Кот, который жил роскошно - Лилиан Браун

Дианна Бессингер являлась основательницей и президентом НОСКа. Этот комитет был её истинной страстью, и она вряд ли бы захотела, чтобы на благородную цель, которую он преследовал, упала тень печальной известности, которую приобрели обстоятельства, сопутствовавшие её трагической смерти. Она бы сказала: «Пусть всё отойдёт на второй план, и давайте займемся спасением „Касабланки“».

Илана Торг

Квиллер закончил читать вырезки и пригладил усы. Было бы здорово, решил он, узнать о тайном мотиве. Ведь ключ может находиться в 14-А.

СЕМЬ

Повинуясь эмоциональному порыву после ознакомления с материалами о гибели леди Ди, Квиллер отправился в галерею «Бессингер-Тодд», располагающуюся в финансовой части города. Галерея находилась на месте старой галереи Ламбрета, которую Квиллер очень хорошо знал. В сей утренний час в пустом зале галереи он увидел мужчину в деловом костюме, наблюдавшего за одетой в джинсы девушкой-ассистенткой, стоящей на стремянке. Заметив Квиллера, мужчина удивился и сказал:

– Извините, у нас закрыто. Я думал, дверь заперта.

– Меня зовут Джим Квиллер, когда-то я работал в «Дневном прибое». Критиком тогда был Маунтклеменс, я обычно писал обзорные статьи об искусстве, на заказ.

– Очень приятно. Я – Джером Тодд. О Маунтклеменсе много слышал, но сам появился здесь гораздо позже него. Приехал из Де-Мойна.

– Три года я не был в этих местах. Смотрю, вы здорово расширили галерею.

– Да, убрали потолочные перекрытия, чтобы можно было выставлять полотна больших размеров, и пристроили балкон для изделий народных промыслов.

– Я сейчас ушёл из журналистики, живу далеко на севере, но слышал о трагической смерти вашего партнера и пришёл выразить соболезнования, – сказал Квиллер.

– Благодарю… Могу быть чем-нибудь полезным? – Тодд внезапно сменил тему. Это был высокий, видный мужчина с довольно нервирующей привычкой: стоило ему почуять неприятный запах, как он начинал теребить себя за нос.

Квиллер умел импровизировать на ходу.

– Я остановился в «Касабланке», – сообщил он. – И мне захотелось в память о мисс Бессингер сделать нечто, что помогло бы делу, которому она отдавала все свои силы.

Тодд выглядел одновременно удивлённым и встревоженным.

– Как я себе представляю это «нечто»? – продолжал Квиллер задумчиво. – Мне кажется, необходимо издать книгу, в которой бы рассказывалось об истории «Касабланки» и в которой использовались бы старые фотографии, взятые из публичной библиотеки. Текст можно скомпоновать из интервью и собственных изысканий.

– Подобная акция влетит в копеечку, – проговорил дилер, почувствовавший запах денег и невольно включившийся в импровизацию.

– На публикование книг на исторические темы существуют субсидии, – холодно обронил Квиллер. – А доход от продаж отойдёт Мемориальному фонду Бессингер. Моя работа – бесплатно.

Странно, но Тодд вдруг занервничал.

– У кого будут взяты интервью? – быстро спросил он.

– У местных историков, архитекторов и людей, помнящих «Касабланку» в пору её расцвета. Вы удивитесь, узнав, сколько людей откликнется после того, как мы передадим сообщение по радио. Мой собственный поверенный до сих пор помнит, как мальчиком ел шпинатовые рулеты в ресторане на крыше.

– Мне бы не хотелось, чтобы кто-то копался в обстоятельствах смерти моего партнера. Слишком много домыслов и глупых слухов распространялось в этой связи, – проговорил дилер, пощипывая себя за нос.

– Уверяю вас, ничего подобного не будет, – сказал Квиллер. В эту секунду какое-то движение над головой заставило его посмотреть наверх: по перилам балкона важно расхаживал персидский кот. – Кстати, я снимаю квартиру" которая ранее принадлежала мисс Бессингер, и должен отметить её вкус в подборе мебели и произведений искусства.

Тодд молча кивнул, соглашаясь.

– Сколько же лет, мистер Тодд, вы были её партнером?

– Восемнадцать. Сюда мы приехали после того, как Джо Ламбрет перебрался в Калифорнию.

– У вас есть какие-нибудь работы Расмуса?

– Нет! И говорить не хочу об этом парне. Есть множество живых художников. – И он снова ущипнул себя за нос.

– Я спросил об этом только потому, что там, на севере, строю большую художественную галерею. – Квиллер упивался импровизированной игрой.

– Тогда вы обязательно должны прийти к нам на открытие выставки в пятницу, – проговорил дилер облегчённо, почуяв приток возможных денежных средств. -Мы сейчас как раз делаем разметку для картин, поэтому в зале пусто. Но на вернисаже вы увидите несколько впечатляющих работ.

– Для своей галереи я решил использовать старый амбар, – продолжал врать Квиллер. – Там огромные стены, и я хотел достать несколько картин с грибами. Грибы мне кажутся вполне достойными объектами, чтобы висеть в амбаре.

