Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Константин Вронский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что, пошли, – внезапно поднялся Дижу на ноги.
Пограничный столб, казалось, поджидал Цветочка. Тот в него буквально врезался. Незнамо от чего искры полетели. То ли от горящей ветки, то ли из глаз юнца. Цветочек вцепился в столб, словно в любимую женщину.
– Т-так! М-милая родина! М-мы с-собрались здесь…
– Короче, дурень! – в нетерпении рявкнул Мишель.
– Дорогая ро-родина! – прокричал Цветочек. – М-мы тебя п-покидаем. С-спасибо… за в-все! А т-теперь н-нас убьют во славу Н-н-наплёна! Т-теперь вы пр-прщайтесь!
«Ох, Цветочек, ты хоть проспись, чтоб я тебе морду начистить мог», – грустно подумал Фаддей.
– Я с удовольствием попрощаюсь, – и Дижу подошел к пограничному столбу.
Распахнул шинель и спустил лосины. А затем невозмутимо облегчился прямо на пограничный столб.
– Спасибо за шрамы на моей спине, дорогая отчизна, – ласково произнес он при этом. – Можешь и дальше пресмыкаться пред проклятым Корсиканцем.
Цветочек икнул от изумления. А потом рухнул на колени и изрыгнул из себя все выпитое той ночью. Прямо на пограничный столб.
Фаддей грустно покачал головой. Хорошо же попрощались ребятки со своей отчизной. Он бы со своей так не обошелся. Да, все верно, он против нее воевать идет, пресмыкаясь все пред тем же проклятым Корсиканцем. Господи…
А в ближайшем сельце, неподалеку от которого стоял их батальон, было безлюдно, бродили по широкой улице тощие облезлые псы. Покрытые гнилой соломой избенки производили тягостное впечатление.
Из донесения наблюдателя Его Императорскому Величеству Александру Павловичу:
«Я обошел все дворы и нашел только в двух или трех по старику и несколько больных людей, которые лежали; когда же я к ним входил, то они просили у меня хлеба и говорили, что часть селения их вымерла от голода, а другая разошлась по миру за милостынею, наконец, что они, не имея сил подняться на ноги, ожидают себе голодной смерти в домах своих. Несчастные жаловались на наполеоновские армии, которые в таком даже положении приходили их обирать. Проходя по лугу, я видел нескольких крестьян с детьми, питавшихся собираемым щавелем…»
9
Наконец-то снова весна!
Двумя пальчиками Полина заправила непослушную прядку за ухо, но ветер тут же выбил ее из-под шляпки.
Солнце вновь заняло свое законное место на небе. Впрочем, облака и тучки пытались вредничать, но отныне они были малы и ничтожны в своих усилиях. Ветер гнал их прочь, как ненужный мусор. На яркой, насыщенной синеве небес им было никак не задержаться. Это было, как новая жизнь. Полина глянула на реку. С пронзительным свистом ветер продирался сквозь спутанные ветви вечно грустных плакучих ив, пристроившихся на берегу.
Овальная арка старенького каменного моста отражалась в воде. А за мостом, на том берегу реки виднелся купол церквушки Пречистой Девы.
Внезапно на берегу взвилась в небо целая стая голубей. Кто-то, верно ребятенок деревенский, незаметно подкрался к ним и вспугнул из озорства.
– Все, как в Венеции, – по-французски заметила Антуанетта, подруга Полины. – Ты не находишь, мон шер ами?
– Нет, – спокойно отозвалась Полина. – Здесь в тысячу раз красивее!
– Ой, ты только глянь! – вскрикнула в изумлении Антуанетта, вырвалась от Полины и бросилась к берегу, словно любопытная маленькая девочка. – Лебеди!
Полина проследила глазами за подругой.
Антуанетта была в своем репертуаре. Видя птах или каких-нибудь зверушек, она владеть собой переставала. Интересно, когда сие кончится? В их возрасте уже не пристало слишком громко визжать, завидев какого-то там лебедя.
Антуанетта склонилась над водой. Новое платье сидело на подруге просто великолепно. Повезло же ей! Антуанетта была великой победительницей на ристалище новейшей дамской моды. С ее смуглым цветом лица, как у всех южанок, с густыми черными кудрями и огромными карими глазищами юной косули подруга напоминала гречанку, да не простую, а самую настоящую богиню, словно бы сошедшую с античной вазы или театральных подмостков. Венера во плоти, думала Полина, совершенно лишенная зависти.
А вот ей самой нынешняя мода с претензией на античность не подходила абсолютно. И зеркало всякий раз безжалостно докладывало Полине правду. С твоей розовой кожей, милая девочка, говорило вредное зеркало, с твоими белокурыми косицами ничего-то в тебе от греческой богини не имеется. И новые платья, купленные у месье Скудери, совсем не хотели сидеть на ней идеально. Словно ряженая она в них какая-то.
Полина подхватила подол большим и указательным пальчиками.
Ткань-то просто изумительная, самая дорогая. Муслин из индийского хлопка из-за континентальной блокады, устроенной французами, стоит такие же баснословные деньги, как будто какое-нибудь золотое руно. Целое состояние такой муслин стоит.
– Четыре лебеденка, – улыбнулась Антуанетта спустившейся к берегу Полине. – Видишь, какая семейка? Совсем молоденькие!
Один из взрослых лебедей грозно зашипел на Антуанетту. Выгнул шею по-змеиному, замахал крыльями, ровно врага отгонял.
– О-ля-ля! – отшатнулась Антуанетта. – Не нравимся мы ему.
– Вот и пошли отсюда, – с невозмутимым видом отозвалась Полина. – Не больно охота общаться с теми, кому мы не по вкусу пришлись.
И променад девушек по берегу реки продолжался. Мимо проехала маленькая деревянная коляска, груженная театральными кулисами. Большое позолоченное деревянное солнце, надпись на котором гласила: «При виде сего короля солнце стыдливо прячется за тучи».
– Ты только посмотри, Антуанетта! Солнце из придворного театра! Всегда появлявшееся в апофеозе представления!
Антуанетта кивнула, старательно тараща глаза, и Полина улыбнулась подруге – как же она любила ее! Всю зиму на нее глядели только подслеповатые глазки ее старого дядюшки. Как два могильных камня.
– Как же это я могла позабыть про гала-представление! – ахнула Антуанетта. – Ведь на нем будет сам Наполеон!
– Подле которого наша знать вьется, словно мошкара на свету, – хмыкнула Полина.
Антуанетта досадливо отмахнулась от подруги.
– Везде одно и то же! Во Франции все тоже лизоблюдничают. Повсюду, где бы ни появлялся Наполеон, люди так и валятся ему под ноги. А ему смешно. Они-то ему вовсе ни к чему, зато уж он им ой как нужен. Наполеон знает об этом, и они знают, что он знает.
Под ногами девушек тихонько поскрипывала галька. Подле старенькой деревянной лодчонки, привязанной к крохотному колышку, они остановились. В тихом блаженстве подставляя лица теплым солнечным лучам.
– Даже окруженный толпой, он всегда одинок, – мечтательно заметила Полина. – Что-то в его внешности есть такое, от чего все остальные, трущиеся подле, начинают казаться такими ничтожными. И знаешь, это околдовывает. Его глаза. Да, я думаю, его глаза, темные, дико-корсиканские глаза наделены чисто гипнотической силой! В них полыхает такое пламя! – и восторженно покосилась на Антуанетту. – Знаешь, в прошлое воскресенье он проехался на своем коне в одиночку по всем улицам! Как в сказке! А белые всадники в черных кирасах следовали за ним на почтительном расстоянии! В этом было что-то такое мистическое! И такое… такое мужественное!
