Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

действиям при помощи слов, враждебных взглядов или жестов, а то и более серьезно – пытаясь избежать досмотра и наручников или убежать, – полицейские приступают к контрэскалации, применяя собственные, все более агрессивные приемы. Они повышают на подозреваемых голос, хватают их, толкают, пихают и выкручивают руки, а на следующем уровне применения насилия усмиряют противника с помощью удушающих приемов, ударов и пинков. Подозреваемые тоже могут пойти на эскалацию, проявляя все большую активность и агрессивность, вплоть до того, что начинают размахивать пистолетами или другим оружием либо пытаются переехать полицейского, если находятся в машине. Тогда полицейские еще больше наращивают контрэскалацию, применяя дубинки, пистолеты и ружья с электрошокером, а затем, наконец, смертоносную силу. Главный вывод, к которому приходят Олперт и Данэм, заключается в том, что масштабы эскалации с обеих сторон (в данном случае они используют формулировку «Фактор Силы») имеют взаимный характер и тесно коррелируют между собой. Полицейских и подозреваемых редко разделяет более чем один уровень силового воздействия в сравнении с тем, который только что продемонстрировал оппонент. В большинстве насильственных столкновений делается от трех до пяти пар взаимных ходов [Alpert, Dunham 2004: 94][12]. При этом спокойствие и готовность подозреваемого к сотрудничеству в первом раунде не исключает эскалации в дальнейшем, а подозреваемые, которые на первом шаге использовали огнестрельное или другое оружие, скорее всего, сделают это и во втором или третьем раунде. Самые старшие и опытные полицейские, как правило, применяют к подозреваемым, оказывающим сопротивление, либо минимальный, либо максимальный уровень силы. В тех ситуациях, когда молодые полицейские чаще использовали средний уровень силы, старшие дольше оставались на стадии простых словесных распоряжений и решительного поведения либо сразу перескакивали на верхние уровни применения силы с использованием оружия средней и летальной тяжести [Alpert, Dunham 2004: 141, 165]. Суть их приемов заключалась в том, чтобы не столько вступать в потасовку с подозреваемыми, сколько уговаривать их или использовать подавляющее преимущество собственной силы.

Корпоративная культура полиции проистекает из центрального места конфронтаций в ее работе. Полицейские (по меньшей мере из тех подразделений в крупных городах, которые активно изучаются социологами) не любят общаться с посторонними в свободное время и с подозрением к ним относятся – как, впрочем, и к более старшим по службе [Westley 1970; Skolnick 1966]. Этот момент можно интерпретировать следующим образом: полицейские привыкли доминировать над всеми, с кем они сталкиваются, и поэтому за пределами службы избегают ситуаций, где это невозможно. Это постоянное самоотделение полицейских от тех, кого они патрулируют, поддерживает определенную степень поляризации и культурной изоляции.

Отчасти это стремление установить контроль в любой момент столкновения объясняется тем, что в большинстве ситуаций полицейские находятся в незначительном меньшинстве, напоминая микроскопический военный отряд посреди большого количества потенциальных врагов. Отсюда проистекает стремление полиции с самого начала утвердить ситуационное доминирование, чтобы не продемонстрировать слабость, которая может сделать их уязвимыми для подавляющего большинства. Именно в этом заключается особая напряженность работы полицейских.

Идеальной ситуацией для полиции является доминирование в любой фазе конфронтации, хотя на деле лишь немногие полицейские добираются до высокого уровня насилия с той или иной частотой. Базовым уровнем полицейского насилия выступает поддержание авторитета, однако это не объясняет, почему одни сотрудники применяют в таких случаях куда более жесткие меры, чем другие. К «копам-ковбоям» – той меньшей части полицейских, которые склонны к насилию, – относятся не только сотрудники, агрессивно реагирующие на угрозу или демонстративное неповиновение на своем пути. Такие полицейские рвутся в дело – например, добровольно участвуют в самых опасных и эффектных мероприятиях наподобие изъятия наркотиков и заданий, где требуется выдать ордер на арест[13]. Некоторые из них сталкиваются с насильственными конфронтациями регулярно, оказываясь в ситуациях, когда подозреваемые спасаются бегством или угрожают им, а иногда стреляют в них или бьют их. Эти риски не возникают совершенно случайным образом: вызваться по собственной воле встать во главе группы, проникающей в жилье в поисках подозреваемого, означает не только ожидать опасности, но и стремиться к ней.

Вопрос о том, почему в перестрелках, как правило, регулярно участвует немногочисленный сегмент полицейских – притом, что такие инциденты сами по себе случаются редко, – прояснил Дэвид Клингер [Klinger 2004], выполнивший серию интервью с полицейскими об их опыте участия в перестрелках. Эти сотрудники добровольно соглашались на опасные задания или при любом возможном поводе направлялись к месту событий. Одному из таких полицейских за свою примерно двадцатилетнюю карьеру довелось побывать в двух десятках опасных столкновений, когда он работал в отделе по борьбе с наркотиками и участвовал в выполнении нескольких сотен задач спецназа[14]. По словам этого человека, ему «нравилось гнаться за бегущими людьми. Я всегда, как бы это сказать, тащился от этого – просто было интересно, смогу ли я их поймать» [Klinger 2004: 184][15].

Еще один полицейский рассказал историю, как он взял на себя инициативу в проникновении на чердак, где спрятался грабитель-домушник:

[Командир группы спецназа,] я уверен, немного нервничал, когда поручил нам с Полом забраться на чердак. Но я не волновался. Когда этот чувак крикнул, что не собирается сдаваться и намерен прихватить с собой парочку наших, я сразу просек, что ничего необычного тут не будет – никаких отличий от любого другого вызова, когда кто-то где-то забаррикадировался. То же самое, старик, все то же самое. На самом деле я с нетерпением ждал момента, когда смогу его обнаружить. Это типа как ты или охотник, или добыча. Надо думать о том, что он делает, думать так же, как думает он, внимательно слушать и ориентироваться по запахам. Много раз бывало так, что, когда мы заходили в помещение, где прятались подозреваемые, я чувствовал запах этих чуваков. У них выделяется адреналин, они потеют, и если быть внимательным, то можно почувствовать их запах… И еще нужно учитывать, что они могут укрыться где угодно… Так что страха у меня и в мыслях не было, это вообще было последнее, о чем я думал. Все зависело только от моей подготовки, от моей интуиции – оставалось просто делать свою работу и думать: «Где этот сукин сын? Где он?» [Klinger 2004: 199–200].

Этот эпизод закончился тем, что рассказчик и двое его коллег выстрелили 21 раз в подозреваемого, который спрятался в рулоне теплоизоляционного материала.

Наиболее инициативные полицейские не обязательно стремятся совершать насилие, однако они рвутся в дело и не имеют ничего против применения насилия, если до этого дойдет ситуация. Они осознают себя в качестве элиты, которая выполняет свою работу лучше, чем другие полицейские.