Линейцы - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Такая вся из себя красотка, а зубья как у матёрого алабая, — вслух бормотал он, не в силах не улыбаться самому себе. — Но я не испугался, поближе подпустил и как дам прикладом в солнечное сплетение! Неудивительно, что эта подозрительная морковка слиняла отсюда и до Приэльбрусья, как Шумахер на всех четырёх! Я герой?!. А-у-ааа…
Честное слово, зевнул он всего один раз. И вырубился тут же, в смысле уснул, где сидел, не меня позы бдительного часового. В каковом положении и застал его вышедший из пещеры полусонный Заурбек. Господина-первокурсника столь же безжалостно подняли, но, как водится, разбудить забыли. Поэтому, идя на смену другу чисто на автомате, он просто уселся рядом с ним спина к спине, пригрелся и мгновенно заснул ещё крепче. Два так называемых кунака, калужанин и владикавказец, счастливо продрыхли вплоть до самого рассвета, поскольку охрану оставшуюся часть ночи нёс всё тот же дед Ерошка. С одной стороны, ему не привыкать, однако с другой…
Сны молодых линейцев были сладкими, а вот утро началось с матюгов и подзатыльников. Это была первоначальная, так называемая «лайт-версия», зато потом, как признались ребята, их гоняли настоящей нагайкой, по-взрослому и без сантиментов:
— Ах вы, дурноеды конопляные! Я вам баштовку[24] баш на баш, одну на двоих выдам! Я-от вас, неслухов пустозвоннных, научу, как на посту кемарить! Вы у меня щас широкопытом[25] со службы полетитя-я! Отселя и к птичке потатуйке[26] сопливым носом в зад!
Студенты Балога и Кочесоков в свою очередь тоже громко, хоть и однообразно, орали, потому что нагайка в умелых руках — вещь нестерпимая, а лупил ею старый казак от всей широты души, наотмашь и без малейшего оттенка сострадания. Экзекуция была недолгой, но запоминающейся.
— Дедуль, снедать бы пора, — высунувшись из пещеры, негромко позвала Татьяна.
— Ща-а, внученька, кой-кого уму-разуму поучу…
— Да будет с них, идите ж перекусить, покуда горячее!
Вообще-то ребята горячих звездюлей уже получили, но против перекусить всё равно возражений не имели. И пусть болело теперь всё, на чём сидят, однако кусок сухого хлеба с ломтиком поджаренной солонины казался лучшим завтраком на свете.
— А есть, кстати, и стоя можно, — набив полный рот, пробурчал Василий.
— Вах, какой мудрый слова сказал, э-э?! — поддержал Заурбек, также старательно работая челюстями.
— Опосля ещё по рюмочке примем, коли пошлёт Господь во здравие, а не пьянки ради, да и на службишку, — заключил дед Ерошка, и все согласно кивнули.
Если вспоминать русскую литературу, то можно отметить, что в солдатской среде ошибку могли простить один раз (ну, плохо объяснили новобранцу), два раза (если не понял, с кем не бывает), но уж «третья вина завсегда виновата!» — стало быть, получи шомполами по спине или прикладом по загривку. Бьют же не ради самого битья, а для науки!
Казаки обычно с подобными расчётами на раз-два-три не заморачивались — в пограничье одного-единственного случая разгильдяйства могло хватить, чтоб абреки ночным набегом вырезали и спалили всю станицу, — поэтому в рог давали сразу. Но и никаких претензий после наказания уже быть не могло: пожали друг дружке руки, обнялись по-братски, похристосовались и пластунским шагом в секрет, в горы, хищников на узких тропинках выцеливать. Ружьишко есть, пороху хватает, кинжал да шашка на поясе — отчего ж не жить как-нибудь?
— Какие у нас планы на сегодня? — деловито поинтересовался Василий, быстрее всех покончив со своим пайком и тоскливо понимая, что больше не дадут и делиться никто не намерен.
— А как и всегда, дозором вдоль Линии пойдёте, — ответил дед Ерошка, не спеша разливая на четыре одинаковых глиняных стопочки. — Чихирь энто. В речке вода плохая, как в горах дожди или ветер какой, так ажно бурая от грязи. Винцо-то слабенькое, в самый раз.
Выпили все, включая Татьяну. Алкоголя в напитке, действительно, было чисто символическое количество, так, кисленький розовый компотик, хорошо если на градус-два крепче того же кефира.
— Танюха, внученька, ты от кого до себя возьмёшь?
Молодые люди приободрились, втянули животы и расправили плечи, глаза каждого горели желанием отправиться за красавицей-казачкой хоть к чёрту в пекло!
— Дедуль, так они оба малохольные. Я что ж сама-то не справляюсь, чё ли?
Лица ребят вытянулись, словно сдувшиеся воздушные шарики, похоже, так бесцеремонно их давно не обламывали в лучших чувствах.
— Так-то оно так, всё верно, — покачал головой старый пластун. — Однако ж хоть чему-то учить их надобно. Я от татарина мирного с собой возьму, а уж ты давай, сотвори такую милость, офицерика на ум-разум наставь.
— А коли прибьют его?
— Кто?
— Ох, да хоть и я сама! — прорычала Бескровная, кокетливо поправляя папаху. — Вдруг и шибану чем, под горячую руку…
— Ну, а нам-то что за печаль — горцы прибьют, али ты прибьёшь.?! Обыкновенное дело, промежду прочим. Похороним и всё. Поди, война и без них как-никак закончится.
— Шикардос…
Два студента-историка краснели, бледнели, икали, ловили воздух ртом и хватались то за голову, то за сердце поочерёдно или хаотично. Конечно, приключения приключениями, но как-то вопрос жизни и смерти они всерьёз не рассматривали. Да и кто вообще об том задумывался в двадцать с чем-то лет?
Попаданцы обычно этим не страдают. Как наличием головного мозга, образованием, логикой и умением всем этим пользоваться. Это раньше Жюль Верн или Марк Твен с гордостью писали о простых инженерах, попавших в очень непростые обстоятельства и сумевших из ничего создать налаженный быт на таинственном острове, а кое-где даже заводов и фабрик понастроить в мрачном Средневековье. Сейчас двое наших современников были беспомощнее котят, брошенных в жестокие реалии российских войн девятнадцатого века…
— Так пошли, что ль, хлопцы?
— А разве не надо оставить кого-нибудь присмотреть за лошадьми?
— К энтим лошадкам никто окромя нас не подойдёт, а подойдёт, так пожалеет.
— А-а… Ну, тогда мы в принципе готовы.
Вася и Заур попрощались друг с другом тоскливыми взглядами. На каждом висело два ружья, полный набор холодного оружия, в заплечном мешке запас пороха, пуль и пыжей, плюс сухари, вода
