Михайловский замок - Ольга Форш

- Как рано вы это поняли, вот что меня удивляет, - сказал с уважением Воронихин. - Ведь как были молоды, когда Растрелли, обер-архитектор, приглашал вас принять участие в постройке Николы Морского, а вы отказались.

- Я сын московского дьячка, - улыбнулся Баженов, - быть может, торжественность великолепной нашей литургии прозвучала мне более родственно в возвышенной мощи классицизма, нежели в изысканной декоративности барокко. Кроме того, громадное значение имели раскопки Помпеи. От строгой красоты греко-римского зодчества повеяло вдруг таким здоровьем, такой свежей силой, возродившейся из древней колыбели, что не соблазниться было нельзя.

- Тем более, что барокко на Западе вырождалось в болезненное рококо, согласился Воронихин.

- Вот рококо и способствовало больше всего укреплению нового. Простота и мощь, выраженные строгостью линий архитектуры античной, немедленно и заслуженно убили пустую, хрупкую красоту этих ломаных, капризных, скоро утомляющих декораций. - Вы, молодые, - обернулся Баженов к Росси, - должны серьезно задуматься над раскопками в Помпее.

- Я их пристально изучаю, - поспешил ответить Карл, упивавшийся речью учителя.

- Но для нас обоих колыбелью, взрастившею наш талант и давшею ему направление, был все-таки Париж: с непревзойденными луврскими колоннадами, с версальской роскошью, - сказал мечтательно Воронихин,

- Только с той разницей, - продолжал Баженов, - что для меня это еще был королевский. Париж Луи Пятнадцатого, а для тебя - Париж Национального собрания, "Прав человека" и клуба якобинцев. О, сколь твое время было завиднее моего!

- Оно - счастливейшее в моей жизни.

Сквозь обычную сдержанность Воронихина прорвалось такое глубокое чувство, - будто сквозь плотный покров взметнулось из глубины пламя, - что Карл дрогнул и вдруг по-новому увидал своего наставника.

Воронихин встал, прошелся, стал далеко от камина. Волнение его теперь выражал только голос, необычно размягченный.

- Меня с кузеном моим Полем Строгановым и воспитателем его, замечательным человеком, Жильбер-том Роммом, послали в восемьдесят девятом году в Париж. Не встречал я богаче и благороднее характера, нежели этот Ромм. Образованнейший человек, талантливый скульптор, помощник Фальконета, он вместе с тем был пламенным якобинцем. Едва мы приехали, он основал клуб Друзей закона, где библиотекарем сделался Поль, а заведовала архивом красавица Теруань де Мерикур!.. Потом Поль вступил в клуб якобинцев, и у него на пальце появилось кольцо с девизом: "Жить свободным или умереть".

Росси слушал Воронихина, затаив дыхание, глубоко спрятавшись в тень за выступом камина, - боялся своим присутствием помешать такому важному для него разговору.

- Поль принимал участие и во взятии Бастилии? - тихо спросил Баженов.

- Он был в первых рядах. Поль Очер, так звался он в Париже. Как сейчас вижу его молодое вдохновенное лицо и слышу слова, которых ни он, ни я не забудем...

Воронихин прошелся по комнате и, подойдя к Баженову, слегка нагнулся и протянул к нему обе руки, словно хотел передать какое-то сохраненное им сокровище:

- Поль сказал после взятия Бастилии: "Лучшим днем моей жизни будет день, когда я увижу Россию обновленной такой же революцией. И быть может, мпе там выпадет та же роль, которую здесь играет гениальный Мирабо""

- Твоему Полю скоро представится прекрасный случай доказать на деле свой девиз и провести в жизнь свои замечательные слова, - сказал, подымая голову, с загоревшимся взглядом Баженов, - он ведь близкий друг Александра, а как только тот станет царем... обширное поле ему для опытов.

- Васенька, - просительно сказала Груша, давно вошедшая и слушавшая разговор, - не надо об этом, опять зря разволнуешься.

Но Баженов отстранил жену, положившую ему на плечо руку, встал, подошел к Воронихину, с горечью сказал;

- Ведь с мечтой о Павле и я соединял в молодости мечту о счастье моей родины. Я пожертвовал этой мечте наибольшим, чем обладал, - моим даром зодчего. Но что за безумие питать надежду о преобразовании деспотизма в разумную власть рукой самого деспота!

- Признаюсь, и у меня такой надежды больше нет, - отозвался потухшим голосом Воронихин. - Я слишком близко и рано узнал, как невозможно людям, стоящим вверху лестницы, где фортуна сыплет дары, добровольно отказаться от своих преимуществ. Прекраснейший человек граф Строганов, я премного ему обязан, однако как трудно было из его рук получить свободу даже мне, его, так сказать, родственнику... Этот барон Строганов, мой отец, когда открыл масонскую ложу в Перми, желая и меня провести в масоны, настоял, чтобы граф дал моей матери, его крепостной, вольную. Ведь по масонскому уставу только сын свободной матери имеет право стать членом ложи. И масонство для меня прежде всего оказалось свободой - прекращением бытия рабского. Входя в Ложу, я действительно был равный с равными.

