«Если», 1996 № 07 - Питер Бигль

— А как относительно того, что перед Хемпнеллом вас отчислили за неуспеваемость из двух других колледжей?

— Ага! Я знал, что ты был предубежден против меня с самого начала!

— Дженнингс, — проговорил Норман устало, — я достаточно послушал вас. Если у вас есть жалобы, обратитесь к декану Ганнисону.

— Иными словами, ты отказываешься помочь мне?

— Именно так.

— Ты не передумаешь?

— Нет, не передумаю.

— Хорошо, Сейлор. Я говорю тебе: смотри в оба! Смотри в оба, Сейлор! Смотри!

В трубке послышались короткие гудки. Норман аккуратно положил ее. Черт бы побрал родителей Теодора Дженнингса! Не потому, что они были лицемерными, тщеславными, чванливыми ничтожествами, не потому, что они принадлежали к числу махровых реакционеров, а потому, что из-за своей непомерной гордыни всеми правдами и неправдами старались пропихнуть через колледж впечатлительного и эгоистичного сыночка, такого же скудоумного, как они сами, но не наделенного ни в малейшей степени их житейской мудростью и смекалкой. Хорош и президент Поллард, который не устоял перед их богатством и политическим влиянием и принял парня в Хемпнелл, прекрасно зная, чем это обернется. Норман закрыл камин экраном, выключил в гостиной свет и вышел было в коридор.

Телефон зазвонил снова. Норман с любопытством поглядел на него, потом снял трубку.

— Алло?

Ответом ему было молчание. Он подождал, подул в микрофон.

— Алло? — повторил он.

В трубке по-прежнему молчали. Он уже хотел повесить ее, когда уловил на другом конце провода слабый звук — неровное, прерывистое дыхание.

— Кто это? — спросил он резко. — У телефона профессор Сейлор. Пожалуйста, говорите.

Звонивший упорно не желал отзываться. И вдруг из черной трубки донеслось одно-единственное слово, произнесенное медленно и с запинкой низким женским голосом, исполненным невыразимой страсти.

— Дорогой!

Норман судорожно сглотнул. Этот голос был ему незнаком. Прежде чем он сумел произнести что-либо членораздельное, женщина заговорила снова, быстрее, но все так же страстно.

— О Норман, я так рада, что набралась смелости позвонить тебе! Я готова, дорогой, я готова. Приходи ко мне.

— Правда? — Норман не знал, что думать. Ему внезапно показалось, что он уже слышал раньше похожие интонации, сталкивался с похожим построением фраз.

— Приди ко мне, любимый, приди ко мне. Забери меня туда, где мы будем одни, совсем одни. Я отдамся тебе, я буду твоей рабыней. Повелевай мной, делай со мной, что пожелаешь.

Норману хотелось расхохотаться, однако на сердце у него было неспокойно. Конечно, приятно выслушивать такие признания, но все-таки в звонке было что-то от розыгрыша. Может, кому-то вздумалось пошутить? Ну, конечно, шутка.

— Ладно, приду, — ответил он. — А когда мы переведем дух, я включу свет и спрошу: «Мона Ателл, тебе не стыдно?»

— Мона? — взвизгнул голос. — Ты сказал «Мона»?

— Ну да, — усмехнулся Норман. — Ты единственная актриса, которую я знаю, единственная женщина, способная изобразить столь знойный темперамент. А как бы ты поступила, если бы трубку сняла Тэнси? Начала бы подражать Хамфри Богарту? Как там Нью-Йорк? Гуляете? Что пьем?

— Пьем? Норман, ты не узнал меня?

— Конечно, узнал, Мона. — Однако он вдруг засомневался. Затянутые шутки были отнюдь не в ее вкусе. К тому же голос в трубке, который он точно слышал раньше, делался все выше и выше.

— Значит, ты действительно не узнаешь меня?

— Нет! — бросил он.

И едва не оглох от раздавшегося на том конце провода истошного вопля.

— Ах ты дрянь! Мерзавец! После всего, что ты сделал со мной! Значит, не ты изводил меня, не ты раздевал меня взглядом?

— Послушайте…

— Знойный темперамент! Да ты… паршивый учителишка! Ступай к своей Моне! Ступай к своей задаваке жене! Чтоб вам всем троим жариться в аду на сковородке!

Услышав короткие гудки, Тотем, с интересом внимавший разговору, отвернулся. Криво улыбаясь, Норман положил трубку. Вот тебе и размеренная профессорская жизнь! Он попытался определить, кто из знакомых Женщин может сгорать от любви к нему, но не преуспел в этом.

У двери в комнату он застыл как вкопанный. Лишь сейчас к нему вернулась память о событиях сегодняшнего дня. За звонками он начисто позабыл о переполохе, который сам и устроил.

Он поглядел на телефон. В доме было очень тихо.

Внезапно у него мелькнула мысль, что, если вдуматься, эти два звонка в столь поздний час — нечто большее, чем простое совпадение.

Впрочем, ученый должен придерживаться фактов.

Тэнси крепко спала.

Он погасил свет в холле и лег в постель.

Глава 4

На следующее утро, шагая привычной дорогой к колледжу, Норман неожиданно остро почувствовал, насколько искусственна хемпнелловская готика. Эта вычурная архитектура — всего-навсего ширма, за которой бушуют страсти по поводу низкой зарплаты и слишком обременительных административных обязанностей, а истинно научная мысль задыхается под грузом житейских забот; ширма, за которой студенты с готовностью укрываются от знаний ради земных радостей, непритязательных, а порой дешевых.

Но как знать, может, именно для того неведомые святые отцы и воздвигли в былые годы высокое здание с башенками.

На улице было пусто, если не считать нескольких человек впереди, но пройдут три или четыре минуты — и из церкви вырвется на волю буйная студенческая орда, хлынет разноцветной волной ярких свитеров и жакетов.

Едва лишь Норман собрался перейти улицу, как из-за угла вывернул грузовик.

Норман с отвращением попятился. Он не имел ничего против легковых автомобилей — куда от них денешься в нашем пропахшем бензином мире? — однако грузовики, рычащие громады, внушали ему чуть ли не суеверный страх.

Он огляделся по сторонам и заметил позади себя студентку, которая то ли опоздала на богослужение, то ли вообще пренебрегла им. Присмотревшись, он понял, что видит миссис Карр, и решил подождать ее.

Ошибка его была вполне простительной. Несмотря на свои семьдесят лет, седовласая деканша женского отделения сумела сохранить девическую стройность фигуры. Походка у нее была изящной, почти летящей. Только вблизи можно было различить на ее лице многочисленные морщины. В поведении миссис Карр не было ни свойственного молодящимся особам жеманства, ни подчеркнуто сексуального внимания к мужчинам; однако мнилось, она жадно поглощает юность и свежесть и впитывает их всеми порами своего тела.

Похоже, подумалось Норману, среди преподавателей Хемпнелла процветает культ юности, особая форма великого американского культа юности, некое родственное вампиризму наслаждение молодостью…