Вопросы жизни Дневник старого врача - Николай Пирогов

Я счел это за призыв свыше, и как только совсем оправился, то и поспешил осведомиться, где живет теперь приятельница детства Екатерины Мойер, ее однолетка Екатерина Березина. В Дерпте я видел семью Березиных — мать, дочь и сына (Сережу) — почти еженедельно у Мойера. Дети приходили играть, взрослые — говорить. Потом, через несколько лет, я встретил Екатерину Николаевну (мать) с дочерью в С. — Петербурге. Они жили уединенно на Васильевском острове и потом уехали в деревню. С тех пор прошло уже несколько месяцев. Я узнал, наконец, что они обе в деревне у брата Екатерины Николаевны, графа Татищева.

Я сделал письменное предложение. Получил согласие, но с тем, чтобы я испросил также согласие отца, Дмитрия Сергеевича. Его я вовсе не знал. Это был человек особенной породы. Вышед в отставку гусарским ротмистром после Отечественной войны, Дмитрий Березин страстно влюбился в свою кузину, графиню Екатерину Николаевну Татищеву, и женился на ней тайно и незаконно. Страстная любовь продолжалась, пока не вышло на свет двое детей (Катя и Сережа). После этого началась какая — то уродливая борьба с любовью. Березин стал сильно ревновать жену и вместе с тем вести жизнь игрока.

Он просадил в течение нескольких лет три больших имения: 2000 душ, доставшихся ему от отца, и 4000 душ, доставшихся от двух братьев. (Куда девалось все это состояние?) Кроме картежных, имел он еще и другие долги, но сам жил менее чем роскошно, а жену и детей содержал

менее чем пристойно. Жена и дочь занимали квартиру в три комнаты с одною служанкою. Правда, сыну, когда он подрос и учился в школе, Березин позволял делать долги у пирожников, пряничников и другого люда, навещавшего с своим товаром школу; но это делалось из какого — то странного тщеславия и именно когда последнее, третье, имение не было еще прокучено. И это все делалось человеком вовсе не худым и не злым в сущности. Жену же он имел какую — то манию преследовать и прижимать без всякой к тому причины.

Екатерина Николаевна Березина была женщина добрая, любившая сына более дочери; а между тем муж ее полагал, напротив, что она, назло ему, любит дочь более сына.

От этого терпела всего более дочь, особливо в последнее время, когда здоровье матери сильно расстроилось и раздражительность доходила до того, что она толкала и пихала бедную девушку, считая ее причиною, почему отец не дает им приличного содержания. Дочь же, напротив, не хотела оставлять мать.

Существовали забавные рассказы про разные выходки ревнивца. Жил — был в Дерпте Александр Дмитриевич Хрипков1. Кто из живших в наше время в Дерпте не знал Хрипкова? Это был человек в известном отношении не от мира сего. Он — орловский помещик, роздал свое имение родственникам, сделался артистом; уехал в Дерпт на несколько времени и оставался тут 20 лет; доходил иногда до того, что нуждался в мелочах, но был со всеми знаком, всеми любим, хотя ни у кого не заискивал и всем за взятое отплачивал или своими артистическими произведениями, или своею дружескою компаниею.

Правда, все это не удержало такого свинятника, каким был Фаддей Булгарин, показывать на улице пальцем на Хрипкова, говоря: «Посмотрите, вот идет господин, которого я, начиная с шапки, всего экипировал, а он и ту шапку, которую я ему сшил, снимать не хочет».

Но все знали, что это булгаринские враки и что Булгарин даром ничего не сделает. Но всего страннее было в низком, некрасивом и кал — мыкообразном Хрипкове то, что он влюблялся поголовно во всех ему знакомых дам. Любовь же эта была выше платонической, какая — то уже совершенно отвлеченная, даже не артистическая.

Иногда Хрипков был влюблен и в нескольких в одно и то же время; а когда из города большая часть ему знакомых уезжала, то говорили, что за неимением других он снова влюблен в Екатерину Николаевну.

Вот с этим — то невинным любовником всех дам вообще и суждено было сразиться Дм[итрию] Сер[геевичу] Березину.

Екатерина Николаевна поехала с детьми к одной из родственниц своих гостить в губернию (кажется, Псковскую); туда же отправился и Хрипков и застал там самого Березина. Это уже было для последнего неприятно.

А за ужином маленький Сережа, почти всегда сонный к вечеру, вы — шед из — за стола, простился сначала с матерью, а потом с Хрипковым.

А.Д.Хрипков — художник; имеется портрет Пирогова работы Хрипкова.

Это был нож острый для Дм[итрия] Серг[еевича]. Он рассвирепел, велел сыну сначала проститься с ним самим, и началась баталия. Она могла бы, пожалуй, кончиться и дуэлью, но, к счастью, благоразумная родственница — хозяйка облила Дмитр[ия] Сергеевича водою, а Хрипкова увели в другую комнату, и тем покончили войну.

К этому — то господину, отцу моей будущей невесты, я должен был ехать, испрашивать его согласия. Он жил у себя в Лужском имении, заложенном и перезаложенном.

Принял он меня очень любезно, потому что не ожидал от меня приезда, а думал, что только напишу. Он упросил меня ночевать, для того, говорил он, чтобы «я мог распорядиться по денежным делам, касающимся вашего брака».

Это было время, когда Дмитрию Сергеевичу следовало получить остальные деньги от братнина наследства из банка.

На другой день мой будущий тесть, давший полное свое согласие на брак с его дочерью, сверх того преподнес мне еще роспись следующего за нею приданого и деньгами.

Выходило более 150 тысяч рублей, с условием, однако же, чтобы мать невесты отказалась от следуемой ей части из мужнина капитала.

Это, очевидно, была пика против жены; с какой стати ей, слабой, хилой и постоянно больной женщине, ожидать, что муж умрет прежде?!

Невеста моя и мать проживали в деревне у дяди, верст за двадцать. Послан был нарочный, чтобы они ехали в имение Березина и чтобы на средине дороги встретились в одной корчме с нами.

А мы выехали утром к ним навстречу и застали их в корчме.

Я по настоянию Березина должен был прочесть вслух роспись, услышав которую, Екатерина Николаевна ахнула от удивления, а может быть, и неверия. Березин определил, что жена и дочь останутся с ним до свадьбы дочери. Но все знали, что не пройдет и двух дней без ссоры.

Я предложил отправиться моей невесте с матерью в Ревель, на морские купания, куда и я должен был прибыть через месяц. Березин согласился.

Этот месяц разлуки был для меня тем замечателен, что я в первый раз в жизни почувствовал грусть о жизни. В первый раз я пожелал бессмертия — загробной жизни. Это сделала любовь. Захотелось, чтобы любовь была вечна, — так она была сладка. Умереть в то время, когда любишь, и умереть навеки, безвозвратно, мне показалось тогда в первый раз в жизни чем — то необыкновенно страшным. Потом это грустное чувство, это желание беспредельной жизни, жизни за гробом, постепенно исчезло, несмотря на то, что я продолжал любить жену и детей. Со временем я узнал по опыту, что не одна только любовь составляет причину желания вечно жить.