– После самоубийства все работы Расмуса были мгновенно раскуплены, – сухо сообщил Тодд. – Если бы у меня хватило ума, я бы попридержал некоторые для себя, но я находился в шоковом состоянии. Ведь за нюнь мы почти ничего не продали. Этот художник в мёртвом виде стоит куда больше, чем в живом. Но если вы придёте сюда в пятницу вечером, то увидите работы других художников, которые, возможно, вам понравятся. Какой именно амбар вы перестраиваете?

– Яблочный. Восьмиугольный. – Амбар, принадлежащий Клингеншоену, действительно был предназначен для хранения яблок и имел восемь стен.

– Интересно! Вы можете разместить в нём современные гобелены. Высота стен вам известна?

– Честно говоря, этим я ещё не занимался, – сказал Квиллер. На сей раз чистую правду.

– Всё равно приходите в пятницу. Будет шампанское, закуски, живая музыка, служащие на парковке.

– К которому часу?

– К шести – и до тех пор, пока выпивка не иссякнет.

– Спасибо. Приду. – Квиллер пошёл было к выходу, но на полпути развернулся. – Скажите честно: что вы думаете о будущем «Касабланки»?

– Гиблое дело, – проговорил Тодд без всякого выражения.

– А вот ваш партнер был уверен, что здание можно и нужно спасти.

– Да… но… изменились обстоятельства. Здание снесут для постройки «Ворот Альказара», которые свяжут в единое целое новый центр города и новый Хламтаун. Я собираюсь перенести туда галерею. Уже подписал договор на аренду помещений, которые будут в два раза больше по площади, чем мои теперешние.

Квиллер посмотрел на часы – время встречи с архитектором в пресс-клубе.

– Что ж, благодарю за то, что уделили мне столько внимания, мистер Тодд. До встречи в пятницу.

По дороге в ресторан он думал о том, что мысль об издании книги, родившаяся под влиянием момента, совсем неплоха, как и идея насчёт амбара. Подобное жилище будет раз в десять просторнее, чем то, которое он занимает сейчас в Пикаксе, а сиамцы могли бы лазать по балкам перекрытий.

Пресс-клуб занимал мрачную каменную крепость, бывшую некогда окружной тюрьмой, в качестве же постоянного места сбора репортеров и журналистов она превратилась в цитадель вольнодумства и бунтарства. Но с той поры, как Квиллер таскался сюда, работая на «Дневной прибой», многое в клубе изменилось. Интерьер обновили, осовременили, сделали светлее и, по мнению Квиллера, – разрушили. Однако, как и раньше, в полдень здесь было не протолкнуться. Квиллер ждал архитектора в фойе, рассматривая втекающую в двери толпу желающих пообедать: репортеров и редакторов, рекламных агентов, радио – и телеведущих.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородкой вошёл в двери медленно, с любопытством оглядываясь и критически кривя рот. Квиллер двинулся вперед и представился.

– Я Джефф Лоуэлл, – произнёс мужчина. – Значит, вот он какой, знаменитый пресс-клуб. Я ожидал чего-то другого. Он окинул взглядом обновлённые стены и зеркала, втиснутые в золочёные рамы.

– Они декорировали всё по-новому пару лет назад, – словно извиняясь, сказал Квиллер. – Теперь это совсем не тот унылый и захудалый пресс-клуб, который я так любил. Пройдём наверх?

На втором этаже находился обеденный зал со скатертями, салфетками и перечными миленками на столах. А вовсе не с бумажными подстилками и скрученными пластиковыми бутылями с кетчупом и горчицей. Они выбрали столик в укромном углу.

– Так, значит, вы заинтересованы в восстановлении "Касабланки", – констатировал архитектор.

– По крайней мере настолько, чтобы начать задавать вопросы. Я ещё дома подготовился. Весь вчерашний вечер изучал отчет «Гринчман энд Хиллз». Вы, похоже, питаете по поводу данного проекта радужные надежды.

– Как вам, наверное, стало ясно, в это дело нужно вложить много денег, но его осуществление вполне реально. Оно может стать одним из крупнейших реставрационных проектов в нашей стране, – сказал Лоуэлл.

– Почему вы так в этом заинтересованы?

– Во-первых, ещё до женитьбы я несколько лет жил в этом здании и могу сказать: есть в нем нечто, что влезает тебе в печенки. Не знаю, как получше это объяснить. Но в основном моя фирма заинтересована потому, что «Касабланка» была спроектирована покойным Джоном Гринчманом и в наших архивах имеются все оригинальные планы. Естественно, это невероятно облегчило изыскательский процесс. В начале века Гринчман – упорный молодой архитектор – встретился с Харрисоном Пламбом, который носился с совершенно безумной идеей. За её осуществление не взялся ни один нормальный архитектор, но Гринчман согласился и сделал себе имя на «Касабланке». Дизайн здания намного опережал своё время: мавританский стиль стал популярным только после Первой мировой войны. Стены у основания были в два фута толщиной, а наверху сужались до восемнадцати дюймов. Механическое оборудование – водяные, паровые трубы, электропроводка – было сконцентрировано в специальных местах между этажами для удобств ремонта и большей звуконепроницаемости. И ещё один достойный удивления факт: жильцы могли пользоваться электричеством столько, сколько хотели!