Психадж - Владимир Благов

Вокруг сновали люди, порой незнакомые, — для всех находилась работа, — но им вместе взятым было намного легче, чем ей, Лере, одинокой и безутешной в этот солнечный день. Съежившись и обхватив колени руками, она сидела на диване, похожая на маленькую обиженную принцессу, устремив свой взгляд в одной ей ведомую бесконечность. Подходила Зоя Абрамовна, еще какие-то женщины, обнимали за плечи, ворковали в самое ушко непонятные и ненужные слова. Леру звали к столу, но она только печально качала головой. Наконец, ближе к вечеру, Зоя Абрамовна принесла стакан воды и пару таблеток, приказала: «Выпей!» Лера послушалась, и вскоре голова стала клониться набок, глаза сами собой закрылись. Она позволила довести себя до кровати, легла и мгновенно уснула…

И приснился Лере темный лабиринт, по которому она не шла, а, скорее, летела, гонимая мощным воздушным потоком, похожая на невесомый парашютик одуванчика. Впереди брезжил свет, и было вовсе не страшно лететь одной в бесконечную даль. И вдруг Лера услышала позади мамин голос и оглянулась. Да, именно так звала мама домой заигравшуюся во дворе дотемна первоклашку. Да, конечно, это была мама — цветущая беспечная красавица.

— Лерка! Ты почему здесь? — удивилась и испугалась она.

— Я искала тебя, — жалко улыбнувшись, ответила Лера. — Мне без тебя плохо.

— А ну, перестань сейчас же! Глаза уже на мокром месте! — пожурила мать дочку. — Давай руку, летим вместе.

Лера — счастливая — ощутила в ладони тонкие мамины пальцы.

— Ты хоть знаешь, куда летим?

Лера с беззаботной улыбкой покачала головой. Ей было все равно, куда лететь, лишь бы с мамой. А мама недовольно вздохнула:

— Бесшабашная ты, Лерка! Ну, ладно. Я вижу, ты спишь. Значит, сумеешь вернуться.

— Ага, сплю, — Лера в шутку на секунду зажмурилась.

— Слушай меня, — продолжала мать. — Следом за мной летят еще люди, и среди них твой отец. Ты уже знаешь, ЧТО с нами стряслось? — личико Леры сразу осунулось, погрустнело. Мать кивнула — поняла. — Все умирают, рано или поздно. Ты уже не школьница. Взрослая девица. Опека тебе ни к чему: у самой голова на плечах. Конечно, жалко оставлять тебя на произвол судьбы, и все же я более-менее за тебя спокойна: ты — МОЯ дочь! Не забывай меня, а я буду всегда незримо рядом. Будет сложно — позови, приду… Отца хочу забрать с собой, да и он, чувствую, не против. Но все решит Суд Божий.

— Я увижу Господа?! — глаза Леры расширились от восторга и удивления.

— Увидишь, — улыбнулась Ляля. — Если не проснешься раньше времени.

— Но, мама! — спохватилась Лера. — Как это ты хочешь папу забрать с собой?! Ты хочешь оставить меня совсем одну?

— На что тебе отец? У вас с ним никогда не было ничего общего.

— А кто будет деньги зарабатывать?! — искренне удивилась Лера.

— Я думала, ты взрослая…

— Нет, мамочка, папу я тебе не отдам!

В это время раструб темного лабиринта расширился, глаза ослепил яркий свет, и движение прекратилось. Мать и дочь очутились в прозрачно-хрустальном дворце, своды которого терялись в молочно-белых облаках. Во все стороны разбегались анфилады комнат. Мать и дочь замешкались, не зная какой путь избрать. И вдруг стены зазвучали. Казалось, говорил сам дворец: «Приветствую вас в Доме Господа! Он ждет вас, ступайте».

— Мы не знаем, куда идти, — за маму ответила Лера.

— Куда бы ни направлялся имеющий Господа в сердце своем, он всюду находит Его! — был ответ.

Мать и дочь переглянулись и пошли наугад. И чем дальше они продвигались, тем заметнее и сочнее анфилада наполнялась светом, и вот, наконец, в одной из комнат — в огромной хрустальной вазе, видимой изнутри, — они увидели Престол Господень. Но Трон был пуст, лишь у его подножия за пюпитрами красного дерева сидели два благообразных старца в белых одеждах. В них Лера узнала ветхозаветных Еноха и Илию, живыми взятых на Небеса. Они заметили вошедших и жестами указали им место, где надлежало дожидаться Судии. Илия углубился в чтение пухлого тома — «Жития рабы Божией Ляли», как было означено на обложке. В течение нескольких минут пророк то сердито хмурил брови, становился мрачен и бросал гневные взгляды на подсудимую, то делался грустен, участливо вздыхал и тогда смотрел уже иначе — сочувственно. Енох бесстрастно вносил в Книгу Записи Приговоров анкетные данные подсудимой. Он ни о чем не спрашивал Лялю — читал ее, как открытую книгу.

