Возраст гнева - Сергей Самаров

Но Аглая Николаевна была очень довольна.

— Похоже получилось. Я даже не думала, что так точно можно нарисовать на компьютере.

Лично я никогда фотороботам, как и всяким другим роботам, не доверял, к счастью, и встречался с ними нечасто. Только во время командировок на Северный Кавказ. Как правило, компьютерные портреты совсем не походили на оригиналы, и определить, сравнивая оскаленное смертью лицо с изображением на бумаге, тот ли это человек, было сложно. В этом случае выручала экспертиза.

Что касается других роботов, к которым относились, например, разведчики-«беспилотники», то мне, как командиру роты, ни разу не попался такой «в комплекте» со специалистом, умеющим управлять этой штуковиной. Слышал я по разговорам, что в другие отряды время от времени присылали «беспилотники» вместе с оператором, но нас таким подарком так и не наградили. А от инструкции на тридцати с лишним страницах толку было мало. С ней, как я справедливо считал, стоило разбираться на месте, до командировки, и там же следовало подготовить оператора из числа солдат роты. Чтобы потом не крутить истерично джойстики, опасаясь разбить недешевую технику о скалы.

Видел я и работу гусеничного робота-минера. Этот к нам прибыл вместе со специалистом-сапером. Пустили его вперед, к входу в ущелье, где засели бандиты. Взрывное устройство робот нашел быстро, но тут же и подорвал его, предупредив бандитов о нашем приближении. Сам робот от взрыва не пострадал (надежная конструкция!) — пострадали мы, это нам в составе одного разведвзвода пришлось вести тяжелый бой с численно превосходящими силами противника. Наш штатный сапер без помощи робота нашел и обезвредил бы это взрывное устройство. Причем тихо и быстро, а мы дождались бы подкрепления и всеми силами вошли бы в ущелье.

Вот почему уже от одного понятия «робот» меня начинало тошнить.

Но Аглае Николаевне я охотно поверил: этот фоторобот имеет портретное сходство с оригиналом. Она мне показалась женщиной достойной и не склонной к глупым шуткам, поскольку шутки в той ситуации, где убивают людей, были неуместны.

Забрав распечатку фоторобота и список командования отдельным отрядом спецназа внутренних войск «Росомаха», я попрощался с капитаном Саней и отправился отвозить Аглаю Николаевну, хотя она и уверяла меня, что доберется до дома на троллейбусе. Но я был ответственен за нее перед Виктором Федоровичем и потому намеревался довезти до дома в целостности и сохранности. А чтобы она не думала, что причиняет мне неудобства, я сослался на свои корыстные побуждения — дескать, надеюсь у них дома попить чай с вкусным печеньем. Мое упоминание о печенье покорило ее больше, чем желание спасти ее мужа от обвинений следователей ФСБ. Аглая Николаевна тут же согласилась ехать со мной.

В действительности мне не были нужны ни чай, ни печенье, хотя печенье Аглая Николаевна пекла действительно вкусное. Я просто хотел более подробно поговорить с отставным подполковником Скомороховым о товарище Сарафутдинове, который не вернулся вместе с ним домой, и обо всем, что знал Виктор Федорович о вербовке двух офицеров здесь, в городе, поскольку, отправляясь делать фоторобот, не успел задать эти вопросы.

Наверняка подполковник Скоморохов знал больше. Как разведчик, пусть и в отставке, он умел собирать отдельные слова и понятия и складывать их в одно целое, формируя правильный вывод. Он не выложил свои соображения полковнику Свекольникову или подполковнику Лихачеву, когда те домогались этих сведений, Скоморохов не хотел подставить людей, которые ему доверились. Если бы он что-то сказал следователям, то это наверняка знала бы и капитан Радимова, а через нее и я, поскольку Саня проявляла обо мне постоянную заботу. Она обязательно постаралась бы помочь мне определить вербовщиков, не подставляясь под возможное покушение.

И если Сарафутдинов с товарищем даже предлагали самому Скоморохову войти перед отъездом в их команду, как мне сообщил при первой встрече сам Виктор Федорович, то разговор о вербовщиках должен был бы зайти обязательно. Но у Скоморохова со мной сложились совсем не такие взаимоотношения, как со следователями ФСБ, и потому хотелось надеяться, что он будет более откровенен и даже захочет в меру своих сил помочь мне в поиске.

Я показал Виктору Федоровичу фоторобот.

