Три розы - Юрий Бурносов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юноша обиженно сжал губы, но кивнул.
– Надеюсь, вы не сделаете ничего необдуманного. Достанет нам одного безумца – меня.
– Но если вас убьют, хире субкомиссар, я буду терзаться до конца своих дней!
– А если при этом убьют и вас? К тому же я все более склоняюсь к мысли, что если меня и ждет смерть, то не этой ночью. Сделайте лучше вот что: пойдите к Четырем Башням и отыщите там Альгиуса, которого уже видели у меня. Возможно, он будет пьян, тогда постарайтесь привести его в чувство и расспросите со всем тщанием, знает ли он что-нибудь о трех розах, о нетопыре и долгоносике, о Третьей Книге Марцина Фруде и о словах: «А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя».
– Откуда это?
– О том вам лучше пока не знать… Езжайте сейчас же, ибо мнится мне, что сей Альгиус не так-то прост. Скажите, что от его ответов зависит моя жизнь, равно как жизнь многих других, совсем безвинных.
…Вот уже второй час, как на предместье опустилась мгла, а Хаиме Бофранк все бродил по узким грязным улочкам с факелом в руке. Закрытые ставни окон, запоры и засовы на дверях казались жалкими, ничтожными в сравнении с ужасом, что поселился здесь. Субкомиссару вспомнился поселок – точно так же его жители прятались, лишь только солнце клонилось к закату… Люди не выходили из домов, никто не ходил в лес за грибами, за хворостом, за дровами… Во тьме метались туда-сюда, словно тени грешников, только крысы, обитавшие здесь в великом множестве, да кошки, очевидно, питавшиеся этими крысами и пропитания для вышедшие на охоту.
Под ногами противно чавкнуло, сапоги на миг увязли в рыхлом и склизком, и Бофранк с отвращением подумал, что бы это могло быть.
Внезапно за его спиною раздался голос:
– Я отложил все дела, чтобы эта встреча состоялась. Я даже не стал никого убивать… пока.
Упырь – а это был, вне всякого сомнения, он – стоял в конце переулка, прислонясь к дощатому забору, от старости и небрежения совсем сгнившему и разъехавшемуся.
– Вот я и повидал вас, хире Бофранк, – сказал он. На упыре был плащ темной ткани, капюшон надвинут на самое лицо так, что его совсем не было видно, чему дополнительно способствовала тьма вокруг. Она рассеивалась лишь на малую толику пламенем факела, который субкомиссар сжимал в руке.
– Зачем я нужен тебе? – спросил Бофранк. Он старался говорить громко и уверенно, но сырой зловонный воздух словно бы душил голос, делал его тихим и сдавленным.
– И верно: зачем ты нужен мне? Ты, жалкий и слабый, ты, которым крутят как хотят все, кому это потребно!
Упырь засмеялся, и страшен был этот смех.
– По крайней мере, я остался человеком, чего не скажешь о тебе… Шарден Клааке!
– Вот как?! Ты узнал меня?! И ты думаешь, я поверю, будто ты сам постиг это? Нет, виновата дрянная девка, до которой я пока никак не могу добраться.
– Не будем говорить о ней сейчас, раз уж ты позвал сюда именно меня. Я ведь верно истолковал твои знаки, Шарден?
– Можешь звать меня и так, если тебе угодно, хотя имена для меня сейчас – ничто. Да, я звал тебя, Хаиме Бофранк, и вот зачем. Помнишь ли ты, как этот дряхлый мешок с кишками испытывал мои силы на острове?
– Насколько я помню, ему кое-что удалось, – сказал Бофранк, опуская факел так, чтобы свободной рукою можно было достаточно незаметно нащупать пистолет. Чтобы правильно вложить его в специальные пазы на искусно сделанной перчатке, без которой увечная кисть не могла держать оружия, требовалась изрядная сноровка, но на то и употреблял субкомиссар частые тренировки.
– Не скрою, он был сильнее, нежели я ожидал, но мои раны принесли совсем не то, чего он желал! Я страдал, я скрывался в пещерах, я лечил эти раны и постиг слишком многое, чтобы сожалеть о них. Я беседовал с теми, чье существование для всех вас невозможно, я видел такое, от одного взгляда на что ты потерял бы остатки рассудка!
– Может быть, это пригодится для твоей книги? – спросил Бофранк насколько мог спокойно. Тьма вокруг, казалось, все более сгущалась, становясь почти осязаемой. Факел шипел и потрескивал; субкомиссар вдруг с ужасом подумал, что случится, если факел погаснет.
– Никакая книга не объемлет того, что мне ведомо. Но хватит болтать! Ты нужен мне, не скрою, и даже прошу простить мне несдержанность, что проявил я в самом начале нашей беседы. Я знаю, что тебя прислал Баффельт, который ищет схватить и уничтожить меня. Через твое посредство я хочу предложить Баффельту мир. Такой мир, который устроит меня и его – временно, конечно же, временно, но для каждого из нас отпущенный срок будет значить разное. Пусть он живет, пусть набивает свой жирный живот, пусть командует своими жалкими миссерихордами, которые служат невесть кому в своих деяниях… Я выжду.