Лера нервничала, грызла ногти. Ей не терпелось увидеть Господа, к тому же теперь ее сильно волновала участь отца. Лера по-новому взглянула на свою мать и увидела ее с неожиданно-неприятной стороны. «Ни за что нельзя отдавать ей отца! — думала Лера, следя за выражением лица Илии. — Но помочь мне может только Христос».

В это время в комнате-вазе появились новые персонажи: Сергей, Людмила и Вениамин. Последней, как ведьма на помеле, влетела Вика.

— В зале уже двое живых, Господи. Я протестую! — вдруг воскликнул Енох, и Лера увидела Того, к кому обращался божественный писарь.

Русоволосый и кареглазый, в простой греческой хламиде, с раскрытым кодексом в левой руке, будто сошедший с иконы, что висит в маминой спальне, Иисус — больше Человек, чем Бог — внезапно появился сидящим на Троне и движением руки остановил писаря.

— Уймись, Енох. Это жена и дочь. Они смогли найти дорогу сквозь сон, а это удается только любящим. Ныне решается участь их любимых, так пусть будут всему свидетелями.

— Кто из вас почил первым? — вопросил Христос людей в зале, и Ляля гордо вышла вперед. — Ты, тщеславная женщина?! — Христос не дал Ляле и слова сказать. — Я вижу, и муж твой здесь. Но ему не место рядом с тобой. Вениамин, подойди к дочери! Нынче же вернешься в тело свое и оставишь греховные помыслы о смерти. Тебе отпущена долгая жизнь.

— Не могу, Господи! — возопил Лебедянский. — Сердцем тянусь к погибшей супруге и прошу Тебя, Господи, соединить меня с ней!

— Сердцем, но не душой! — вскричал Илия. — Ты просишь невозможного. Ты противишься воле Божией!

— У нас каждодневно кто-нибудь да просит невозможного… Но компромисс возможен, — улыбнулся Христос. — Ладно, отложим пока это. Послушаем лучше дочь твою.

Лера с нескрываемой робостью приблизилась к подножию Трона, изобразила книксен и сказала:

— Прошу одного: верните мне папу.

— Есть люди, — до седых волос младенцы, — кои не желают, боятся взрослеть. Инфантильность тебя, Лера, не красит. Помысли: сколько младенцев во всем мире ежечасно теряют отца, либо мать, либо обоих родителей сразу… Тебя младенцем не назовешь… А любишь ли ты отца своего?

— Люблю, — промямлила Лера.

— Любишь… Однако, он вторые сутки в больнице, а ты не удосужилась даже справиться о его самочувствии, — Иисус помолчал и добавил. — И все же я признаю твою просьбу законной. Отец твой да вернется к тебе!

— Господи! — воскликнула теперь Ляля. — Ты отдаешь отца дочери, но хочешь оставить жену без мужа?

— Муж твой — живой, или мертвый — твоим и останется. Никто не отнимает его у тебя. По истечении срока земного бытия он явится к тебе, и желание твое исполнится.

— Господи! — вскричал Вениамин. — Но ведь я по своей воле хочу остаться здесь. Я не хочу больше жить!

— Ты сказал сейчас страшные слова, Вениамин! — нахмурился Иисус. — Но, вижу я, что, отвергая попечение Божие, ты действуешь не по своей воле, а по наущению сатаны. Опомнись, ты играешь с огнем!

— Вы отдаете тело дочери, — не унималась Ляля. — Так дайте мне хотя бы его душу. Выбирать не приходится, с меня довольно и души.

— Что значит «довольно»?! Да знаешь ли ты, грешница, ЧТО такое душа?! — возмутился Илия. — Ответь, разве стал бы сатана ловцом душ человеческих, если б не были они величайшей ценностью трех миров?!

А Иисус продекламировал:

Моя душа, — бесценный бриллиант, —Заключена ты в тело, как в оправу.Но лишь тому принадлежишь по праву,Кто воплотил в оправе свой талант.

— Не ты ли автор этих строк, Вениамин? — спросил Иисус. — Был ли ты искренен, когда писал эти стихи? Или они шли не от сердца?! Ты правильно написал: именно мне принадлежат души большинства ныне живущих. Исключением являются лишь пособники сатаны, чьи души неминуемо сгорят в аду. У тебя есть желание присоединиться к последним?

— Господи! Прости меня! — поник головой Вениамин. — Я сам не знаю, чего хочу. До сих пор я мечтал вернуть Лялю, а теперь…

— Мечты смертных, не облеченные божественной необходимостью, как правило, несбыточны.

Воцарилась тишина, и в это время Иисус повернулся к Сергею:

— Ну, а что скажет сам виновник этой трагедии?

— Только то, что прав Ты, Господи. Я — виновник.

— Вот как?! Даже не пытаешься оправдаться? А мне казалось, виноват водитель панелевоза.

— Ну да, он тоже, но я… Я ничего не успел сделать… Хотя должен был успеть… Одним словом — раззява. Жена Вениамина погибла из-за меня.