— Да, такого легко запомнить, — согласился отставной подполковник и одобрительно посмотрел на жену. И не удержался от шутки в армейском стиле: — Всегда-то бабы на мужиков пялятся. Особенно на таких красавцев. Ну и вкус у тебя, Аглая…

Аглая Николаевна принесла нам, снова усевшимся в те же кресла, чай с печеньем. Сама села на стул с торца журнального столика. Я не стеснялся при ней вести разговор, потому что до кухни от столика пять шагов, и женщина в любом случае слышала бы нашу беседу.

— Виктор Федорович, хочу вас спросить о втором вашем знакомом, который не вернулся вместе с Сарафутдиновым. Про него что-то известно?

— Я знал, что вы заговорите об этом. И постарался все вспомнить и проанализировать, чтобы нарисовать вам максимально подробную картину. К сожалению, я знаю об этом деле только от самого Равиля Эмильевича и от полковника Свекольникова. Но у полковника практически нет информации или он просто не посчитал нужным ею делиться.

Равиль Эмильевич расстался с Александром Рахимовичем Киреевым — это бывший капитан нашего областного ОМОНа — еще на границе Турции с Сирией. Их в разные места отправляли с разными людьми. И больше он ничего о нем не слышал. Им обоим на границе дали новые sim-карты. За их, кстати, счет. И они даже созвониться не могли, потому что не знали новые номера друг друга. Им сказали, что это обычная практика для обеспечения безопасности. Я это могу понять. Так, наверное, сам бы на месте проводников поступал. Услуги проводников они тоже, кстати, оплачивали из своего кармана. Им дали только координаты людей, к которым следует обратиться.

— Кто дал? — спросил я, стараясь казаться не слишком навязчивым.

— Вот этого я не могу сказать — не знаю. Насколько я понимаю, кто-то из прихожан здешней мечети. У нас в городе две мечети — традиционная и салафитская, так ваххабиты себя называют — салафиты.

— Это я знаю по Дагестану. Хотя слышал, что это не совсем одно и то же, и между учениями салафитов и ваххабитов существует определенная разница. Хотя для большинства непосвященных это одно и то же. Даже для большинства мусульман. Но богословы разницу видят, хотя и небольшую. Не принципиальную.

— Вот и отлично, что ты даже с такими тонкостями знаком. Насколько я знаю, Равиль Эмильевич и Александр Рахимович сами познакомились в салафитской мечети. До этого они друг друга не знали. Хотя и тот и другой были знакомы со мной, потому что я проводил занятия по боевой подготовке и в отряде спецназа внутренних войск, и в областном ОМОНе, и в клубе электролитного завода, где тренировал своих парней Равиль Эмильевич. Туда, кстати, и Киреев часто заходил, как он сам говорил, жирок сбросить. Меня попросили вести такие занятия, я от скуки согласился. Когда пенсионер сохраняет привычки к организованной жизни, у него всегда остается свободное время, хотя многие пенсионеры и говорят, что свободного времени у них было больше, когда они работали. Но я не буду отвлекаться. Что тебя еще интересует? Спрашивай…

— Я помню, вы говорили, что они и вам предлагали к ним присоединиться.

— Да, было дело. Но я категорично отказался. Сказал, что, если бы еще были силы, я бы служил. А когда сил не стало, когда почувствовал, что отдача от меня уже не та, что раньше, вышел на пенсию. Правда, несколько раз мы к этому вопросу возвращались. Меня ненавязчиво пытались убедить в том, что всей мировой цивилизации поставлен бесповоротный диагноз и лечить эту цивилизацию бесполезно. Ее надо просто заново строить.

— Даже так, — улыбнулся я. — И какой диагноз?

— Они называют это танатологическим синдромом.

— Красивое название. Умное, по крайней мере. Звучит почти научно, кого-то и вправду может «достать». А что это вообще такое?

— Танатология — это раздел медицины, изучающий состояния человека в момент умирания. Все процессы, связанные с умиранием. Признание смерти, как естественного завершения жизни. Антоним реаниматологии. Только танатологический синдром, как мне объяснили, уже свидетельствует об обязательном умирании, когда никакая реанимация не сможет помочь. Например, смерть по старости.

ИГИЛ считает, что умиранию цивилизованного мира способствует установившийся старый мировой порядок, который следует разрушить как можно быстрее и до полного основания, чтобы оставшиеся в живых люди начали жить по-новому. Они берутся этот порядок установить. Вот на это, на танатологический синдром, многие и покупаются. И не только в России, но и в странах Запада.

Я как-то знакомился со статистикой. В Западной Европе и в США наступил пик самоубийств среди молодежи. И психологи называют причину — массовые депрессивные состояния, вызванные безысходностью. Расслоение общества на супербогатых и абсолютно бедных развивается в геометрической прогрессии. В последние годы это особенно заметно. И на Западе, и в России.