- Пожалуйте к столу, - сказала весело Грушень-ка, хлопоча у кипящего старозаветного самовара, еще Полученного в приданое, - а потом и Казакова посылку рассмотрим. Любимый это ведь мой дворец в Царицыно, как сказка он из тысячи одной ночи.

- И какой грандиозный у вас получился тут размах, - сказал Воронихин, - какая мощность воображения! Этот переход от кремлевского классицизма к такой необыкновенной пышности.

- Царицына причуда, - пожал плечами Баженов, - ничего она в искусстве не смыслила, а как раньше заладила по-модному - у меня все самое римское, так вдруг - вынь да положь - мавританское. Однако мне эта мысль понравилась: вышло неожиданно в гармонии с пейзажем и в какой-то фантастичен ской связи с древним русским зодчеством. Вот, гляньте, главный фасад, - Баженов раскрыл на свободном краю стола большую папку и вынул прекрасный рисунок тушью.

Два больших квадрата с восьмигранными башнями, Стены красные, изукрашены ажурным из белого камня орнаментом, стрельчатые окна, белые колонны.

- В густой зелени парка это белое на красном было как кружево, сказала восхищенно Грушенька, - особенно хороша вот эта галерея в два яруса с белыми башенками, островерхими пирамидками, арками, Я входила туда как в чудный сон, - мечтательно добавила она, и Росси на миг загляделся на ее вдруг помолодевшее, прелестное в своей непритязательной женственности лицо.

Но когда из рук Воронихина до него дошли рисунки и чертежи, присланные Казаковым, он погрузился в них и забыл, где находится. Главное, что поразило его уже требовательный глаз, это было полное отсутствие громоздкости, тяжести при большой и сложной монументальности замысла.

Галерея соединяла большой дворец с особливым корпусом в два этажа для кухонь, приспешень и погребов, и это было так умно рассчитано, что только облегчало массивность центрального здания и хлебного двора, подхваченного двойными колоннами.

- Вот здесь, от дворца к оперному дому, пробегала моя самая любимая "утренняя дорожка", - указала на рисунок Грушенька. - Ах, что за чудесные липы благоухали по обеим ее сторонам! Даже пчелки там только жужжали, а не жалили...

- В какой несравненной пропорции линий взяты арки, зубчатые башни, стрельчатые окна, - восхитился Воронихин. - Русская псевдоготика - явление столь самобытное! Ничего подобного нигде не найти, а у нас стоит под самой Москвой...

- Не стоит, а стояло, - поправил его насмешливо Баженов.

- Но почему, по какой причине это сказочное строениег которому по оригинальности замысла нету равного, подверглось столь жестокому отвержению? - невольно вырвалось у Росси.

- Почему? - с горькой иронией повторил Баженов. - А вот послушайте: Екатерина возвращалась в Москву из знаменитого своего путешествия по Крыму, когда великий льстец, светлейший князь Тавриды, сумел ей показать, подобно хитрому актеру, товар лицом. Одни знаменитые "потемкинские деревни" чего стоили! Словом, императрица возвращалась в окончательно окрепшей уверенности относительно счастья и благоденствия своего царствования. В Москве ее встретили с восторженной пышностью. И вдруг - потрясающая весть заговор. Посягательство на ее трон, быть может - на жизнь... Так донес ей о неосторожной деятельности масонов московский главнокомандующий граф Брюс. Самая вольнодумная и опасная для монархии часть масонов, иллюминаты, вступила в сношение с заграницей. Императрице представили точные сведения об особом расположении масонов к персоне наследника Павла, связь же с ним установлена через меня, сиречь архитектора Баженова. И вот тут-то назначается день для осмотра Царицына дворца. Все последующее понятно, закончил, как бы утомившись, Баженов.

- А какой веселый пришел Васенька домой, - воскликнула Груша, - он позвал меня, приказал пона-ряднее одеться для дня осмотра: "Ведь ты должна быть представлена императрице - так сказал мне гeнерал Измайлов, надзиратель за работами..."

- Ну, раз ты начала об этом, - сказал Баженов, хмуро обернувшись к жене, уже испуганной своей непосредственностью, - я не могу не кончить: назавтра, друзья мои, вместо торжества - позор! Страшный, безобразный сон. В парадной карете появление императрицы, ее знакомое надменное лицо, не смягчаемое, как на портретах, искусной приветливой улыбкой, а лицо злое, с угрожающе стиснутым, властным тонкогубым ртом.