Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, значит, это и есть Данарью Белела, — проговорил он, когда девочка подошла к нему. Она его совершенно не боялась; ей вообще нравились все мужчины, как это часто бывает с маленькими девочками.
— Да, — сказала я, — для народа Дайяо она, конечно, Данарью, но у нее есть и свое собственное имя: Экверкве. Так у нас называют ту перепелку, которая громко выкрикивает свое имя «Экверкве!», заметив опасность, и тогда вся стая спасается бегством и прячется или улетает.
Он посмотрел на меня как-то очень внимательно, но моя дочка пошлепала его по руке, чтобы привлечь к себе внимание, и сказала:
— Это меня зовут Экверкве.
— Очень хорошее имя, — одобрил он. — Ну а ты, Айяту, как поживаешь?
— Скучаю, — сказала я. — Здесь совсем нечего читать. — Я нарочно использовала глагол языка кеш «читать».
Он снова некоторое время молча смотрел на меня.
— Сова, — сказал он тоже на кеш и снова улыбнулся. — У тебя еды-то хватает? Ты очень худая.
— Для живота вполне хватает, но голодает мой ум, — ответила я. — Отец, мы с тобой когда-то проделали путешествие только в одну сторону.
Он кивнул, но еле заметно. Какое-то время он наблюдал за малышкой, что-то изредка говорил другим людям, бывшим в той же комнате, — Кондорам и дочерям Кондора из его семьи и Дома Ретфороков. Но через некоторое время он наклонился и сказал мне, но так, чтобы никто больше не слышал:
— Когда они будут вспоминать обо мне, то, возможно, вспомнят и о тебе…
В его глазах я видела площадь перед Дворцом, столбы с привязанными людьми и лужи крови на каменных плитах.
— И прежде всего нам нужно спасти девочку! — договорил он.
Сердце мое так и подскочило; я выдохнула:
— Так ты пойдешь?..
Он покачал головой и шепнул:
— Погоди.
Вскоре, когда люди из Дома Ретфороков собрались уходить, отец заявил:
— Эту ночь Айяту Беле проведет здесь — я так давно не видел своей внучки!
Женщины Ретфорок в замешательстве зашептались; старшая из них сказала:
— О, могущественный Кондор, муж этой женщины, Кондор Ретфорок Дайят, возможно, будет этим весьма недоволен, ибо он не давал своей жене разрешения ночевать здесь.
Другая поддержала ее:
— Ведь это же не внук, а всего лишь внучка!
Ну а третья, самая вредная ханжа, намекнула:
— Могущественный Кондор Тертер Абхао мог бы тоже оказать честь Дому Ретфороков, если бы когда-нибудь сам посетил его.
Никогда не смогли бы мужчины превратить женщин в рабынь, сделать их полностью от себя зависящими, если бы сами женщины этого не захотели. Я всегда ненавидела мужчин Дайяо за то, что они вечно повелевали своими женами; еще более ненавистны мне были их женщины за то, что подчинялись этим приказам и охотно их выполняли. Я вся вспыхнула, точно больше уже не в состоянии была удерживать накопленный за эти долгие годы жизни в Саи гнев; но тут, к счастью, вмешался мой отец — поистине великий и хитроумный военачальник:
— Ну хорошо, но ведь могущественный Кондор Ретфорок Дайят не станет так уж сердиться на свою жену, если она задержится здесь всего на несколько часов? Я сам отошлю ее домой сегодня же вечером, после обеда.
С этим они спорить не могли и удалились, оставив меня у отца, и Эзирью осталась со мной вместе. Стоило им уйти, как отец быстро послал одного слугу туда, другого сюда и велел нам приготовиться к бегству. У него было очень мало времени, и он мог дать нам в сопровождение только двух человек из своего дома, но сам поехать с нами или хотя бы послать с нами своих солдат, как он надеялся, уже был не в состоянии. Я сказала:
— Но они же пошлют за нами погоню?
И он ответил:
— Ранним утром я тоже уеду из дому — отправлюсь с патрульным отрядом, и они, конечно, погонятся за мной, предполагая, что я взял тебя с собой, как и в тот раз, когда впервые привез тебя сюда.
Мы переоделись в одежду тьонов и стоя попрощались в вестибюле Дома Тертеров. Я спросила отца:
— А ты когда-нибудь приедешь ко мне?
Он прижимал к себе внучку, которую все время держал на руках. Она была сонная и уютно устроилась у него на плече, головкой прижавшись к шее. Он чуть отвернулся, склонившись щекой к головке ребенка, так что я даже не сразу поняла, с ней он говорит или со мной.
— Скажи своей матери, чтобы больше не ждала, не ждала меня, — проговорил он. Потом погладил Экверкве по волосам своей огромной ручищей и бережно передал ее мне.
— Но тебя ведь накажут… тебя ведь… — Я не могла выговорить это слово — столбы, веревки, кровь стояли перед глазами.
— Нет-нет, — сказал он. — Ты убежала, когда не входила больше в мою семью и жила в другом доме. Да и меня утром здесь уже не будет, так что наказывать будет некого. Мне дан приказ пройти с патрульным отрядом в западном направлении от Белой Горы; мы просто выйдем чуть раньше, вот и все. Ничего там, в горах, со мной не случится.
И тут до меня дошло, что он утром отправится в то самое ущелье, где тогда привиделся мне лежащим ничком. Но подобные знания невозможно высказать вслух, и ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить неизбежное; так что я поцеловала его, и он на мгновение крепко прижал меня и девочку к себе, а потом мы ушли, оставив его в том доме.
Мы выбрались на улицу через заднюю калитку в сгущавшихся ранних сумерках.
Один из наших сопровождающих был мне знаком: он был в отряде отца, когда я приехала вместе с ними из Долины; это был умелый мрачноватый человек по имени Арда. Второго я не знала, имя его было Дорабадда, и он служил под началом моего отца во время похода в Страну Шести Рек. Они отличались той верностью своему хозяину, что так высоко ценилась Дайяо; они были похожи на пастушьих собак, надежных, всегда готовых действовать и безрассудно смелых; они подчинялись только приказам хозяина и его тайным желаниям, во всем ориентируясь лишь на него одного.
Ворота города всегда тщательно охранялись, и те, кто входил и выходил из него, подвергались порой настоящему допросу, но у нас никаких осложнений не возникло. Дорабадда сказал, что Эзирью и я — служанки одного из высокопоставленных лиц
