Газета День Литературы # 125 (2007 1) - Газета День Литературы

– Не торопись, – с легкой досадой сказал Зайцев. – Жива Мартынова, хотя дома ее не застал. В деревне она. У родственников. Звонила соседке два дня назад…

– Слышимость была плохая? – невинно спросил Ваня.

– Знаешь, соседка жаловалась… А с чего ты взял? – перебил себя Зайцев. – Причем тут слышимость?

– Да ладно, – протянул Ваня, вскинув правую руку вверх и чуть растопырив пальцы – точь-в-точь, как это делали древнегреческие боги во время божественных своих бесед о человеческих недостатках.

– Продолжаю, – Зайцев помолчал, почувствовав Ванину снисходительность. – Соседка письмо от нее получила. Совсем недавно…

– Хочешь, скажу содержание? – спросил Ваня. – Значит, так… Надежда Юрьевна пишет своей соседке, что у нее все хорошо, она прекрасно чувствует себя в деревне, спит на свежем воздухе, ест фрукты, пьет парное молоко, родственники относятся к ней тепло и она просит не беспокоиться о ней.

– Так, – сказал Зайцев и, не добавив больше ни слова, направился к березке у самой опушки, потом вернулся, постоял над Ваней, окинул взором дымящиеся просторы свалки и наконец сел рядом. – Так, – повторил он. – Ты тоже был у этой соседки?

– Нет, не был… Я ее не знаю. Ты же устанавливал подписчиков "Коммерсанта".

– Откуда тебе известно содержание письма?

– Это очевидно… Дай-ка мне его на минутку, хочу взглянуть на одну вещь… – и Ваня протянул руку, чтобы взять у Зайцева письмо. Тот некоторое время сидел неподвижно и только остренькие желваки мелко-мелко играли у него возле ушей.

– Думаешь, оно у меня есть? – наконец, спросил он.

– Конечно. Ты для меня его и прихватил.

Помедлив, Зайцев протянул Ване конверт.

– И второе давай. Ты должен был взять у соседки второе письмо, которое она получила раньше, может быть, даже в прошлом году… Почерки сличить, – пояснил Ваня, наткнувшись на недоуменный взгляд Зайцева. Положив на колени письма, Ваня некоторое время всматривался в них, потом, сложив, сунул обратно в конверты.

– Ну? – не выдержал Зайцев. – Ее почерк?

– Да, похоже, она писала… Ты вот спрашиваешь, откуда мне известно содержание письма? А о чем еще можно писать по принуждению, когда нож у горла? Что все хорошо, не беспокойтесь, прекрасно себя чувствую, а главное – не вздумайте поднимать шум, бить в колокола, звонить в милицию… Эта твоя Мартынова… Умная женщина… И мужественная.

– Неужели? – усмехнулся Зайцев.

– Понимая, что ее ожидает смерть, она нашла силы послать тебе крик о помощи. Хотя нет, какая от тебя помощь… Это было сообщение о злодействе, – Ваня положил руки на колени, подпер ладонью небритый свой подбородок, покрытый седоватой щетиной, и надолго замолчал.

Зайцев, откинувшись спиной на тонкий ствол березки, неотрывно смотрел в небо. По его лицу проносились легкие тени от листвы, солнечные зайчики и, казалось, ничто его не тревожит в это солнечное утро в районе сорокового километра Минского шоссе. И только желваки, нервно подрагивающие под его тонкой кожей, выдавали истинное состояние следователя.

– Давай, Ваня, говори, – наконец, произнес он.

– А что ты хочешь от меня услышать, к

апитан?

– Правду, только правду, ничего кроме правды!

– Так я вроде того, что…

– Не надо, Ваня… – устало проговорил Зайцев. – Давай выкладывай… С чего ты взял, что письмо написано по принуждению, или, как ты выразился, с ножом у горла?

– Прежде всего, конечно, палец. Ты мне сказал, что дома ее нет, что она в деревне, звонила оттуда, но слышимость была плохая.

– Это не я, это ты сказал. Другими словами, звонила не она?

– Я исходил из того, что палец принадлежал ей, следовательно, она мертва. И что бы я не произносил…

– Крик о помощи, – напомнил Зайцев.

– Посмотри на два письма, которые у тебя кармане. Одно написано давно, другое совсем недавно. Есть такая привычка у многих – черточку ставят над буквой "Т" и под буквой "Ш". Раньше она этого не делала. А в этом письме подчеркнуты все эти буквочки. Она давала сигнал знающему человеку – хоть почерк и мой, но я писала не по своей воле.

