Джек-Фауст - Майкл Суэнвик

- А ты можешь показать?

Я в твоем полном распоряжении. Только прикажи.

- Ну так покажи.

Мефистофель снял с шеи мешочек и высыпал из него на ладонь нечто, на первый взгляд весьма напоминающее мелкие камешки, но на самом деле это были побелевшие черепа крошечных птиц. Он сложил ладони, растер черепа в пыль и подбросил полученный порошок в воздух. Красочный туман сам собой распространился вокруг, заставляя цвета окружающего мира расплываться и закручиваться.

Когда зрение Фауста прояснилось, а картинка обрела четкость, он обнаружил, что разглядывает обнаженное тело куртизанки. Она была средних лет, и Фауст заметил, что ее черты и все остальное оплыли; что подбородок у нее не такой прямой, как казалось; а живот менее крепкий, чем когда-то; что ее груди с большими сосками заметно обвисли. И все-таки стройные сильные ноги и героически крепкий торс делали ее совершенной амазонкой, за исключением одного обстоятельства - и едва ли это был изъян: она не пожертвовала грудью ради совершенства стрельбы из лука. Даже в начале отцветания на нее очень даже стоило взглянуть.

Когда проститутка приблизилась, Фауст отвесил ей глубокий поклон. Его восхищение, по-видимому, отразилось в улыбке, ибо она немедленно остановилась, чтобы пофлиртовать.

- Вы одеты как ученый, - промолвила она. - А кланяетесь как придворный.

Фауст пристально смотрел ей в глаза, борясь с порывом посмотреть ниже и более похотливо. Улыбка женщины стала шире, а губы повлажнели. У нее были голубые бесстрашные глаза: глаза женщины, которая творит все, что ей угодно, и никогда впоследствии не раскаивается.

- Тому виной ваша красота, мадам. Стоя под вашим взором, я освещен лучами великолепия, как и любой другой мужчина. - Купец Ван т'Хоорт слегка нахмурился, но отмахнулся от беспокойства молочно-белой рукой. - Стоит вам отвести свой взгляд, и я вновь поблекну и превращусь в невзрачного и недостойного ученого.

- Вы забыли о вашем призвании, сударь. - В ее глазах проскользнули огоньки веселья. В свете сумерек ее сложение казалось просто исключительным, в любом месте, куда, о чем она ни за что не догадалась бы, забирался его взгляд. Глубокий пупок - как будто кто-то вдавил кончик пальца в свежее тесто. Вагину окаймляли золотые пушистые волосы. - Множество придворных дам жаждали бы познакомиться с человеком, который упрямо отрекается от них посредством столь благородного обмана.

Она протянула руку своему сопровождающему и, взмахнув невидимыми шелками, продолжила прогулку. Фауст пристально смотрел ей вслед, наблюдая, как весело и плавно покачиваются ее ягодицы при каждом шаге.

У тебя превосходно получилось! Если бы не ее спутник, здравый смысл и профессиональная этика, а также неподходящая фазы луны, - уверяю, утром вы бы с ней завтракали в постели.

Со смешанным чувством изумления и недовольства Фауст проговорил:

- Неужели со всеми женщинами так просто? Неужели их всех можно покорить словом, улыбкой, ярким шарфиком или пригоршней монет?

Каждый человек имеет свою цену, и очень часто эта цена на удивление мала. Фокус в том, чтобы знать, какова эта цена, лучше, чем они сами.

Они остановились, чтобы развлечься, глядя на забавную группу мальчишек, стреляющих из лука по соломенному сарацину. Всякий раз, когда стрела попадала в цель, раздавались громкие победоносные крики.

Однако давай расширим наш эксперимент. Я продолжу раздевать догола славных нюрнбергских женщин, чтобы они представали твоему взору в чем мать родила. Ты будешь выбирать, а я буду описывать тебе последствия; таким образом мы подберем тебе подружку на сегодняшнюю ночь, доступную, сговорчивую и похотливую, такую, что порадует все твои чувства!

- Давай!

В этот чарующий вечер все женщины, каких встречал Фауст, представали для его волшебного зрения сохраняющими на себе лишь драгоценности, туфельки, шляпки и иные украшения, но начисто лишенными скрывающей их тело одежды. Перед ним раскрывались все женские типы. Мефистофель играл роль пекущегося о покупателе торговца, описывая качества и достоинства или скрытые изъяны каждой и указывая для каждой разумную цену. Казалось, все женщины были ему доступны, а весь Нюрнберг превратился в его гарем.

Он бродил по острову в полнейшем экстазе.

Везде было очень красиво. Пасущуюся группку ручных оленей вспугнуло приближение какой-то низенькой и плотной женщины. Фауст осмотрел ее бедра, груди и живот, которые весело розовели перед его взглядом. Она поспешно удалилась.

