Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорогу переходило стадо коров. Идущий навстречу грузовик, выкрашенный в оранжевый цвет, все-таки смог пробиться сквозь него, неистово трубя клаксоном, и умчался, не отклонившись от своего пути. Коровы, испугавшись грузовика, разбежались, но двое пастухов в шляпах, сплетенных из пальмовых листьев, спокойно перешли через шоссе, гоня впереди себя своих животных, словно бы ничего и не случилось. Один из них держал в руке мачете – большой искривленный нож для рубки сахарного тростника, другой, поменьше ростом, хлестал по коровьим спинам оливковой веткой. Они передавали друг другу плод манго, от которого по очереди откусывали. У коров на спинах выделялся серый горб. Все они были очень тощие, вокруг них вились тучи жужжащих насекомых. Актриса, не отрываясь, следила за ними, пока все стадо не скрылось в оливковых зарослях. За все это время ни одна из коров не издала ни единого звука. На Кубе, даже сидя в машине, можно стать свидетелем сцен, которые навечно запечатлеваются в памяти. Здесь самое голубое в мире небо, а поля, раскинувшись до самого горизонта, поражают глаза всеми оттенками красного. То тут, то там выделяются островки зелени, лакированные листочки оливковых деревьев кажутся мокрыми.
Ее голос звучал спокойно, почти монотонно. Наверное, потому, что на этот раз она не повторяла тысячу раз отрепетированный номер, а просто делилась воспоминаниями, спонтанно всплывающими в ее памяти. В Санкти-Спиритус их встречало множество оркестров и танцевальных групп. Приветственное представление им устроили в патио, выложенном мраморными плитами, с пересохшим фонтаном посередине. Ближе к вечеру принесли целые охапки цветов, и скоро весь патио благоухал ими. Аромат цветов смешивался с запахом пота, исходившим от танцоров, и в какой-то момент даже мраморные плиты пола, выкрашенные бледножелтой краской, охлаждаясь в преддверии ночи, стали издавать свой особенный запах. Рядом с Язаки, снимавшим все происходящее на видеокамеру, сидел совсем юный еще флейтист. Ему не исполнилось и двадцати, он носил выцветшую рубаху с открытым воротом и с каким-то странным рисунком. Когда Язаки поинтересовался, он ответил, что эту рубаху его прадед, тоже музыкант, носил еще в двадцатых годах. Заметив, что Язаки направил на него свою камеру, он выдал очень длинное соло. Кроме флейтиста, в оркестре были еще контрабас, несколько гитар, конгас, цимбалы и трое певцов. Но Язаки снимал только флейтиста, и все остальные музыканты были недовольны. Но Язаки не обращал на это никакого внимания, а уж флейтист – тем более. Он просто показывал всем свою радость от того, что на него обратил внимание такой человек, как Язаки. Такое часто встречается на Кубе, и Язаки нравился такой образ мыслей. Вообще Язаки всегда очень внимательно относился к чувствам других, он боялся их задевать, но здесь, на Кубе, он отходил от своих принципов. В Японии необходимо проявлять уважение к своим старшим товарищам. И в похожей ситуации, случись дело именно в Японии, этот юный флейтист ввиду своего возраста оказался бы на самом последнем месте и уж точно не посмел бы с надменным видом исполнять такое длинное соло. Если японец, чьи достоинства еще не признаны сообществом, попытается выделиться, его поведение будет расценено как агрессивное поведение по отношению ко всей группе.
Соло на флейте было таким длинным, что успело изрядно надоесть всем слушателям. Недовольство и ревность других музыкантов ощущались почти физически, явление было подобно вихрю, поднявшемуся посреди патио. Наконец флейтист выдал виртуозную трель, пронзительную и быструю, которая словно растаяла в мрачной мелодии, заколдовав припев. Но никто не заметил изменения тональности. Позже актриса много раз пересматривала видеозапись, но так и не смогла определить тот момент, когда музыкант отошел от основной темы. Язаки объяснил ей, что в кубинской музыке, особенно в импровизации, модуляцию не применяют. И в печальной мелодии припева не должно было быть такой пронзительной трели. Тот молодой флейтист не был изобретателем импровизации, он только придал некую форму бесконечному потоку звука. «Представь себе музыканта, который вечером идет один по берегу реки с карманным фонарем и выхватывает его лучом различные места на водной поверхности, при этом он еще и способен показать другим то, что он смог осветить своим фонарем. Но и не освещенная, река все равно продолжает течь», – так выразился по этому поводу Язаки.
В течение нескольких часов они прослушали с добрый десяток оркестров. Ей особенно запомнилось трио, в котором играли потомки индейцев, что для Кубы большая редкость по нынешним временам. Эта группа исполняла только мексиканские болеро. Двое певцов, один игравший также на контрабасе, другой – на маракасах, чертами лица были вылитые индейцы. И, как отметила актриса, их голоса звучали незабываемо. У кубинцев голос с металлическим оттенком, страстный, а голоса этих людей с примесью индейской крови выражали только грусть. «Когда Язаки ласкал меня, наглотавшись наркотиков, – говорила актриса, – он никогда не слушал кубинцев. В эти минуты он предпочитал бразильскую музыку или джаз».
После этого многочасового прослушивания они с Язаки вернулись в Тринидад, где наконец встретились с Изабеллой. Дом певицы располагался на склоне холма. Уже было совсем темно. Дверь открыла девушка, представившаяся ее дочерью, которая объяснила, что в это время Изабеллу можно найти в парке неподалеку. Тогда они решили выйти из машины и прогуляться туда пешком. Их путь лежал через переулок, смахивавший на грунтовую дорогу, проходивший перпендикулярно склону холма. Ни в доме Изабеллы, ни в самом парке не оказалось ни единого фонаря. Улица освещалась только светом, льющимся из редких окон. Наполовину разрушенные дома в средневековом стиле, напоминавшие постройки Флоренции или Венеции, были окружены где желтоватым, а где голубоватым сиянием. Когда глаза привыкли к темноте, путникам показалось, что весь город был погружен в мечтательную истому. Дома так тесно подступали к дороге с обеих сторон, что был виден лишь небольшой клочок ночного неба. В этом небесном прямоугольнике проплывали вытянутые белесоватые облака. Актрисе показалось, что вот-вот пойдет дождь.
«Здесь, – говорил Язаки, – и только здесь можно почувствовать близость ночи. В южных странах ночь обычно мягкая. На
