Джозеф Антон - Салман Рушди

Разрыв между агентами глубоко его огорчил. Все эти годы Гиллон и Эндрю были двумя столпами, на которые он опирался, и он доверял им безоговорочно. Ни тот ни другой ни на секунду не дрогнули перед лицом исламистской угрозы, и их пример заставил многих издателей вести себя храбрей, чем они могли бы. Он не мог представить себе существования ни без того, ни без другого, но теперь приходилось выбирать — впрочем, Гиллон, позвонив на следующий день, изящно облегчил ему выбор: «Совершенно ясно, мой милый, что ты должен сотрудничать с Эндрю. Вначале твоим агентом был он, только потом он привел тебя ко мне, так что, конечно, тебе надо с ним остаться, это будет абсолютно правильно».

Они через очень многое вместе прошли, очень много всего сделали. Их отношения по глубине, по сердечности далеко превосходили обычные отношения между авторами и агентами. Они стали близкими друзьями. И тем не менее ему предстояло теперь лишиться Гиллона. Он и вообразить себе не мог, что когда-нибудь придет такой день, он всегда думал, что и Гиллон, и Эндрю вечно будут его агентами. «Ладно, — сказал он Гиллону, — спасибо тебе. Но что касается меня, ничего между нами не изменилось».

«Давай в ближайшее время вместе пообедаем», — отозвался Гиллон, и тема была закрыта.

Председательство в Евросоюзе перешло к Италии, и эта страна уговаривала все прочие государства ЕС согласиться на письмо, которое ЕС и Иран должны будут подписать совестно, — письмо, где будет признано, что фетва остается в силе навечно, — а Иран в обмен на это сделает краткое заявление, что обязуется не приводить фетву в исполнение. Фрэнсис Д’Соуса узнала из своих источников, что тройка министров иностранных дел ЕС намеревается поехать в Тегеран, чтобы обсудить проблему терроризма, и при этом отказывается даже поднимать вопрос о фетве, если этот текст не будет одобрен — в смысле, одобрен им, так сказала Фрэнсис. Британское правительство сопротивлялось, но было обеспокоено своей изоляцией. Он попросил Фрэнсис сообщить источникам, что он не для того боролся семь лет, чтобы теперь мириться с согласием Евросоюза признать правомочным экстратерриториальный призыв к убийству. Он ни за что не согласится на такой документ. «Пусть эти гребаные ловкачи идут в жопу», — сказал он. Он не станет поддерживать этот безнравственный, отвратительный шаг.

«Итальянское письмо» не было ни подписано, ни послано.

Он обсужил с Гейл Рибак из «Рэндом хаус» возможность передачи этому издательству прав на «Шайтанские аяты» в мягкой обложке. Она сказала, что Альберто Витале теперь, судя по всему, «настроен положительно», но что ей нужны определенные заверения по части безопасности. Он предложил Гейл и Кэролайн Мичел спросить всех европейских издателей «Аятов» в мягкой обложке на других языках и компанию «Сентрал букс», распространявшую в Великобритании книгу, выпущенную консорциумом, какие меры безопасности они принимают, если принимают вообще, и встретиться с Хелен Хэммингтон, Диком Вудом и Рэбом Конноли, чтобы услышать их мнение. Пядь за пядью, подумал он. Мы доберемся до цели — но как все это мучительно долго!

Элизабет узнала, что Кэрол Нибб, ее двоюродная сестра, растившая ее после смерти матери, страдает хроническим лимфолейкозом — тем же ХЛЛ, с которым боролся в Нью-Йорке Эдвард Саид. Новость потрясла Элизабет. Кэрол была для нее из всех родственников самой близкой. Он тоже глубоко опечалился. Кэрол была милая, добрая женщина. «С этим раком можно бороться, — сказал он Элизабет. — Мы постараемся ей помочь. Ей надо обратиться к врачу Эдварда — к доктору Канти Раи на Лонг-Айленде».

Смерть без разбора стучалась в двери добрых и недобрых. Через две недели после того, как он узнал о болезни Кэрол, пришла новость о смерти человека, которого ему трудно было оплакивать. Злобному гному Калиму Сиддики не суждено было больше изрыгать угрозы. Он участвовал в конференции в Претории в Южной Африке, и там его убил сердечный приступ. Некоторое время назад, как выяснилось, ему сделали операцию по шунтированию на сердце, но он продолжал пустословить и бесноваться, хотя более умный человек постарался бы жить поспокойней. Так что он, можно сказать, сам выбрал такой конец. И поделом, подумал он, но от публичных комментариев воздержался.

Позвонил Майкл Фут — он был очень доволен. «Этого бога мусульманского — как там его кличут? Что-то имя вылетело из головы». Аллах, Майкл. «Да-да, Аллах, конечно, как я мог позабыть. Ну так он явно не на стороне нашего приятеля Сиддики, правда? Правда?» Прошу покорно, доктор Сиддики, ваше время истекло.

Элизабет поехала к Кэрол в Дербишир. Вернувшись, она рада была узнать, что Сиддики больше нет. И еще она прочла только что законченный им двадцатистраничный план нового романа «Земля под ее ногами», и он так ей понравился, что возникшая между ними трещина исчезла и была позабыта. Но на следующий день — мироздание не могло допустить, чтобы он долго был счастлив, — его отвезли в «Шпионский центр» чтобы сообщить поистине пугающую новость.

Вид большой, песочного цвета крепости у реки никогда не внушал ему успокоения, хоть ее и украшали неуместные тут рождественские елки; ни один из приездов сюда не добавил ему бодрости. Сегодня в безликой комнате для заседаний его встретили «день» и «утро»: мистер П. М. и мистер А. М.[216] — глава контртеррористической службы по Ближнему Востоку и начальник иранского сектора. Присутствовали — как говорится, «на правах слушателей» — Рэб Конноли и Дик Вуд.

— Службам безопасности стало известно, — начал А. М., — что Иран, под которым мы имеем в виду верховного лидера Хаменеи и министра разведки Фаллахиана, инициировал долгосрочный план, имеющий целью найти и убить вас. Они готовы потратить на это много времени и денег. Не исключено, что план существует уже два года, но мы стали уверены в его существовании только в последние месяцы.

— Мы сочли своим долгом сообщить вам об этом, — сказал П. М. — Вот почему мы встречаемся с вами сегодня под нашими настоящими именами.

Выслушивая плохую новость из уст мистера Утро и мистера День, он напряженно ждал продолжения — ждал, что они скажут: враг установил, где вы живете. Но нет, не установил. Будь это так, сказал мистер Утро, положение было бы чрезвычайно серьезным. По меньшей мере это означало бы, что ему до конца дней потребуется полицейская защита.

Он поделился своими опасениями за Зафара, Элизабет, Самин и за мать, живущую в Карачи.

— Ничто не указывает на то, что они намерены напасть на кого-либо из ваших родных и друзей, — сказал мистер День. — Даже чтобы через них подобраться к вам. Вы, однако остаетесь мишенью номер один.