В ней течет крестьянская кровь, - заметил Мефистофель. - Такие женщины целый день могут работать мотыгой или ночь напролет заниматься супружеской «пахотой», но, как правило, муж редко предоставляет ей драгоценную возможность продемонстрировать свою выносливость. Она может лечь и с тобой, и с тремя сразу.

Фауст шагал по дорожке, клянясь и улыбаясь. Навстречу проследовала стайка изящных нимф; они весело щебетали о чем-то, размахивая руками, как птички, а их плоть светилась. Некоторые были невзрачны, некоторые - нет; и все же их тела все были по-своему красивы, некоторые - сочны и изящны, некоторые - скромны, а другие - экстравагантны. Однако они обладали двумя общими чертами: у них были короткие волосы, и вместо украшений между их изящных, пухлых, выдающихся вперед, нежных и пышных грудей висели распятия. Фауст сразу же понял, что эти женщины - монахини.

Их заполучить трудно, но я все-таки могу указать тебе двух-трех, которых можно уговорить прислонить к стене монастыря лестницу.

- Это же невесты Христовы! - потрясенно воскликнул Фауст.

О, пусть это тебя не беспокоит.

Монашки проследовали мимо с веселыми приветствиями, при этом Фауст заметил, что у одной - с худыми бедрами и почти мальчишеской фигурой - на грудях и животе, а также на внутренних сторонах бедер ярко алеют какие-то полукружия. Он на мгновение пришел в замешательство. До него сразу же дошло, что эти полумесяцы - отметины, оставленные человеческими зубами; такие укусы оставляют в разгар страсти.

Фауст часто заморгал; Мефистофель улыбнулся и не проронил ни слова.

Мимо прошла беременная, ее приятно выпуклый живот излучал свет, напоминающий лунный; плоть светилась здоровьем. (Над ее новым мужем нависла угроза банкротства.) Затем худенькая девушка, почти совершеннолетняя, с ногами как у жеребенка и совсем недавно оформившимися грудями. (Соблазни ее сестру, и она тоже будет твоя.) А вот гордой походкой следует рыжеволосая жена муниципального советника: огромные толстые груди, волосы на лобке, как разгоревшееся пламя. (Примени силу, и она покорится.)

- Я изумлен, - проговорил Фауст. - Как мне выбрать?

На землю уже опускалась ночь. Верхняя часть Кайзербурга, расположенная на вершине скалы, светилась отражением солнечного заката; каменные здания, сгрудившиеся внизу, ловили этот тусклый свет, который их крыши с оранжевой черепицей делали теплым и рассеивали на окружающее; внизу деревья уже стали холодными и темно-зелеными; среди их ветвей светились окна гостиницы, одной из нескольких на островке. Висячие фонари на столбах освещали входы в огороженные дворы харчевен, где деревянные столы были расставлены как придется, прямо на траве. Между ними, как правило, ходил кто-нибудь из прислуги со свечой в подставке, старательно подсвечивая всем посетителям.

Официанты с подносами, нагруженными едой, сновали между кухней и столами. Веселящаяся толпа на освещенной лужайке шевелилась в слабом своем бурлении, смеясь, произнося тосты, переходя от столика к столику. Женщины, обнаженные, с блестящими глазами, напоминали наяд; мужчины в костюмах с разрезами на рукавах и штанах, сделанными так, чтобы не скрывать крепкие мышцы, обходительно составляли компанию в танце своим грациозным дамам. Несколько женщин помоложе украсили волосы цветами, а спутник одной из них в ответ вставил в волосы две палочки и набросил сверху платочек, соорудив таким образом рожки. Они танцевали, рука в руке, образовав круг, а музыка текла от оркестра из троих лютнистов и человека с рожком, сидящих на скамье у дверей харчевни. Ведь что толку собираться, если не сумеешь получить полное удовольствие?

Вот идет жена бургомистра.

По дорожке медленно, с величавым достоинством плыла женщина с огромным животом, в сопровождении такого же по достоинству, но отнюдь не по размерам мужа. Ее ноги были толщиной в три древесных ствола, из сала и жира, а ягодицам позавидовал бы гиппопотам. Гигантские груди свешивались на живот, мягкие, как пудинг и столь огромные, что, будьэто пудинг, его хватило бы накормить целую толпу. Соски были коричневые, как выделанная кожа, а укромное местечко между ее ног скрывали жировые складки и свисающая плоть. При ходьбе она вся колыхалась, как студень. Бургомистерша удостоила Фауста снисходительным кивком, отчего ее многочисленные подбородки присобрались в гармошку, и величаво прошествовала мимо. Глядя ей вслед, он заметил, что эта достойная дама направилась прямиком к уже выставленному для нее набору блюд из окорока, дичи, сосисок, жареному кабану, рагу из зайца и наперченному мясу, - все это было нагромождено так, что испытывало прочность деревянного стола.