Взлет и падение Третьего Рейха - Уильям Ширер

К этому времени даже Гендерсон не думал о втором Мюнхене. Поляки о такой возможности для себя вообще никогда не помышляли. 30 августа, в 10 часов утра, английский посол в Варшаве прислал Галифаксу телеграмму, в которой сообщал, что «невозможно будет убедить правительство Польши немедленно послать в Берлин Бека или другого представителя для обсуждения путей урегулирования конфликта на предложенной Гитлером основе. Они скорее будут драться и погибнут, чем согласятся на такое унижение, особенно после опыта Чехословакии, Литвы и Австрии». Он предлагал провести переговоры в нейтральной стране, если это будут переговоры «равных».

Ужесточение позиции Галифакса было подкреплено сообщениями его послов в Берлине и Варшаве. В телеграмме Гендерсону он указывал, что британское правительство не может «советовать» правительству Польши принять требование Гитлера и прислать полномочного эмиссара в Берлин. Министр иностранных дел считал это «совершенно необоснованным».

«Не могли бы вы предложить германскому правительству, — продолжал Галифакс, — прибегнуть к обычной в таких случаях процедуре: когда будут готовы их предложения, пригласить посла Польши, вручить ему предложения для передачи в Варшаву и попросить их высказать свои предложения по ведению переговоров».

В полночь на 31 августа Гендерсон доставил Риббентропу обещанный ответ английского правительства. Единственным свидетелем этой встречи был д-р Шмидт, впоследствии вспоминавший о ней как о самой бурной за все двадцать три года его работы в качестве переводчика.

«Должен вам сказать, — телеграфировал посол Галифаксу сразу после встречи, — что Риббентроп во время этой неприятной встречи подражал Гитлеру в самых худших его проявлениях». Спустя три недели в своем «Последнем докладе» посол вспоминал, что министр иностранных дел Германии вел себя «откровенно враждебно», причем чувство это перерастало в ненависть каждый раз, когда я переходил к следующему пункту. Он все время поднимался со стула и спрашивал, есть ли у меня еще что-нибудь, а я каждый раз отвечал, что есть». Шмидт вспоминал, что Гендерсон тоже встал. Несколько мгновений, вспоминал единственный свидетель, два этих человека смотрели друг на друга с такой ненавистью, что ему показалось, будто вот-вот начнется драка.

Но для истории важна не фарсовая сторона встречи между министром иностранных дел Германии и послом его величества в Берлине, проходившей в ночь на 31 августа, а событие, которое произошло во время этой бурной встречи и которое выявило последнее мошенничество Гитлера и открыло наконец сэру Невиллу Гендерсону, хотя и слишком поздно, глаза на Третий Рейх.

Риббентроп едва взглянул на ответ английского правительства, а пояснений Гендерсона и вовсе почти не слушал. Когда Гендерсон спросил о предложениях Германии, которые Гитлер обещал представить английскому правительству в своем последнем послании, Риббентроп презрительно ответил, что уже поздно об этом говорить, так как польский эмиссар до полуночи не прибыл. Тем не менее предложения были подготовлены и Риббентроп стал их зачитывать.

Читал он по-немецки, очень быстро, невнятно произнося слова. «Тон его был раздраженным», — докладывал Гендерсон.

«Из шестнадцати, пунктов я уловил содержание только шести, но совершенно невозможно гарантировать точность восприятия без тщательного изучения самого текста. Когда он закончил чтение, я попросил разрешения взглянуть на текст. Риббентроп категорически отказал, презрительным жестом швырнул текст на стол и сказал, что теперь предложения устарели, так как польский эмиссар не прибыл до полуночи»[63].

Может, они и устарели, поскольку немцы предпочли считать именно так. Важно другое — немецкие предложения не были рассчитаны на то, чтобы их воспринимали всерьез. Это был чистый обман. Он нужен был для того, чтобы убедить немецкий народ, а если удастся, то и общественное мнение, что Гитлер в самую последнюю минуту пытался добиться разумного урегулирования разногласий с Польшей. Фюрер фактически это признал. Д-р Шмидт слышал, как позднее он говорил: «Мне нужно было алиби, особенно в глазах немецкого народа, чтобы показать, что я сделал все ради сохранения мира. Этим объясняются мои великодушные предложения относительно урегулирования вопросов о Данциге и коридоре».

