Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

2. Синявский и Голомшток

В 1965–1966 годах советское диссидентское движение только складывалось и не приобрело еще черты движения правозащитного. Главный толчок к его появлению дали арест А. Синявского и Ю. Даниэля и процесс над ними. Сведениями о знакомстве Эренбурга с Даниэлем мы не располагаем. Когда он узнал о Синявском, точно сказать нельзя, но в любом случае это произошло не позже начала августа 1957 года, когда Эренбург получил письмо от Светланы Сталиной, тогда научного сотрудника ИМЛИ. Это был ее отклик на эренбурговские «Уроки Стендаля», вызвавшие злобную реакцию идеологических служб ЦК КПСС. Письмо Св. Сталиной написано 7 августа, а 2-го была сочинена «Записка отдела культуры ЦК КПСС об ошибках в статье И. Г. Эренбурга „Уроки Стендаля“»[1899] с грозным выводом: «Отдел культуры ЦК КПСС считает, что подобные выступления в печати наносят идеологический вред» — и рекомендацией советской печати выступить с критикой неправильных утверждений И. Эренбурга. Так, по указанию «сверху», началась антиэренбурговская кампания (нападкам подверглось не только его стендалевское эссе[1900]), и в СССР никто не имел возможности поддержать Эренбурга публично. Даже номер «Леттр франсез» со статьей Арагона в его защиту был изъят из продажи в Москве и Ленинграде. Светлана Сталина была от «Уроков Стендаля» в восторге. В откровенном и очень личном, выдержанном в духе явного инакомыслия письме[1901] она подробно описала обстановку в ИМЛИ:

«Все мы любим литературу со всей страстью сердца. Но вот беда: у каждого из нас, да и у других наших коллег, есть десятки интересных мыслей об искусстве, но мы никогда их не произносим вслух в те моменты, когда нам представляется трибуна научной конференции и страницы журнала. Там мы пережевываем жвачку известных всем высушенных догм. И это не от нашего лицемерия, это какая-то болезнь века, в этой двойственности даже никто не видит порока, это стало единственной формой мышления интеллигенции (я говорю о своей среде, которую знаю)».

И дальше, когда речь пошла о работе коллег, она рассказала:

«Молодой талантливый литературовед А. Д. Синявский написал небольшую монографию о Пастернаке для 3-х томной истории Советской литературы, готовящейся в нашем институте. Эта великолепная работа написана именно с таких широких позиций гуманистического и жизнеутверждающего слова, как только и можно писать о Пастернаке. Ее очень хвалили, но, увы, в 3-х томник она очевидно не войдет[1902], потому что работа отходит от прямых норм и форм узкой классификации, в которые никак не втиснешь Пастернака. И вот таким образом из Истории советской литературы этот поэт — крупнейший художник — „выпадает“, ибо с этих узких позиций поставить его рядом с Горьким никак нельзя. А с точки зрения большого настоящего искусства, служащего народу, человечеству, прогрессу — это можно и должно, и необходимо было сделать!»

По многим причинам письмо дочери Сталина произвело на Эренбурга исключительное впечатление, он показывал его друзьям — и отечественным, и зарубежным.

Это было своего рода заочное знакомство Эренбурга с Синявским. Следующий их «контакт» начался в 1960 году и связан с небольшой книжкой о Пикассо, сочиненной любившим живопись и графику Пикассо A. Синявским вместе с его другом — искусствоведом, сотрудником ГМИИ им. Пушкина И. Голомштоком[1903]. Писалась она для издательства «Знание», подчиненного одноименному Всесоюзному обществу по распространению политических и научных знаний. Книжку предполагалось выпустить массовым тиражом. Это была первая (с 1920-х годов) работа о Пикассо отечественных авторов (сборник переводов зарубежных статей о творчестве Пикассо вышел малым тиражом в 1957-м и через год был осужден в Записке отдела культуры ЦК КПСС[1904]).

