Журнал «Вокруг Света» №09 за 1990 год - Вокруг Света

— Серебро бактерицидно. Жуй те! — скомандовал доктор.

Рот немедленно наполнился сладкой и обильной слюной.

— Жуйте, жуйте,— сказала Правати,— немножко можно сглотнуть, остальное сплевывайте. Ох, не видит меня свекровь...

Все остальное полностью совпадало с данными литературных источников, и хотя это было приятно, крошечный червячок продолжал грызть меня. Не увидеть в упор то, что бросалось в глаза!

Но в целом настроение было превосходным: пан попробован, «интенсивность потребления» подтвердилась, и в просвещенной компании я вполне смогу доложить об органолептике потребления бетеля.

Мы завернули за угол и оказались на Барма-базаре — нескончаемом ряду сросшихся боками лавочек размером и глубиной с платяной шкаф.

Среди всего этого неспешно двигалась густая толпа, и свободного места не оставалось совершенно.

Оставалось купить несколько недорогих сувениров, и торопиться нам было некуда, тем более что выбор был широкий. Обстоятельно рассматривали мы статуэтки, тарелочки, брелоки, не вступая, однако, в торг. Это было добровольной обязанностью Правати, которая, конечно же, знала быт и нравы восточного базара гораздо лучше нас.

Доктора что-то заинтересовало, и Правати осведомилась о цене. Раз-; говор шел по-английски и потому был понятен:

— Сколько стоит?

— Вас интересует настоящая цена?

— Нет, последняя.

— Мисс, это — самая последняя!

Продавец, пожилой мужчина в европейском платье и вязаной белой ермолке, вел торг без суетливости. Что-то мне напоминала его вязаная ермолка... Что? И я спросил нарочито спокойно:

— Правати, а почему вы говорите с ним по-английски?

— Но я же не знаю тамильского!

— А вы говорите на малаялам.

— А почему вы думаете, что он понимает малаялам?

— Да потому, что на нем шапочка, «которую носят керальские мусульмане — мопла»!

Правати недоверчиво посмотрела на меня. Во взгляде ее читалось: «Вы еще мне будете объяснять!», но, обернувшись к продавцу в ермолке, она что-то неуверенно сказала. В ответ последовал такой радостный, громкий и стремительный ответ, что у меня отлегло от сердца.

Это был момент истинного торжества книжного знания...

Лев Минц Бомбей — Тривандрам — Мадрас

Мацумото, наши соседи

Семейный портрет с вариациями Наши постоянные читатели, очевидно, помнят помещенную в 5-м номере журнала за этот год зарисовку «Волшебный фонарь». В ней рассказывалось о старинных фотографиях, открытках, диапозитивах, где запечатлена ушедшая уже жизнь, быт, обычаи народов. Мы высказали предположение, что во многих семьях, наверное, сохранились эти — бесценные теперь — образы прошлого, и обратились к читателям с просьбой присылать их нам в журнал, рассказывая о том, как они попали в семью, что на них изображено. «Первой ласточкой» стал сотрудник Московского университета Эдгар Иосифович Берковский. Он принес в редакцию альбом, сохранившийся от бабушки-иркутянки. В 1918 году она совершила путешествие в Японию — благо там было спокойно, да и добираться ближе и удобнее, чем до Европы, а по тем временам и до Петрограда и Москвы. Воспоминаниями бабушка, увы, внуков не баловала, поэтому мы размышляли: что же написать к этим симпатичным открыткам? В это время в редакцию пришел наш давний автор — журналист Константин Преображенский. Увидев открытки, он восхитился: оказалось, что очень многое из того, что на них изображено, сохранилось в Японии по сей день. Причина этого и проста, и сложна одновременно. Кроется она в незыблемости той важнейшей ячейки общества, которая называется семьей. А японская семья во многом осталась неизменной. Конечно же, и она сильно отличается от семей своих бабушек и прабабушек: меньше детей; другая пища — тот же рис, но гораздо больше мяса; не из того материала шьют кимоно. Но шьют-то именно кимоно! А такие важные вещи, как отношения между мужем и женой, детьми и родителями, семьей и соседями — остались почти неизменными. Семья и соседи. Глава семьи на службе и дома. Семейные праздники. Чем больше мы слушали увлекшегося япониста, тем яснее вырисовывался у нас план, к участию в котором мы хотели бы привлечь и вас, уважаемые читатели. Но начнем по порядку.