В сравнении с требованиями последних дней эти требования действительно можно назвать на удивление великодушными. Гитлер требовал возвращения Германии Данцига и плебисцита на территории коридора, и то только через двенадцать месяцев после того, как улягутся страсти. Польше остается порт Гдыня. Какой бы из сторон ни достался коридор, она предоставляет другой стороне возможность иметь в коридоре шоссе и железную дорогу с правами экстерриториальности. Это означало пересмотр «предложения» Гитлера, выдвинутого весной прошлого года. Предполагалось перемещение населения, предоставление прав гражданам каждой страны, живущим в другой стране.

Напрашивается вывод, что если бы эти предложения выдвигались серьезно, то они несомненно составили бы по крайней мере основу для переговоров между Германией и Польшей, помогли бы избежать еще одной войны в течение жизни одного поколения. Немцы услышали эти предложения по радио в 21.00 31 августа, через восемь с половиной часов после того, как Гитлер отдал наконец приказ о нападении на Польшу. Насколько я могу судить, они сыграли свою роль в обмане немцев. Они ввели в заблуждение и автора этих строк, который слушал предложения по радио и на которого они произвели сильное впечатление, о чем он упомянул в радиопередаче на Америку в тот последний мирный вечер.

Гендерсон вернулся к себе в посольство в ту ночь убежденный, что «последняя надежда сохранить мир испарилась». Но он не бездействовал. В два часа он поднял с постели польского посла и попросил его срочно приехать в посольство, где дал ему «объективный и достаточно сдержанный отчет» о своем разговоре с Риббентропом. Он сказал, что основные немецкие требования — передача Германии Данцига и плебисцит в коридоре и что эти требования не кажутся ему неправомерными. Он предложил Липскому рекомендовать своему правительству немедленно выступить с предложением об организации встречи между Рыдз-Смиглы и Герингом. «Я счел своим долгом добавить, — пишет Гендерсон, — что не могу поручиться за успешный исход переговоров, если их будет вести герр фон Риббентроп».

Неутомимый Далерус тоже не бездействовал. В десять вечера 29 августа Геринг пригласил его к себе домой и рассказал о «неблагоприятном течении» только что закончившейся встречи Гитлера и Риббентропа с Гендерсоном. Тучный фельдмаршал пребывал в истерическом состоянии и обрушил на своего шведского друга проклятия по поводу поляков и англичан. Потом, успокоившись, он заверил гостя, что фюрер в настоящий момент готовит «великодушные» предложения Польше, по которым к Германии отойдет Данциг, а будущее коридора определится путем плебисцита «под международным контролем». Далерус осторожно поинтересовался, на каких территориях будет проводиться плебисцит. Тогда Геринг вырвал страницу из старого атласа и цветными карандашами обвел на ней «немецкую» и «польскую» зоны, включив в первую не только довоенную Прусскую Польшу, но и индустриальный город Лодзь, который от границы 1914 года находился в шестидесяти милях к востоку. Швед не мог не заметить, «с какой быстротой и безрассудством» решаются в Третьем Рейхе серьезные проблемы. Тем не менее он согласился исполнить просьбу Геринга и немедля вылететь в Лондон, чтобы убедить английское правительство в том, что Гитлер все еще стремится к миру, и намекнуть, что в настоящее время он разрабатывает самые великодушные предложения в отношении Польши.

Далерус, который, похоже, не знал, что такое усталость, в четыре часа утра 30 августа вылетел в Лондон. По дороге с аэродрома он несколько раз пересаживался из одного автомобиля в другой, чтобы сбить со следа журналистов, которые вряд ли догадывались о его существовании. В десять утра он уже был на Даунинг-стрит, где его немедленно приняли Чемберлен, Галифакс, Вильсон и Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел.

Теперь три английских устроителя Мюнхена (Кадоган всегда был невосприимчив к нацистским чарам) уже не могли поддаться с прежней легкостью на уловки Гитлера и Геринга. Не очень впечатляли их и усилия Далеруса. Исполненному благими пожеланиями шведу показалось, что они «в высшей степени не доверяют» двум нацистским лидерам и «склонны думать, что теперь ничто уже не остановит Гитлера от нападения на Польшу». Более того, как ясно дали понять шведскому посреднику, английское правительство не попалось на уловку Гитлера, который требовал приезда в Берлин представителя Варшавы.