Девяносто дней Женевьевы - Люсинда Кэррингтон

В том, что тебя заставляют подчиняться приказам, исполнять чьи-то эротические фантазии (особенно если тебе нравится тот, кто отдает эти приказы) есть что-то чертовски возбуждающее. Женщина снова погрузилась в мир фантазий, вспоминая властный голос Синклера, ужин в ресторане и то, что делал с ней этот мужчина у себя дома. Громкий стук в дверь вернул ее к реальности.

Почтальон держал в руках большую, плотно завернутую в упаковочную бумагу коробку. Он попросил Женевьеву расписаться в получении посылки.

Разрезав прочную ленту, которой была перевязана коробка, и сняв бумагу, она увидела конверт. В нем была записка: «ВАМ НУЖНО ПРИВЫКНУТЬ К ЭТОЙ ОДЕЖДЕ. ОСОБЕННО К ТУФЛЯМ. ВЫ НАДЕНЕТЕ ВСЕ ЭТО В ВОСКРЕСЕНЬЕ. ВОЛОСЫ ОСТАВЬТЕ РАСПУЩЕННЫМИ. Я ЗАЕДУ ЗА ВАМИ В ЧЕТЫРЕ ЧАСА».

В коробке лежала косметичка. Расстегнув ее, Женевьева увидела подводку для глаз, тени и красную помаду (она никогда бы не стала красить губы так ярко). Кроме косметички, в коробке лежала пара кожаных туфель с тоненькими ремешками и на нереально высоких каблуках, невероятно короткая черная юбка с длинными молниями по бокам, белая блузка с тремя пуговицами и глубоким, отделанным оборкой вырезом. Рукава блузки, длиной до локтей, были отделаны такой же оборкой.

Женевьева с удивлением разглядывала все эти вещи. Она снова вспомнила слова Филиппа: «извращенные наклонности». Вульгарность и непристойность — вот как можно все это назвать. Она должна привыкнуть к этой одежде? Приложив к себе юбку, Женевьева поняла, что она едва прикрывает зад. В коробке не было трусиков. На этот раз женщина знала, что свои трусы ей надевать нельзя. Она поняла, что фразу «привыкнуть к этой одежде» нужно понимать буквально. Неужели Синклер действительно хочет, чтобы она вышла на улицу в юбке, похожей на широкий пояс, не надев при этом трусы? Женевьева понимала, что именно таково его желание. Но ей ведь нужно будет только дойти до его машины, не так ли? «Если я побегу, — сказала она себе, — то все увидят, что на мне нет нижнего белья».

Она взяла в руки туфли. Сможет ли она в них бегать? Сможет ли она в них хотя бы ходить? Теперь понятно, почему Синклер посоветовал ей привыкнуть к этой обуви. Женевьеве вдруг захотелось их надеть.

Несмотря на то что туфли были ужасно неудобными, выглядели они невероятно сексуально. Женевьева села и вытянула ноги. У нее были узкие, изящные лодыжки, и тоненькие ремешки выгодно подчеркивали это достоинство. Распахнув шелковое кимоно, Женевьева окинула свои ноги критическим взглядом. Неплохо, подумала она. Даже, можно сказать, очень хорошо. Интересно, какие ноги у Джейд Челфонт? Как она будет выглядеть в этих вызывающе эротичных и совершенно непрактичных туфлях? Может быть, ей Синклер тоже покупал такую обувь?

Подобные размышления нарушили ее эротически-чувственное настроение. Женевьева сняла туфли и посмотрела на часы. У нее тут же отпало желание предаваться фантазиям. Пора было идти на работу.

— Не желаешь чего-нибудь выпить? — спросил Джордж Фуллертон, буквально влетев в кабинет Женевьевы.

Подняв глаза, она покачала головой.

— Не сейчас. Слишком много работы. Но спасибо за предложение.

Фуллертон не ушел.

