В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943 - Ханс Киллиан

Я не нахожу себе места, снова встаю и иду к раненым. С ужасом снова обнаруживаю человека, который после легочного ранения выглядит как надутый водолаз. Его срочно отвозят в операционную, и все повторяется точно так же, как с тем русским в Себеже.

Молниеносно я рассекаю шейную область. Изнутри с шумом выходит воздух. У раненого к тому же образовался клапанный пневмоторакс: в плевральной полости под большим давлением скопился воздух. Мы делаем пункцию грудной клетки, из отверстий наружу устремляется воздух. Несмотря на все усилия, уже слишком поздно: на столе перед нами лежит бездыханное тело.

Днем поступление раненых на какое-то время снижается, но к вечеру и с наступлением ночи ввиду драматического развития событий приток пациентов снова резко возрастает. До трех часов утра, сменяя друг друга, мы оперируем на разных столах.

Госпиталь переполнен до такой степени, что раненые лежат во всех коридорах прямо на соломе. Нам приходится перешагивать через них. Хуже всего то, что наш перевязочный материал, обезболивающие средства, медикаменты – короче говоря, все, что необходимо для операций, подошло к концу. Мы продержимся еще одну ночь, а дальше – ничего.

В соседнем лазарете такая же ситуация, они ничем не могут нам помочь. В отчаянии мы по-прежнему ждем возвращения отправленных грузовиков. Они никак не едут.

Звоню главному врачу корпуса. Мы знакомы еще с мирного времени. Я описываю ему наше ужасное положение и предлагаю обратиться в какой-нибудь полевой госпиталь, находящийся в настоящее время в тылу.

– Будет сделано, профессор. Конец связи, – кричит он и вешает трубку.

Предположим, главврач армии даст свое согласие, но сколько еще придется ждать, пока они доберутся до нас, кто знает? События развиваются драматически: идет жестокая борьба. Русская артиллерия с каждым часом становится все сильнее, палит как сумасшедшая.

Всю эту ночь мы оперировали не отрываясь, приходилось рассчитывать на самые примитивные средства. Окна затемнены, удушливый воздух пропитан парами эфира. Время от времени, чтобы подкрепиться, выпиваешь глоток чая или кофе с омерзительным вкусом. Во всем виновата вода. Один молодой хирург не выдерживает, падает в обморок и выбывает из строя. Неудивительно, мы все уже на последнем издыхании. Странно, что молодые более чувствительны, чем мы, те, кто постарше.

Вдруг снаружи доносится гул и рев мотора. Что случилось? Произошло чудо! Два грузовика, несмотря на сломанную рессору, прибыли из Каунаса, доверху нагруженные санитарным материалом. Мы сразу же забыли про нашу усталость, мы спасены. Теперь снова можно как следует работать.

На нашей территории русские останавливают наступление. Пленные подтвердили, что двум нашим дивизиям, ведущим тяжелые бои у Великих Лук, противостоят девять русских дивизий, оснащенных тяжелой артиллерией. Ничего удивительного, что наши ребята перешли к обороне, а у реки Ловать началась так называемая позиционная война. Однако северный фланг нашей армии стремительно продвигается в направлении Холма, а с южного берега Ильмень-озера – к Старой Руссе. К югу от Киева, у города Умань, сейчас, должно быть, идет смертельный бой. Это значит, что под Смоленском удалось сжать огромное кольцо.

К нашему удивлению, вечером привезли новую партию санитарного материала. Главврач армии спешно отправил транспорт в Новосокольники.

Работу хирургов резко прерывает неожиданный воздушный налет русских. Вокруг разрываются бомбы. Пулеметная очередь строчит между домами. Появляются раненые.

В Новосокольники прибыл третий лазарет и уже открылся: на него легла основная нагрузка по оказанию помощи раненым. Мне удается освободиться и заняться другими вопросами.

Наш автомобиль тем временем кое-как починили. Механики сняли два рессорных листа с какой-то старой машины и приделали к нашей. Сердечно простившись со всеми, я снова занимаю место рядом с Густелем. Он заводит мотор, и автомобиль, покачиваясь, трогается с места. Мы не произносим ни слова. Каждый обреченно думает о лошади. Поскольку этот участок пути нам уже хорошо знаком, мы точно знаем, в каком месте на дороге будет развилка. У меня колотится сердце. Густель побледнел.

В последний раз мы останавливаемся около мертвой кобылы. Теперь в песке лежит лишь скелет. Бесцветные ребра торчат по отдельности, они уже не связаны между собой. Голый, бесцветный череп. В глазницах высохшие глаза. На какое-то время мы застыли в немом оцепенении.

Никогда раньше я не ощущал с такой силой бренность всего земного. Процесс разложения обретает глубокий смысл. Безжизненная материя стала существом, лошадью. Но это проявление жизни всего лишь временное явление. Однажды жизнь снова покидает созданный ею организм и распадается на свои неживые изначальные составляющие: газы, жидкости, соли, а ветер рассеивает их. Остается лишь скелет – известковое образование. Но и это со временем разрушается.

– Поехали, Густель. Чего мы ждем?

Снова путь проходит через песчаную яму и насыпь между соснами. Пока мы едем, я размышляю о своеобразном слове «разложение», о значении приставки «раз», которая также встречается в словах «развеять, рассеять, разлюбить, расцвести, развиваться, разрушать».

Мы добираемся до Пустошки. Здесь кризис, кажется, тоже миновал. По хорошей дороге мы едем дальше мимо прекрасного озера Себеж, поблескивающего в лучах заходящего солнца. Густель останавливается, я срываю с себя одежду, бросаюсь в воду и плыву далеко-далеко. Прохладный поток прогоняет дурные воспоминания. Немного обсохнув, я бегу вдоль песчаного берега. Золотистые удоды перелетают над кустами, в воздухе чибисы играют в свои странные игры. На ветках сидят несколько сизоворонок. Их крылья отливают металлическим синим и темно-фиолетовым блеском, в отличие от зеленой окраски всего остального оперения. Дюрер когда-то изобразил такое крыло.

5 августа. Сегодня я с тоской вспоминаю дом. Я до сих пор не получил никаких новостей и начинаю беспокоиться.

Двойное название

Быстрый осмотр в Освее. Крайняя необходимость привела меня в полевой госпиталь в Троице-Хлавицах. Местечко под названием Троице-Хлавицы, которое солдаты прозвали «доппельнаме»,[6] расположено на дороге, ведущей в город Холм, где прорывается вперед ударное звено нашей армии. Дивизии прокладывают себе путь через необъятные лесные просторы. Повсюду болотистые чащи. Никому не известно, что нас здесь ждет.

Погода сегодня великолепная. Мы с Густелем едем по главной дороге. И под вечер добираемся до небольшого лагеря посреди леса.

Переполненный лазарет лихорадит. С ближней линии фронта непрестанно подвозят новых раненых. Несколько секунд я наблюдаю за работой хирургов в операционной. И вдруг замечаю, что один хирург, худощавый северянин, страшно мучается. Он мертвенно-бледен, то и дело прерывает работу. Весь лоб в испарине. Я незаметно привожу себя в порядок и подстраиваюсь к нему.