Красный сфинкс - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Матильда! Матильда! Матильда!
Услышав свое имя, Матильда тотчас же узнала этот голос и устремилась в ту сторону, откуда он доносился, восклицая:
— Антонио!
Затем влюбленные встретились и бросились в объятия друг друга.
С минуту они стояли, обнявшись, прислонившись к стволу апельсинового дерева, и были не в состоянии говорить — с их уст срывался лишь неясный лепет, способный сказать влюбленным так много без единого слова.
Наконец, оба вернулись из прекрасной страны грез, которую мы видим только во сне, и прошептали одновременно:
— Это ты!
Затем они слились в поцелуе и одновременно выдохнули: «Да!»
Придя в себя, графиня воскликнула:
— А как же мой муж?
— Все прошло благополучно, как мы и рассчитывали — он принял меня за брата Джачинты и разрешил остаться в замке.
Влюбленные сели рядом и взялись за руки; пришла пора объясниться.
Объяснения отнимают у влюбленных много времени; начавшись в саду, они продолжались в комнате Джачинты, которая, как было решено, провела ночь у постели своей хозяйки.
Около восьми часов утра в дверь кабинета графа тихо постучали; комендант уже не спал и был одет — его разбудили еще в шесть часов, когда прибыл гонец из Турина с извещением о том, что французы находятся в Риволи и, видимо, намереваются приступить к осаде Пиньероля.
Граф был встревожен; об этом было нетрудно догадаться по резкому тону, каким он произнес: «Войдите!»
Дверь открылась и, к великому изумлению графа, перед ним предстала его жена.
— Это вы, Матильда! — вскричал он, вставая. — Значит, вы уже слышали новость? Не по этой ли причине вы неожиданно почтили меня столь ранним визитом?
— О какой новости вы говорите, сударь?
— О том, что, вероятно, нам грозит осада!
— Да, правда, и я хотела бы поговорить с вами об этом.
— Каким образом и от кого вы это узнали?
— Я сейчас все вам скажу; из-за этого известия я не спала всю ночь.
— Это заметно по цвету вашего лица, сударыня: вы бледны и у вас утомленный вид.
— Я с трудом дождалась утра, чтобы с вами поговорить.
— Разве вы не могли меня разбудить, сударыня? Это настолько важное известие, что оно того заслуживало.
— Сударь, данная новость пробудила в моей душе множество воспоминаний и сомнений, и я решила, что лучше ничего вам не говорить, пока вы сами об этом не узнаете и не обдумаете, к каким последствиям это приведет.
— Я совсем вас не понимаю, сударыня, и, признаться, поскольку вы никогда не говорили о государственных делах и о войне…
— О! Мужчины слишком презирают слабый женский ум, и нам не следует говорить о подобных вещах.
— А вы утверждаете, что они ошибаются, — произнес граф с улыбкой.
— Без сомнения, ибо подчас мы могли бы давать вам неплохие советы.
— Если бы, к примеру, я спросил ваше мнение о положении, в котором мы оказались, какой совет вы бы мне дали?
— Прежде всего, сударь, — сказала графиня, — я напомнила бы вам, сколько раз герцог Савойский проявлял по отношению к вам неблагодарность.
— Это излишне, сударыня, — я помню, и всегда буду помнить о неблагодарности герцога.
— Кроме того, я сказала бы вам: вспомните о туринских празднествах, во время которых государь, способствовавший нашему браку, делал мне предложения, оскорбительные для вашей и моей чести.
— Я помню об этих предложениях, сударыня.
— Еще я бы сказала вам: не забудьте, как жестко и грубо он приказал вам покинуть замок в Риволи и ждать прихода французов в Пиньероле!
— Я все помню и жду лишь подходящего момента, чтобы доказать это герцогу.
— Что ж, сударь, этот момент настал — вы находитесь в том положении, когда человек становится властителем своей судьбы и может сам выбирать себе будущее. Что вы предпочитаете: рабство у жестокого и надменного господина или свободу с почетным званием и огромным состоянием?
Граф удивленно посмотрел на жену и произнес:
— Признаться, сударыня, я тщетно пытаюсь понять, куда вы клоните.
— В таком случае, я поставлю вопрос ясно и четко.
Удивление графа возросло.
— Брат Джачинты состоит на службе у графа де Море.
— Внебрачного сына короля Генриха Четвертого?
— Да, сударь.
— Ну, и что, сударыня?
— Так вот, позавчера кардинал де Ришелье заявил в присутствии графа де Море, что он готов заплатить миллион человеку который вручит ему ключи от Пиньероля!
В глазах графа появился алчный блеск.
— Хотел бы я посмотреть на этот миллион, — сказал он.
— Вы увидите его, когда пожелаете, сударь!
Граф судорожно сжал свои руки.
— Миллион, — пробормотал он, — вы правы, сударыня, над этим стоит призадуматься; но откуда же вы узнали, что такая сумма предложена?
— Очень просто: граф де Море взял дело в свои руки и послал Гаэтано с приказом прощупать почву.
— Поэтому-то Гаэтано и явился вчера вечером навестить сестру?
— Вот именно, а Джачинта попросила меня его принять; таким образом, он рассказал обо всем мне; значит, это предложение было сделано мне и, если дело сорвется, пострадаю только я.
— А почему оно должно сорваться? — спросил граф.
— В том случае, если бы вы отказались!.. Это было не исключено.
Граф на миг задумался.
— Какие гарантии мне будут предоставлены? — осведомился он.
— Деньги.
— А какие гарантии потребуют от меня?
— Залог.
— Какой залог?
— Все очень просто: перед началом осады вы удалите вашу жену из крепости, которую решили защищать до последнего. Вы отправите меня к моей матери в Селамо, где я буду ждать, когда вы сообщите мне, в каком из французских городов мы должны встретиться.
— Как будет уплачен этот миллион?
— Золотом.
— Когда?
— Когда в обмен на золото, которое принесет вам Гаэтано, вы вручите ему акт о капитуляции с вашей подписью и разрешите мне уехать.
— Пусть Гаэтано возвращается сегодня вечером вместе с миллионом, а вы приготовьтесь к отъезду.
В восемь часов вечера граф де Море под тем же именем Гаэтано доставил в Пиньерольскую крепость мула, нагруженного золотом, как он обещал кардиналу де Ришелье, и уехал оттуда вместе с графиней, как обещал себе.
Матильда везла договор о сдаче города, помеченный послезавтрашним числом, чтобы кардинал успел приступить к осаде крепости. Гарнизону было позволено покинуть Пиньероль со всем своим имуществом.
XXI
ОРЕЛ И ЛИС
Через день кардинал де Ришелье вступил в Пиньероль; в то же время Карл Эммануил покинул Турин, чтобы оказать поддержку гарнизону крепости.