— Тогда я по-другому сформулирую свой вопрос. По случаю дня рождения Пита Хесслера устраивают грандиозную пьянку. Меня пригласили на это мероприятие. Я не хочу идти туда один, поэтому мне нужна спутница.

— Джордж, я терпеть не могу пьянки по случаю дня рождения, — сказала Женевьева. — Особенно если я не знакома с виновником торжества. К тому же у меня действительно много работы. Я не хочу еще и в эти выходные брать работу на дом.

Фуллертон посмотрел на часы.

— Я не предлагаю тебе пускаться в загул и зависать там до самого вечера, — сказал он. — Такси приедет через пять минут. Будь готова. Это приказ.

Пока они ехали в такси, Женевьева пыталась вспомнить, кто такой этот Пит Хесслер. Он работал в «Баррингтонс» еще до того, как она пришла в агентство. Теперь же Пит был «свободным художником». Женевьева подозревала, что Джордж не случайно попросил ее составить ему компанию — у него были на это свои причины. Однако какие именно, она понять не могла.

В небольшом кабачке народу было столько, что просто невозможно было протолкнуться. Стоял оглушительный шум. Посмотрев на лица некоторых завсегдатаев этого заведения, Женевьева поняла: они совершенно не рады такому нашествию любителей горячительных напитков.

— Ты видишь кого-нибудь из знакомых? — поинтересовался Джордж Фуллертон.

— Да, — сказала Женевьева. — И они не станут подходить ко мне и целовать в щеку. Здесь этот идиот Джон Гарнер. Знаешь, он мне как-то сказал, что женщины вообще не должны работать, их удел — рожать детей.

— И что же ты ему ответила? — спросил Фуллертон.

— Что, в отличие от мужчин, мы можем делать и то и другое, то есть и работать, и рожать детей, — сказала Женевьева. — Или что-то в этом роде. Вскоре после этого ты повысил меня в должности. Я была на седьмом небе от счастья.

— И сделала все, чтобы мистер Гарнер узнал об этом?

— О-о, я не настолько мелочный и злопамятный человек, — мило улыбнувшись, ответила Женевьева.

— Ты знала, что найдутся люди, которые обязательно расскажут ему об этом, — засмеялся Фуллертон. — Присядь на минуту. Я принесу тебе чего-нибудь выпить, а потом перекинусь парой слов с Питом.

Протиснувшись в угол, Женевьева села за столик и, потягивая «Баркади бриз», который ей совершенно не хотелось пить, развлекала себя тем, что, разглядывая людей, пыталась вспомнить их имена. Наблюдая за шумной компанией, заполнившей паб, она вскоре заметила, что основная масса людей сконцентрировалась в одном месте. Там веселье било ключом. Время от времени оттуда доносился громкий смех, туда переправляли бокалы с напитками, передавая их над головами. Женевьева обратила внимание на то, что многие мужчины, быстро поздравив виновника торжества, присоединяются именно к этой шумной группе. Когда толпа расступилась, Женевьева увидела женщину. Именно она была центром компании. Женщина повернулась и посмотрела на нее пристальным, открытым и уверенным взглядом.

Женевьева ответила ей таким же холодным пристальным взглядом. Эта женщина держалась с таким достоинством и уверенностью, словно только что сошла с подиума. Она была высокой и стройной, с блестящими черными волосами (по форме ее прическа напоминала прически древних египтян — короткая челка и прямые волосы, свисающие до плеч). Большие чувственные губы имели безупречную форму. На женщине было довольно простое прямое платье и металлические украшения, которые поблескивали в тусклом свете ламп, освещавших зал. Когда толпа снова сомкнулась вокруг нее, Женевьева обратила внимание на ее туфли. Они были из черной лакированной кожи и на высоких каблуках. Фасон туфель был весьма экстравагантным, а высота каблуков — почти запредельной. Они напомнили Женевьеве ту пару, которую прислал ей Синклер.