– Почему же ты сам не скажешь Баффельту, что хочешь?
– Я не могу пробраться туда, – признался упырь. – Их много, они сильны, а я не хочу до поры рисковать. Как видишь, я откровенен с тобой; я могу даже пообещать тебе не трогать тебя и твоих друзей – всех, кого сочтешь нужным. Скажи ему, объясни ему, испугай его. И скажи своей девке, объясни ей, испугай ее. Пока я не обращаю на нее внимания, но…
– Но ты продолжишь убивать?
– А кого здесь жалеть? Ты, сын декана, субкомиссар Секуративной Палаты, дворянин, печешься о жалких отбросах, которые плодятся, как и живут, подобно свиньям?
– Я просмотрел отчеты – ты убил уже девятерых детей.
– Дети стали бы взрослыми, – пожал плечами упырь, – а для меня нет никакой разницы, на какой стадии они послужат мне.
– Третья Книга, так ведь? – спросил Бофранк. – «А дары будут голова, да рука, да сердце, да кишка, да что еще изнутри. И тлен будет, и сушь будет, и мрак ляжет».
– Ты знаешь? Ах да, это тоже сказала тебе она. Тогда тебе легче будет осознать, что я могу сделать и что я сделаю – с тобой или без тебя, с Баффельтом или без оного. Дело лишь в сроках, мой друг. В сроках. И для тебя они означают жизнь, а для меня – лишь досадное промедление, которое я, однако ж, могу стерпеть.
– Могу ли я знать, лжешь ли ты, правдив ли?
– Ты не веришь мне? Что ж, и тут ты прав. Пойми же: мне нет нужды в твоей смерти, в смерти Баффельта и даже в смерти этой девки, что полагает себя сведущей во всем. Я подожду еще десять, двадцать, тридцать лет.
– Но если ты так всесилен, что тебе в моей помощи? Баффельту ты мог бы написать и письмо, в аудиенции нет нужды.
– Да, это так. Но я не могу сложить все части головоломки, которая передо мною. Мне нужно средоточие, мне нужен покой, а мне непрерывно мешают. Скажи Баффельту, скажи своей девке. Испугай их.
– Доказательства. Мне нужны доказательства, – молвил Бофранк, и как раз в этот момент факел зашипел особенно сильно, пламя покачнулось и почти угасло, но вдруг встрепенулось и заиграло с прежней силой.
– Какие?
– Сними хотя бы капюшон.
– Всего лишь?
Упырь небрежно сбросил капюшон за спину, и Бофранк увидел лицо прежнего Клааке – заострившееся, бледное, но почти ничуть не изменившееся. Действительно, несчастный Волтц Вейтль выглядел куда ужасней. Но когда субкомиссар присмотрелся, он увидел и странные, словно бы квадратные, зрачки бывшего секретаря Броньолуса, и остроконечные зубы, и кончик носа, плотоядно подергивавшийся, словно бы у животного.
– Где же пылающие очи? – насмешливо вопросил упырь. – Не знаю уж, откуда повелись эти россказни, ибо не в моих правилах оставлять живыми тех, кто мог увидеть и уж тем паче описать меня.
– Очам твоим, хире Клааке, и вправду не хватает немного огня, – сказал Бофранк и, со всей возможной быстротой вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, выстрелил прямо в глаз упыря.
Со страшным воплем отшатнулось гадкое существо, обрушивая за собою забор, и это все, что успел увидеть субкомиссар Бофранк, ибо факел в сей момент зашипел особенно громко, после чего угас.
И верно говорят: своя своих не познаша. Ибо где еще есть столько секретов, кроме как рядом с нами, что рукою подать?
А не ведают, сирые, оттого ищут в маете и сомнениях…
Эдмон из Де Фона. Письмо о житницеГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой мы оставляем пока Хаиме Бофранка и многое узнаем о мытарствах юного харе Фолькона и об Альгиусе, прозываемом такоже Собачьим Мастером
Задание, каковое дал юному Мальтусу Фолькону субкомиссар Бофранк, оказалось не из простых. Уже добравшись до Четырех Башен и отпустив возницу, юноша понял, что Бофранк отнюдь не сказал ему, где искать обиталище Альгиуса. Ничего не оставалось, как справиться у прохожего доброго человека, однако таковых отчего-то не попадалось. Несколько оборванцев, жующих табак, тут же принялись отпускать шуточки по поводу платья Фолькона, делая это, правда, в достаточном удалении, так как шпагу свою юноша держал на виду. Наконец доверие его вызвал некий приличного вида старичок, несущий корзину с овощами; к сожалению, на вопрос Фолькона он не только не ответил, но и излил на голову юноши грязнейшие проклятия и богохульства, из чего тот сделал вывод, что старец либо пьян, либо безумен, либо и то и другое вместе.