В том, что семья — важнейшая ячейка общества, убеждать никого не надо, это вроде бы все знают, «Покой в семье, покой в Поднебесной»,— говорили древние китайцы, сосредоточенные, как всегда, на своей империи, но смысл этих слов общечеловеческий. Гораздо меньше известно, что семьи бывают разные. Мы не имеем в виду разницу между счастливыми и несчастливыми семьями. И классическую формулу Толстого «все счастливые семьи похожи друг на друга...» можем лишь уточнить: все счастливые русские семьи похожи, как похожи английские, китайские, берберские — и так далее. Семья — хранитель национальной самобытности. Именно в семье дети получают обширную и растворенную в самой жизни информацию обо всем: от взаимоотношений между поколениями до организации праздничного стола. И будничного тоже. Постараемся немного пояснить. В русской, например, семье дети говорят родителям «ты», а в украинской — «вы». И, услышав в совершенно обрусевшей семье: «Вы, мама, куда идете?» — можно безошибочно определить, что родители родом с Украины. Мелочь, казалось бы. Да, но в этой мелочи — крупица национальной самобытности. А возьмите праздничный стол. В будние дни люди питаются — у нас по крайней мере — в общем-то одинаково. Но есть некоторый набор блюд, без которых праздник — не праздник, причем у каждого народа эти блюда свои. И даже гостей сажают по-разному, в зависимости от того, какое место наиболее почетно. «Что ж тут особенного? — скажете вы.— Гак ведь у всех». Присмотритесь повнимательнее, и вы увидите — нет, не у всех. Л именно у вас, у вашего народа, в вашей семье. И это может стать интересным для всех. Напишите нам об обычаях и семейных обрядах, о праздниках и буднях. При этом мы обращаемся не только к представителям малочисленных народов, узнать о жизни которых будет полезно и поучительно всем. Семейные обычаи русского народа тоже очень интересны (а теперь, может быть, и менее известны, чем быт иных народов). Мы приглашаем писать всех. Нас интересует и деревенский семейный быт, и городской, и дворянский, и мещанский. Мы постараемся помочь вам в том, чтобы сделать это поучительным и занимательным чтением для наших читателей. Если у вас есть фотографии из семейных альбомов, если вы помните истории из жизни тех, кто на них изображен, можете смело их нам присылать. Словом, мы хотим — с вашей помощью — регулярно вести тему «Семья» в будущем году. А сегодня запускаем пробный шар и ждем ваших откликов. Итак, познакомьтесь, пожалуйста, с семьей Мацумото.

Однажды в электричке, мчавшейся из Токио в один из многочисленных пригородов японской столицы, я познакомился с госпожой Мацумото. Неторопливо проходя по вагону в поисках свободного места, она заметила, что я читаю русскую книгу, и, смущенно улыбнувшись, поздоровалась со мною по-русски.

Я встал и уступил ей место, чему она была несказанно рада, хотя и долго отнекивалась, прежде чем сесть, потому что уступать места женщинам здесь не принято.

Так мы познакомились. Госпожа Мацумото рассказала, что несколько лет прожила в Москве, где ее муж работал помощником представителя одной из крупных торговых фирм. Сейчас она, с утра съездив в Токио на сбор Ассоциации домашних хозяек, спешила домой, чтобы успеть забрать младших детей из детского сада и встретить из школы старшую дочь. Ехать вместе нам оставалось еще около часа, и в конце пути мы обменялись визитными карточками. Мы побывали в семействе Мацумото, они нанесли визит нам, и все, что я видел в их доме, навело меня на мысль, что в этой стране много счастливых семей. И все они в общих чертах одинаковы...

Я не претендую на открытие, это сказано до меня. Мое же дело поведать о прочной японской семье. На основе того, что я увидел в доме Мацумото, в других домах, а также того, что мне рассказали, могу утверждать — действительно, эти семьи одинаковы. Потому я и назвал свою зарисовку «Мацумото, наши соседи», хотя г-н и г-жа Мацумото жили далековато от нас. Но точно так же жили и наши соседи — не знаю, как их звали. Может быть, Като, а может быть, Сато или Каяма.

...Госпожа Мацумото проснулась, как привыкла, на несколько минут раньше звонка будильника. Через пять минут колокольчики будильника исполнили «Турецкий марш» Моцарта, потом, устрашающе заскрежетав, эстрадную мелодию и после этого забарабанили так резко, что вскочил бы и очень крепко спящий человек.