– Что будем делать?

– Твоя машина на дороге?

– Ну?

– Поехали.

– Куда?

– В деревню. К тетке. В глушь. Адрес указан на конверте… Дорога не дальняя, как я успел заметить.

– Успел все-таки, – проворчал Зайцев, поднимаясь и отряхивая брюки. – Пошли, Ваня! Едем.

– Кушать хочется, капитан.

– По дороге перекусим. Сейчас забегаловки на каждом километре.

Деревня Сушково оказалась в ста километрах. Ваня всю дорогу дремал, откинувшись на заднее сидение, Зайцев перечитывал письма, дивясь Ваниной проницательности, водитель на обоих посмат- ривал остро и насмешливо, как это умеют делать водители, которым постоянно приходится возить людей значительных, к тому же по делам ему совершенно непонятным.

– А где палец? – неожиданно громко спросил вдруг Зайцев, будто вспомнил о чем-то важном.

Ваня, не открывая глаз, полез в карман куртки, вынул продолговатый сверток в газетной бумаге и протянул его Зайцеву

– Надо бы тебе, капитан, внимательнее относиться к вещественным доказательствам, – назидательно пробормотал он.

Все получилось точно так, как и предсказывал Ваня – в деревне многие знали Надежду Юрьевну Мартынову, но не видели ее уже года полтора-два. Рассказали и о том, что с мужем, бизнесменом средней руки, жила она плохо, тот на шестом десятке увлекся юными девочками, наполнил ими бухгалтерию, секретариат и даже производственный отдел, где положено сидеть специалистам многоопытным и суровым. Жилой дом, который взялась строить его фирма, стоял незаконченным, брошенным где-то на уровне третьего этажа. Но Мартынов об этом нисколько не жалел, поскольку деньги с будущих жильцов уже успел собрать, да и понял, что главное совсем в другом – девочки давали ему все радости жизни. К ним он торопился утром, а с некоторыми утром же неохотно расставался. И прекрасно при этом понимал, что не может, не может это продолжаться слишком долго, что все хорошее в жизни заканчивается быстрее, чем хотелось бы, причем, заканчивается навсегда. Но он шел на это самозаклание безоглядно, жертвенно и легко.

Так бывает, ребята, так бывает и не столь уж редко.

Обратную дорогу молчали. И только возле сорокового километра Минского шоссе Ваня тронул Зайцева за локоть.

– Мне бы выйти, – сказал он.

– Перебьешься, – с нарочитой грубоватостью ответил Зайцев. – Устрою я тебя на ночь, так и быть… С ужином, ванной и махровым халатом.

– Неужто все это еще существует где-то, – без удивления пробормотал Ваня.

– Удивительное – рядом. Скажи, Ваня… Уж коли ты такой умный… Ведь, наверно, знаешь, как злодеев найти?

– Нет ничего проще… – беззаботно произнес Ваня. – Зайди в домоуправление, в паспортный стол милиции… Узнай, на кого там квартиру Мартыновой оформляют… Вряд ли это будут исполнители, но ниточка потянется… Ты сможешь, я в тебя верю, – Ваня дружески похлопал Зайцева по коленке.

Они встретились через неделю. Зайцев приехал на свалку утром, Ваня еще спал в своей коробке. После дождя она потеряла форму и теперь напоминала картонный мешок. Тем не менее, тепло Ваниного тела хранила и ночевать в ней было все-таки лучше, чем на открытом воздухе – близилась осень и ночи становились прохладными.

Едва выбравшись наружу, Ваня сразу увидел Зайцева – тот улыбался почти по-приятельски. Видно было, что он рад снова видеть бомжа живым и здоровым.

– Привет мыслителям! – воскликнул Зайцев.

– Привет, – хмуро ответил Ваня, разминая ладонями лицо и приводя его в узнаваемое состояние. – Ты их поймал?

– Задержал, – чуть назидательно поправил Зайцев.

– Сопротивлялись?

– Не успели.

– Это хорошо, – одобрительно кивнул Ваня и только тогда увидел объемистую корзину, стоявшую у ног Зайцева. – Здесь нашел? – спросил он, кивнув в сторону свалки.

– Привез! – повысил голос Зайцев. – В Елисеевском магазине отоварился! Цени!

– Ценю, – почему-то печально ответил Ваня. – Как не ценить… Доброе слово и кошке приятно.