замкнутым и мнительным. Андропов вдруг позвонил новому секретарю ЦК Николаю Ивановичу Рыжкову и спросил, какое материальное обеспечение ему определят, если отправят на пенсию. Рыжков был поражен и даже не знал, что ответить.

Вероятно, пишет Чазов, Андропову закралась в голову мысль, что соратники его уже списали со счетов и решил проверить их преданность. Но никто в партийном руководстве и помыслить себе не мог отправить генерального секретаря на пенсию — он оставался неприкосновенной персоной, хотя, учитывая его состояние, это было самым естественным шагом.

Бывший член политбюро Егор Кузьмич Лигачев говорил мне:

— Я встречался с ним накануне его смерти, когда шла речь о моем выдвижении секретарем ЦК. Юрий Владимирович вообще мужественный был человек. Заходишь к нему в кабинет, видишь его и чувствуешь это страдание. А он о деле говорит, ведет беседу, переговоры, заседания… А тут он пригласил меня к себе в больницу. Я страшно переживал после этой встречи, потому что я его не узнал.

Я зашел в палату, продолжал Лигачев, вижу: сидит какой-то человек. Пижама, нательная рубашка, что-то еще такое домашнее. Тут капельница, кровать. Я подумал, что это не Юрий Владимирович, ' а какой-то другой человек, а к Андропову меня сейчас проводят. А потом почувствовал, что это он.

Ну, он это отнес, наверное, просто на счет моего волнения. Сели. Он говорит: «Ну расскажи, как ты живешь, чем занимаешься, какие проблемы».

А я понимал, что долго докладывать не могу, потому что человек болен. Доложил кратко по работе. Потом еще минут десять-пятнадцать поговорили, чаю попили. Он сказал:

— Егор Кузьмич, решили вас дальше двигать.

Я поблагодарил и поехал.

Это было в декабре, а в феврале он ушел из жизни…

Юрий Владимирович не мог обходиться без аппарата, заменявшего почку. Каждый сеанс диализа, очищения крови, продолжался несколько часов. Это была тяжелая, выматывающая процедура. Постепенно у него отказали почки, печень, легкие. Пришлось прибегнуть к внутривенному питанию.

Охранникам пришлось возиться с ним, как с ребенком. Его носили на руках. Видел он только одним глазом. Когда читал книгу или служебную записку, дежурный охранник переворачивал ему страницы.

«Мне было больно смотреть на Андропова, лежавшего на специальном беспролежневом матрасе, малоподвижного, с потухшим взглядом и бледно-желтым цветом лица больного, у которого не работают почки, — пишет академик Чазов. — Он все меньше и меньше реагировал на окружающее, часто бывал в забытьи».

У него развилась острая почечная недостаточность. Потом отказали обе почки.

8 январе 1984 года трудящиеся Москвы выдвинули генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного Совета СССР Юрия Владимировича Андропова кандидатом в депутаты Верховного Совета.

9 февраля он умер.

14 февраля его похоронили на Красной площади. Речь на траурном митинге произнес новый генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко.

Глава 15

ВИТАЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ФЕДОРЧУК

В один из последних майских дней 1982 года я зашел в редакцию журнала «Пограничник», от которого несколько раз ездил в командировки на пограничные заставы. Журналисты в зеленых фуражках, сами несколько изумленные, встретили меня новой ведомственной шуткой:

— Мы теперь не просто чекисты, а федорчукисты!

Журнал принадлежал политуправлению пограничных войск, входивших в состав КГБ СССР, но и служившие там опытные полковники и подполковники впервые услышали о Виталии Васильевиче Федорчуке, внезапно переведенном в Москву с Украины и назначенном председателем КГБ вместо Андропова.

У Андропова были уже довольно известные в узких кругах заместители. Один из них, Виктор Михайлович Чебриков, считался его правой рукой и, видимо, мог рассматриваться как наиболее вероятный преемник Юрия Владимировича.

А если генеральный секретарь не хотел продвигать кого-то из чекистского аппарата, то логично было бы назначить на Лубянку очередного политика, как это происходило все последние годы после Серова: Шелепин, Семичастный и Андропов были людьми со стороны. Но почему вдруг на ключевую должность назначается никому не ведомый киевский чекист? Чиновная Москва могла только гадать.

Виталий Васильевич Федорчук родился в Житомирской области в крестьянской семье 27 декабря 1918 года. Закончил семилетку и захотел стать журналистом. В 1934 году его взяли в многотиражку, потом он поработал в районных газетах в Житомирской и Киевской областях. В 1936-м поступил в Киевское военное училище связи и с тех пор не снимал погоны. После училища его взяли в военную контрразведку. Он успел попасть на Халхин-Гол, где шли бои с японцами.

Образование получил позже, окончив Высшую школу КГБ.

Военная контрразведка была недреманным оком госбезопасности в войсках. Агенты иностранных разведок военным контрразведчикам попадались редко и обычно в Москве, где у агента есть возможность вступить в контакт со своими нанимателями. В армейских частях, раскиданных по всей стране, расквартированных в медвежьих углах, шпионы не попадались. Поэтому контрразведчики следили за порядком, за поведением офицеров на службе и дома — благо жилой городок рядом с частью.

Контрразведчики носили форму того рода войск, в которых служили, но за редким исключением строевые и штабные офицеры их за своих не принимали. Кому же нравится неотступно следящий за тобой контролер?

Сотрудники районного или городского отдела КГБ были известны только местному начальству и собственной агентуре. А в воинской части все знали, кто строевой командир, кто штабист, а кто особист.

Сотрудник районного или городского отдела КГБ при всем желании не в состоянии был охватить вниманием каждого жителя своего района. А у особиста круг опекаемых меньше, и он вполне мог испортить жизнь любому солдату или офицеру в своей части.

Так что служба в военной контрразведке накладывала на офицеров определенный отпечаток: они привыкли, что товарищи по службе считают их церберами и не любят.

Кроме того, суровый армейский быт и простота гарнизонных нравов лишали особистов того лоска, который присутствовал у чекистов в других оперативных управлениях, где учили умению найти подход к человеку, расположить его к себе, улыбаться и рассказывать анекдоты. Впрочем, все это не означает, что все офицеры плохо относились к сотрудникам особых отделов.