О том, что издательство «Знание» заказало книжку о Пикассо, Эренбург узнал в июне 1960 года, когда ему на дачу в Истру позвонил председатель общества «Знание», нобелевский лауреат по химии академик Н. Н. Семенов и попросил написать внутреннюю рецензию на эту книжку и, если она ему понравится, предисловие к ней (а попутно предложил подготовить брошюру на тему «Искусство и жизнь»). Точно не известно, кто был инициатором этого звонка: авторы или редактор книжки Велта Пличе. Мнение президента общества «СССР — Франция» И. Г. Эренбурга было, несомненно, авторитетным, и его одобрительная рецензия могла помочь изданию книжки, а предисловие — ее читательскому успеху. Эренбург ответил положительно на эти предложения Семенова, и редактор привезла ему рукопись Синявского и Голомштока. В ней не было никаких советских штампов и той дури, которая приводила Эренбурга в бешенство; однако возражений по существу у него было немало (об этом свидетельствовали его пометы на полях рукописи). Он пригласил авторов к себе для личного разговора. Синявского не было в Москве (он находился в поездке по Северу и ожидался лишь 25 августа). Голомшток приехал один, выслушал возражения Эренбурга и пообещал учесть их в ходе доработки. При прощании ему была выдана на прочтение привезенная Эренбургом из Парижа новая книга о Пикассо, написанная Элен Пармелен.

Убедившись, что имеет дело с серьезными, любящими Пикассо авторами, Эренбург написал на их книжку положительную рецензию («Вы знаете и видели по рецензии, — напоминал он потом в письме редактору, — что мне очень хочется способствовать выходу Вашей книги»[1905]). B. О. Пличе его информировала:

«Ваша рецензия, Илья Григорьевич, подоспела в нужную минуту: из плана выбрасывают темы, по которым еще не сданы в издательство рукописи, а т. к. рукопись о Пикассо я не кажу в издательство, пока на ней не будет всех печатей, я показала Вашу бумагу — и тотчас все образовалось. Спасибо Вам»[1906].

Между тем в отсутствие Синявского Голомшток переделывал рукопись. По завершении он написал Эренбургу:

«Я хочу еще раз поблагодарить Вас за те ценные замечания, которые Вы сделали по нашей работе о Пикассо. Я старался учесть Ваши замечания при переработке текста, т. к. целиком согласен с ними, за исключением одного вопроса. Речь идет о последней части, которую можно было бы условно назвать „Пикассо — последний великий художник мировой живописи“ <…>»[1907].

Это письмо он показал редактору, когда сдавал исправленную рукопись, предупредив, что стилистической правкой займется Синявский. Времени было в обрез: готовую рукопись 30 августа надо было сдать в набор.

«Я посылаю Вам рукопись после исправлений, внесенных Игорем Голомштоком, — писала Эренбургу В. О. Пличе. — Думают Игорь и Андрей одинаково, но талантливы они по-разному: Андрей блистательно пишет. Он сядет за работу 25.VIII и трое суток будет точить и чистить текст. Одновременно я буду сверять — для того, чтобы ничегошеньки не было упущено — их экземпляр с моим, на котором у меня записано каждое Ваше слово. Тогда — 30.VIII — я сдам рукопись в набор, как я обязалась и как нужно, чтобы книжка вышла <…>. Я не могу сдать 30 VIII книжку без Вашего предисловия и я должна ее сдать 30 VIII <…>. И еще одна задача, которая может быть решена только с Вашей помощью. Игорь Наумович и Андрей Донатович считают, что Пикассо — последний великий, что он закрывает дверь. Вы считаете, что Пикассо открыл дверь <…>. Я хотела бы Вас просить убедить мальчишек-авторов в их неправоте»[1908].

Эренбург на это ответил:

«31 августа я должен улететь в Женеву и сейчас пишу доклад — увы, не о Пикассо, но о помощи слаборазвитым странам. Таким образом написать что-либо до моего отъезда я не смогу. Есть только одна возможность сдать Ваш материал до 30 августа с предисловием — взять тот мой портрет Пикассо, который составляет одну из последних глав „Люди, годы, жизнь“ 1-й части. Но есть серьезное „но“ — эта глава будет напечатана в октябрьском номере „Н<ового> М<ира>“. Написать что-либо я смогу только в октябре <…>»[1909].

Редактор согласилась напечатать в качестве предисловия фрагмент мемуарной главы. Прочитав в тот же день большое письмо Голомштока и не согласившись со многим в нем (суждения о Возрождении, утверждение, что Кандинский — художник первого ряда, а Брак — второго и т. д.), Эренбург не принял утверждения, что «Пикассо последний великий художник мировой живописи». Напомнив, что «в восьмидесятые годы прошлого (т. е. XIX. — Б.Ф.) века Голомштоки эпохи, отмечая кризис импрессионизма, писали, что эпоха живописи кончена», Эренбург написал И. Н. Голомштоку: «Вы оставите читателя с ложным представлением, что Пикассо завершил период, а живопись продолжают у нас авторы картин „Письмо с фронта“ и „Вернулся“[1910]. Вот над этим подумайте» — и, подводя итоги, высказался совершенно откровенно: