О русской угрозе и секретном плане Петра I - Владимир Мединский

Но самое удивительное и, пожалуй, не имеющее никакого логичного объяснения по сей день — это то, что, идя на Москву, Наполеон СОВЕРШЕННО не учел климатического фактора. Опять же подчеркну — мы не имеем никакого права говорить о «безалаберности» Бонапарта — всегда и везде, любой «экспромт» в политике и тем более в войне он просчитывал заранее. А здесь самоубийственная ошибка! Нет теплой одежды, рукавиц, нет запасов угля, не хватает спирта, жира от обмораживаний, армия буквально вымерзла в дороге. Да что говорить, даже конница подкована на «европейский» манер, без зимних шипов, а значит, конь не сможет держаться на промерзшем грунте!

И самое потрясающее — Бонапарт уже один раз так же ошибся. Во время Египетской кампании его армия оказалась совершенно не готова к 40-градусной жаре, песчаным бурям и отсутствию обеззараженной воды. История повторилась! Фатум…

Были ли русские бонапартистами?

А ведь Наполеон очень рассчитывал, что его пропаганда подействует и на русских! Особенно на дворян и образованных чиновников, воспитанных, как Батюшков, убежденными франкоманами, часто знавших французский язык лучше русского.

Многие исследователи полагают, что за пропагандой Наполеона скрывается пропаганда мировоззрения, ценностей, политики Запада.

Самый информированный человек тогдашней Европы, министр полиции Франции Ж. Фуше в своих мемуарах, изданных в 1824 году, писал, что в кампании 1812 года Наполеон всерьез рассчитывал на поддержку «французской партии в Петербурге». В Петербурге и в Москве зрели заговоры и строились планы государственного переворота в пользу Наполеона, убийства императора Александра I. Сильную опору имел якобы Наполеон среди русских раскольников, объявивших царя «антихристом», а Наполеона — «истинным царем».

Но и на этот слой пропаганда Наполеона не подействовала. Вроде бы идеи бонапартизма, восхищение вставшим над историей, попиравшим целые народы Наполеоном Бонапартом пустили в России глубокие корни. Но все же российские элиты рассудили иначе. И в большинстве своем видели в Бонапарте если и гения, то злого.

Пушкин свое стихотворение, посвященное Наполеону, начинает вроде с очень лояльных к нему строк:

Чудесный жребий совершился:Угас великий человек…

Но это величие не гиганта мысли, не устроителя общества. Это величие стихийного бедствия, громадность бича Божьего. Так можно отзываться о Соловье-разбойнике или об огнедышащем Горыныче.

Победить громадное несчастье, обрушившееся на мир, избавить от него Россию и Европу — великая заслуга и великая честь.

Россия, бранная царица,Воспомни древние права!Померкни, солнце Австерлица!Пылай, великая Москва!

В русской литературе, как и в политике, не принято было глумиться над поверженным врагом. Отрицать величие Наполеона, его историческую роль и его значимость в истории и не думали наши литераторы. Действительно, если враг был слабый и трусливый, нам-то какая честь его побеждать?

Впрочем, еще чаще о Наполеоне и о культе Наполеона отзывались с явной иронией:

Все мы глядим в Наполеоны;Двуногих тварей миллионыДля нас орудие одно.[27]

У Льва Толстого в «Войне и мире» Наполеон и вовсе предстает маленьким нелепым человечком, самовлюбленным недомерком. У графа Толстого нет и следа восхищенного интереса к Бонапарту, «его» Наполеон вообще малосимпатичный персонаж, не вызывающий ни восхищения, ни сочувствия.[28]

«Бонапартизм» величайших поэтов и писателей России по духу напоминает написанные гораздо позже стихи Константина Симонова по поводу совсем другой войны — боям на Халхин-Голе в 1939 г.:

Да, враг был храбр.Тем больше наша слава.

Император Николай Павлович в Зимнем дворце держал огромную красочную картину «Парад Старой Гвардии в Тюильри». Это было типичное произведение наполеоновской политической пропаганды. На картине был изображен Бонапарт, принимающий в окружении маршалов парад своих «усачей-гренадеров».

При этом Николай I Павлович порой очень конкретно объяснял, зачем ему нужна эта картина: «Хочу каждый день видеть этого сильного и опасного врага, которого, благодаренье Богу, мы сокрушили».

Так Сталин мог бы повесить у себя в кабинете картину «Гитлер принимает парад эсэсовцев».

Упущенные возможности

В Германии период войн с Наполеоном носит романтическое название die Befreiungskriege — освободительные войны.[29] Это официальное название целого периода немецкой истории, с 1792 по 1814 годы. Оккупировав Германию, французы могли вполне искренне считать, что принесли этой стране свободу, но далеко не все немцы так думали.

Befreiungskriege — это, как считается в официальной немецкой историографии, множество восстаний патриотов Германии. Это студенческие тайные общества. Это немецкие дворяне, которые не хотели присягать Наполеону и целыми дружинами сидели в лесах и горах.

Восстания выдвинули вождей, имена которых в Германии не забыты.

Не только профессиональный историк, но и всякий образованный немец скажет вам, кто такой командир добровольцев из Вестфалии Фердинанд фон Шилль, погибший в ходе восстания против французов в 1809 году. Или кто такой Андреас Хофер, глава восставших тирольских горнорабочих.

200 лет об этих людях пишут статьи и книги, ставят им памятники. Написано много картин, изображающих эпизоды Befreiungskriege. Здесь и восстание горнорабочих в Тироле: люди с дубинами и камнями идут против вооруженных французских шеренг. И расстрел немецких патриотов в Весселе: скованные цепями люди в штатском, грозящие кулаками врагу в свой последний час.

Германия помнит своих героев.

Befreiungskriege — это национальный подъем, романтический национализм, морально подготовивший объединение Германии Бисмарком.

Особо широко использовали для пропаганды своих взглядов реалии эпохи Befreiungskriege гитлеровские нацисты. А уж птенцы Геббельса знали толк в пропаганде и PR.

Итак, немцы — молодцы…

Хотя почитаем воспоминания самого Бонапарта: он пишет о русских партизанах, об испанцах, и ничего ни строчки — о немцах..

Видно, не так сильно все же докучали бойцы германского «Сопротивления» французам под Берлином, как у нас вдоль Смоленской дороги…

А теперь задумаемся: ведь мы сами свою «дубину народной войны» знаем почему-то намного хуже немцев. Мы никогда не вспомним, кто именно из москвичей тушил фитили от заложенных; под Кремлем мин. Нет не только памятника патриотам. Даже мемориальной доски на стенах Кремля не было, и нет.

Партизан и повстанцев 1812 года тоже не знаем. Разве что старостиха Василиса Кожина вошла в историю, по крайней мере, ее упоминали в советских учебниках. Да и то, видимо, не забыли ее советские историки исключительно благодаря «правильному» социальному происхождению. Слава богу, была Василиса не купчихой и не дворянкой. Остальные проходят под короткой строчкой «и другие». А ведь только руководителей крупных партизанских отрядов было несколько десятков человек.

1812 год и в России породил подъем национального духа, сплотил все народы и слои общества. Мы не хотели становиться колонией Франции, цивилизованная она или нет. Нам не нужен был император Наполеон, какой бы он ни был гениальный. Мы дрались с сильными, хорошо подготовленными захватчиками и победили их. Но просто поразительно, как мало и плохо мы использовали массовый подвиг народа для утверждения своих народных ценностей, для укрепления своей государственности. Я уверен, нам необходимы положительные мифы о войне 1812 года. Нужны памятники, картины, романы, статьи, передачи. Даже просто сухое перечисление фактов способно многое изменить в сознании людей.

А у нас что? Если реально — почти ничего. Смутная память о прошлом, почти не актуальная для тех, кому сегодня меньше 35.

И еще не то что черный… прямо розовый какой-то миф о величии и гениальности Наполеона. Миф, не позволяющий относиться к Наполеону; как к стихийному бедствию, как к испытанию на прочность.

В начале января 2008 года слышал чудовищную передачу на уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Некий политолог при сочувственной подпевке радиоведущего возмущался Указом Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить… Нравственное ничтожество и беспамятство таких горе-комментаторов сразу заставляет вспомнить бессмертные строки Пушкина, которые мне так хотелось поставить эпиграфом ко всей серии «Мифов о России»: