Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

Ознакомился сегодня со всеми штабными; командующий армией — Сивере[184] (недавно лишь назначенный после смены двух предшественников), начальник штаба — Одишелидзе[185]; дежурный генерал — Эггерт[186]; генерал-квартирмейстер — Будберг[187] и заведующий этапно-хозяйст[венным] отделом — генерал фон Таубе[188]!! Ни одной русской фамилии! Дела предстоит мне масса, и самого тревожного и трудного — формирование по новому положению «санитарного отдела», распорядительная деятельность по части эвакуации и проч. в гнусной атмосфере ежеминутного чувствования над собой грубого полицейского произвола и хамства. Неужели, если Господь благословит нас победой над врагом, то она послужит для большего еще торжества рейнботствующей лишь России, а не подлинной, дорогой всем нам России?! […]

4 октября. […] В штабе почерпнул сведения, что под Граевом[189] и на фронтах под Варшавой идет бой, на нас наступают в больших силах пруссаки — со стороны Торна[190] два корпуса, на Варшаву пять корпус[ов], по линии Ивангород[191] — Сандомир пять корпус[ов], и по Восточной Пруссии — не менее трех корпусов. Фронт нашей армии растянут от Сувалков[192] до Остроленки[193]. Лык[194] нами очищен. 1-й Туркестанский и 6-й армейск[ий] корпуса из нашей армии выделяются, 26-й же — придается. Нашей армии предписано упорно обороняться. […]

Прибыл генерал-майор Бендерев[195], был он перед этим — начальник штаба 1-го Туркест[анского] копуса, но, очевидно, оказался неспособным, а потому назначен «начальником санитарного отдела» 10-й армии!! Я буду его помощником. Познакомился с ним; впечатление на меня произвел хорошее откровенным признанием, что будет состоять в означенной должности лишь временно, впредь до получения или бригадного командира, или начальника дивизии, и что по санитарной части он ровно ничего не знает. […]

5 октября. Погода мокрая. Приступили к формированию «санитарного отдела» при штабе 10-й армии согласно приказу Верховного главнокомандующего; поставлен во главе этого отдела не врач, а генерал-майор, вследствие чего и штат установлен довольно пухленький. Пока еще сформируются «санит[арные] отделы» в армиях, а теперь идет страшный сумбур во взаимоотношениях и в деле ясного разграничения круга ведения каждого. Рейнбот же — озорствует! […]

6 октября. […] Генерал Бендерев пробыл у нас как мимолетное видение, так как благодаря содействию своего сотоварища — начальника штаба — получил новое назначение в штаб 3-го армейского корпуса. Какими удобствами — посмотрел я — обставлено было его отправление: даны и подводы под уйму вещей, и автомобиль персонально под него — своей корпорации человек! А уезжай я, хотя бы был и в чине действительного] тайного советника — ноль бы на меня внимания. Все же, благодарение Господу Богу, я в штабе армии хоть не вижу к себе того грубого и наглого отношения, к[ото]рое пришлось испытать в штабе 25-го корпуса.

Назревает стратегический кризис в нашем единоборстве с пруссаками; в районе нашей армии между Граевом и Осовирм[196] начались бои; железная дорога между ними разрушена. […]

Бомбардируют меня главные врачи подвижных госпиталей телеграммами такого содержания, что-де корпусные продовольств[енные] магазины не выдают им ни фуража для лошадей, ни съестных припасов для команд, купить же их невозможно… Интендант армии Краевский[197] (полковник, по-видимому, дельный, разумный и порядочный) откровенно признался, что помочь горю не в состоянии, так как ожидаемый из Гродно груз около 150 тысяч пудов в пути застрял. Задержка доставки всякого довольствия и людям, и лошадям из тыла — явление не случайное, а уже давно принявшее общий и постоянный характер, и притом трагический. Без преувеличения можно сказать, что войска со всеми входящими в них учреждениями, кроме штабов армий, — голодают в буквальном смысле слова, кроме того — терпят крайнюю нужду в надлежащем обмундировании и снаряжении. Если условия снабжения армии всем необходимым не улучшатся, то, мне кажется, должен будет наступить общий мор. […]

7 октября. Хорошая погода. С утра с запада слышалось сильное артиллерийское буханье. Идет бой между Осовцом и Августовом. Целый день мечусь как угорелый в стараниях как можно лучше обеспечить войсков[ые] части в санитарном и эвакуационном] отношении; разослал тысячи телеграмм и начальнику санитарной части фронта, и главноуполномоченному Красного Креста Гучкову[198], и особоуполномоченному — князю Куракину[199], и главным врачам госпиталей, и т.д. Бомбардируют и меня со всех сторон телеграммами. Душа страдает от сознания, что зла и несчастий так много, а даже и смягчить их я не в состоянии!.. Хоть и все время треплешься, а видишь, что делаешь-то «ничего»; лучше ли это, чем ничего не делать?! […]

Блокада с Перемыгиля нами снята; значит, дела наши в Галиции неважны. […]

8 октября. Чувствуется дыхание глубокой осени; деревья расцветают багрянцем; земля покрылась густым ковром опавших кленовых листьев; небо покрыто свинцовыми тучами; пронизывающий сильный ветер; грозно шумит лес; жутко завывают и визжат телеграфные и телефонные проволоки. Как красивы здесь придорожные кресты! 6-й уж день как живу безвыездно в святой обители[200]. Хорошо бы пожить здесь в мирное время, без этой кошмарной действительности, сковывающей и ум, и сердце. […]

9 октября. Ветреная, дождливая погода. Рано утром отправился на ненавистном мне автомобиле в Августов познакомиться с деятельностью там сборного эвакуационного] пункта и входящих в его состав госпиталей, в число к[ото]рых произволом Рейнбота попал и приданный дивизии № 132, о необходимости возвращения к[ото]рого в свою дивизию я только что телеграфировал сему помпадуру. Дорога все время пролегала по чудному шоссе среди болот, трясин, озер и хвойных лесов. Около 40 верст пролетел в течение 11/2 часов! По пути навстречу тянулись обозы; бедные лошади от страха мчащегося самоката шарахали в сторону, опрокидывали повозки. С болью в сердце всю эту картину я беспомощно созерцал и думал, уравновесится ли внесенный моим автомобилем беспорядок в обозы той пользой, к[ото]рую я должен принести своей поездкой по осмотру полевых госпиталей? А польза, мне кажется, могла исчерпываться только разве тем, что я всех подведомстве[нных] мне коллег лишь обласкал и приободрил в противовес примененным к ним рейнботовским карательным мерам, вроде, напр[имер], отчисления от должностей некоторых главных врачей. Свою злобу от общего неустройства и несорганизованности во всем наши начальствующие лица так любят вымещать на своих подчиненных, особенно же — на врачах! И вместо того, ч[то]б[ы] быть руководителями, выступают исключительно лишь в роли карателей, видя в этом все свое назначение. В стороне Граево и западней слышалась артиллерийская] канонада. […]

10 октября. […] От начальника штаба узнал, что мы собираемся переходить в наступление. Не верится мне, ч[то]б[ы] мы могли победить пруссаков; при совершенстве их техники, аккуратности и взвешенности ума не выручит, пожалуй, нас и «серый».

Командир 2-го Кавказского] корпуса Мищенко, хотя и порядочно надоедает моей канцелярии всякими телеграммами по санитарной части касающимися, но мне он очень нравится; таким и должен быть строевой начальник, к[ото]рый при учете «числа штыков и сабель» никогда не должен забывать и о носителях этих орудий… […]

11 октября. День — серый. Граево — опять в наших руках. Идет сегодня большой бой между Боржемен[201] и Дуткен[202]. В нашу армию скоро вольется 1-я, состоящая из двух корпусов. Вследствие последовавшей во время самой войны реорганизации в[оенно]-санит[арной] части[203] — большой кавардак, путаница в понятиях, терминах; за отсутствием же надлежащей связи между частями и учреждениями многими из них не получается совсем никаких ни циркуляров, ни приказов. Только бы быстро и безостановочно двигаться и мотаться из стороны в сторону, хотя бы и безо всякого толку — отлично сходит за деловитость… […]

12 октября. […] Почти каждый день слышалась усиленная глухая канонада с запада. Командующий войск[ами], начальник штаба и квартирмейстер выехали на бранное поле. Как наши дела обстоят — неизвестно пока. О нашем же сражении под Варшавой в течение 1–7 октября газеты трубят как об имеющей решительное значение нашей победе, даже как «о начале конца» для германцев. Дома у нас теперь все ликуют. Но мне представляется, что рано еще нам [тру]бить в фанфары, еще много нам предстоит преодолеть трудностей, ч[то]б[ы] сломить врага, от к[ото]рого Варшава еще не застрахована В действиях наших военачальников что-то видно много ремесленности и нет вдохновенного дерзания в отступление от шаблона.