Теневая лампа. Книга четвертая - Стивен Рей Лоухед

Глаза моряка сузились, и он громко фыркнул.

— Да я просто из вежливости, сэр, прошу прощения.

Подошел половой с тарелкой хлеба и колбасы; за ним хозяин принес кувшин и две кружки. Берли поблагодарил трактирщика, выдал ему пару пенни, и махнул рукой. Когда они снова остались одни, он сказал:

— Мы должны сняться с якоря не позднее полуночи. — Он придвинул тарелку с едой ближе к моряку. — Идет?

— Приливное течение... — Саггс кивнул. — Как договаривались. — Он откусил приличный кусок колбасы, задумчиво прожевал и запил элем. — И плата монетой, как условились?

— Не беспокойтесь. — Берли отпил из своей кружки и полез во внутренний карман плаща. Он достал небольшой кожаный кошель, взвесил его на руке, словно решая, что с ним делать. Подумал и перебросил кошель моряку. — Вот. Серебро. Плачу вперед.

Саггс взглянул на кошель, но не предпринял ни малейшей попытки взять его.

— Что мне мешает просто взять деньги и оставить вас на берегу?

Теперь уже улыбнулся Берли.

— Смотрю, вы тоже не из тех, кто ходит вокруг да около, лоцман?

Саггс откусил еще кусок колбасы.

— Отвечу, раз вы спрашиваете, — сказал Берли, делая еще один глоток. — Если выполните остальную часть сделки, получите вдвое больше. Но для этого я должен получить обещанное. — Штурман сгреб серебро со стола. — Назначаю премию за выполненную работу. Можете поделиться со своими людьми, это уж ваше дело.

— Буду на месте до полуночи. Получите вы ваш груз.

— Я и не сомневался. — Берли встал. — Весьма рад, что мы пришли к соглашению. Обедайте спокойно. Я буду на борту «Першерона» с наступлением темноты. Не заставляйте меня ждать дольше, чем нужно.

— Не беспокойтесь, сэр, — ответил довольный моряк. — Можете положиться на Смоллета Саггса.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Неудачные возвращения

ГЛАВА 8, в которой приходится справляться с сильным искушением

Сяньли стояла во дворе со своей любимой синей миской в окружении пестрых кур. Она как раз начала бросать им сухие хлебные корки и яблочную кожуру, когда вдруг непроизвольно вздрогнула от внутреннего озноба. День был яркий и ветреный, волосы она убрала под красный шарф. Сяньли посматривала на свою тень. Тень шевелила концами шарфа и казалась живой.

Солнце ощутимо грело ей плечи, но через минуту она опять почувствовала волну холода, прокатившуюся по всему телу, и вздрогнула от плохого предчувствия, опустив миску. Она обернулась посмотреть, кто смотрит ей в спину. Но двор был пуст, слуги не выходили из дома.

Оторопь прошла, и Сяньли продолжила кормить кур. Когда миска опустела, она пошла в дом. Возле задней двери она обернулась и увидела стоявшего в воротах Бенедикта, ее драгоценного сына. Он был без плаща, без шляпы, руки безвольно висели по бокам, а на лице застыло выражение такого полного отчаяния, что Сяньли выронила миску.

— Бени! — она бросилась к нему и обняла. — О, Бени! Ты вернулся. — Она отодвинула сына на расстояние вытянутой руки, чтобы видеть его лицо. Что-то в его облике изменилось; он казался старше своих тринадцати лет. — Что случилось? — Обмирая, спросила она и оглянулась в поисках Артура. — Где отец?

— Мама, я… — Бенедикт замолчал, не в силах договорить. Сяньли увидела, что ему больно.

— Ты ранен? — Она быстро осмотрела его и ничего не заметила. — Что произошло?

Бенедикт глубоко вздохнул и сказал:

— Он не придет.

— Почему? Артур задерживается?

— Отец не вернется, — проговорил Бенедикт дрожащим голосом. — Он больше никогда не вернется…

Лицо Сяньли стало пепельного цвета.

— Я не понимаю. Он ранен? — Она отпрянула, словно готовясь бежать на помощь мужу. — Надо его найти!

— Мама, подожди! — Бенедикт схватил ее за руку. — Отец не ранен. Он мертв.

Она замерла, словно пораженная молнией.

— Отец умер, — повторил сын. — Он не ранен. Он мертв и похоронен в могиле, мама, он никогда не вернется домой.

В этот момент силы покинули ее, и Сяньли рухнула, словно жизнь разом выплеснулась из ее тела. Она лежала на земле, как брошенная за ненадобностью тряпка.

Бенедикт не двигался. Он просто не знал, какое нужно совершить движение, чтобы преодолеть ужасную пропасть, открывшуюся перед ними. Наконец он шагнул вперед, опустился на колени и, взяв ее за руку, помог матери встать. Они так и стояли, держась друг за друга.

Неизвестно, сколько прошло времени. Время остановилось. Когда Сяньли подняла голову и открыла глаза, она увидела, что мир вокруг полностью изменился. Никогда больше он ничем уже не порадует ее, никогда не будет того, что она знала и любила. Она смотрела на дом. Чужой дом. Как это могло быть? Мужчина, которого она любила, который был ее жизнью, ушел.

Она плакала и не замечала, что плачет. Ее увели в дом, но дальше кухни она не ушла, упала на стул за столом на кухне. Повар и экономка суетились вокруг, пытаясь хоть как-то утешить хозяйку. Сяньли не сопротивлялась, она принимала их усилия с равнодушием осужденного, который только что понял, что жизнь быстротечна, и значение имеет только вечное.

Экономка суетилась без толку, потом достала из шкафа бутыль и плеснула в чашку сидра.

— Примите, хозяйка, легче станет, — посоветовала она.

Сяньли машинально поднесла чашку к губам. Крепкий сидр ударил ей в нос, вызвал кашель, но помог привести чувства в порядок. Она огляделась вокруг, словно очнувшись ото сна, увидела Бенедикта, схватила его руку и сильно сжала, как бы убеждая себя, что он, по крайней мере, еще жив.

— Мне тоже очень жаль, мама. Они сделали все, что могли. Никто не смог бы сделать больше. — Он опустился на колени возле ее стула, и слезы, которые он так долго сдерживал, теперь лились свободно. — Я тоже сделал все, что мог.

Сяньли обняла его и не отпускала. Да, сын подрос, но все-таки еще не стал достаточно взрослым, чтобы отказаться от материнских объятий, а слезы все текли и текли. Она жестом попросила экономку принести еще сидра, а затем усадила Бенедикта на стул рядом с собой.

— Рассказывай. Я