Древняя русская история до монгольского ига. Том 1 - Михаил Погодин

Вот была радость, на небесах и на земле, говорит с восторгом благочестивый летописец, видеть столько душ спасаемых!

«Благ Господь и во веки милость его… Рече Господь, яко радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся: се же не един, не два, но безчисленное множество к Богу приступиша, избавлени от прелести диавола. И погибе память его с шумом, а Господь пребывает во веки, хвалим от Русских сынов — новии люди хрестьянстии, избраннии Богом!»

Владимир велел строить церкви по всем тем местам, где стояли идолы. На Перуновом холме, куда приходили князь и люди творить требы богам, поставлен был храм Святого Василия, имя которого получил он при крещении. Тогда же и по прочим городам и селам начали приводить людей на крещение и ставить церкви: рассылались священники, дети отдавались в ученье книжное.

Исполнилось пророчество в Русской земле: «в оны дни услышат глусии словеса книжная, и ясен будет язык гугнивых».

Так крестился Владимир и сыновья его, и вся почти земля Русская, мирно, беспрекословно, в духе кротости и послушания, не прияв в душу семян воздействия.

Владимир, пожив некоторое время в законе христианском, пожелал создать великолепную церковь, подобную той, какую видел в Корсуне. Место было избрано окропленное кровью мучеников. Шесть лет мастерами греческими строилась церковь, основание которой, скрытое в земле, удивляет до сих пор своим пространством и соразмерностью. Владимир отдал в нее все, что привез из Корсуня — иконы, сосуды, кресты, и поручил ее Анастасу Корсунянину, приставив попов корсунских, определил ей десятую часть от всего имения и всех городов своих. Освящение церкви было совершено с великим торжеством. Для бояр и старцев людских устроено было в тот день великое пиршество, а нищим роздана богатая милостыня.

Греция, и еще более соседняя, единоплеменная Болгария, уже давно просвещенная христианским учением, имевшая многих знаменитых учителей, преемников святых Кирилла и Мефодия, доставляли нам первых священников, пылавших огнем обращения, как бывало везде с первыми христианами. Они принесли с собой священные книги, Евангелие, Апостол, литургию, писания отцов церкви на родном языке, посредством которого как бы неким чудом раскрылся вдруг перед очами новообращенных христиан русских новый, прекрасный, удивительный мир любви, премудрости, святыни, — и души простые, добрые, смиренные, уготованные, приняли божественное семя со страхом и верою, и оно дало им плод со сторицей.

Таков был из первых сам Владимир, который вдруг как будто переродился и начал иную жизнь. Жестокосердый, сладострастный, кровожадный, преданный пьянству, он стал умерен, воздержан, кроток, человеколюбив. Всякое слово, им слышанное в церкви, проникало ему в сердце и оказывалось чудодейственным. Слышал ли он в Евангелии: «не скрывайте себе сокровищ на земле, идеже тля тлит и татие подкапывают, но скрывайте себе сокровище на небесах, идеже ни тля тлит, ни татие подкапывают», — и он приказывал всем нищим и убогим приходить на двор княжий и брать себе все, что нужно, пищу и питье, одежду и куны из скотниц. Распорядясь так, он все еще был недоволен, ибо больные и немощные не могут, говорил он, дойти до моего двора. Что же он сделал? Он велел пристроить возы, накладывать на них хлеба, мяса, рыбы, всяких овощей, квасы и меды в бочонках, и возить по городу. Из улицы в улицу разъезжали его слуги и спрашивали: «Где больные и нищие, не могущие ходить», — и раздавали всем, кому что надо.

Точно так же, получив понятие из Священного Писания о драгоценности человеческой жизни, он не хотел казнить смертью даже разбойников. Сами епископы насилу могли убедить его, чтобы усугубил строгость, ибо вследствие послабления умножились разбои. «Боюсь греха», отвечал он им. «Ты поставлен от Бога, объясняли священники, на казнь злым, а добрым на милость. Наказывать разбойника можно, только с дознанием», — и Владимир едва уступил их доказательствам.

И бранный дух Владимира, кажется, угас. В продолжение двадцати пяти лет остальной его жизни летопись упоминает в двух словах об одном походе его на хорватов (в 993 году), вероятно, по какой-нибудь особой причине; он жил в мире со всеми соседними государями: с Болеславом, королем ляшским, Андреем чешским, Стефаном угорским.

Только с печенегами война была беспрестанно. Эти варвары размножились в привольных степях Черноморских, принимали к себе единоплеменников из внутренней Азии, и постоянно нападали на русские владения из-за Днепра, Десны и Сулы.

Владимир, лишь только водворился в Киеве, как начал принимать против них меры и поставил множество городов по Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне, населил их мужами лучшими от словен, кривичей, чуди и вятичей, чтобы преграждать их набеги до Киева; иногда принужден он бывал ходить в Новгород, чтобы нанимать оттуда верховных воинов, то есть норманнов.

О войнах печенежских ходили в народе разные повести; одна (993) кончилась, по преданию, поединком, предложенным от печенегов. Владимир послал бирючей по своим товарам (стану), вызывать охотников, но никто не являлся, что его весьма огорчало. Наконец, пришел один старик, который рассказывал, что у него остался дома сын меньшой, раздирающий воловью кожу руками, и никогда ни кем не осиленный. Князь велел привести его и спросил, может ли он побороться с печенежином. «Я не знаю, князь, могу ли, отвечал молодой человек, испытайте!» Выпустили на него сильного быка, разъяривши его каленым железом. Силач схватил его на бегу рукою за тело и вырвал кусок мяса с кожею «елико рука зая». Опыт ободрил русь. В назначенный день печенежин явился и посмеялся, увидев перед собою малорослого соперника: «бе бо превелик зело и страшен». Размерено место между полками. Бойцы сошлись и схватились крепко друг за друга. Русин удавил печенежина «в руку до смерти» и потом ударил оземь. Наши крикнули и бросились на печенегов, которые обратились в бегство. Владимир заложил город на броде том и назвал его Переяславлем, потому что юноша переял здесь славу, а его, равно как и отца, «сотвори мужем великим».

По прошествии трех лет печенеги вновь напали на Русь, причем сам Владимир едва избежал опасности: он вышел было против них с малой дружиной из Василева города, незадолго им основанного на реке Стугне, и не мог выдержать их натиска, бежал и едва успел скрыться под мостом. Трепеща за свою жизнь, он обещал поставить церковь Святого Преображения в Василеве (это было в день Преображения), если Бог избавит его от гибели. Печенеги проскакали мимо, и Владимир спасся; он сотворил праздник великий для бояр, посадников, старейшин и многих людей, на котором выпито триста вар меду и роздано убогим полтораста фунтов серебра. Пир продолжался восемь дней, после которых к Успенью князь возвратился в Киев, где начались новые празднества для бесчисленного множества народа. Церковь во славу Преображения Господня была построена немедленно в Василеве. Так он был рад своему нечаянному избавлению!

О последнем набеге печенегов сохранилось предание, совершенно баснословное. Владимир уехал в Новгород нанимать норманнов; печенеги, проведав о его отсутствии, осадили Белгород. Голод начал стеснять осажденных. Созвано было вече, на котором решено сдаться. Один старик, не бывший на вече, узнав об этом решении, упросил старейшин подождать еще три дня и исполнить между тем, что он им скажет. Те согласились. Старик велел выкопать два колодца, потом снести к ним по горсти овса, пшеницы и отрубей, из чего женщины должны были сделать цеж, и опустить в кадке в один колодец; в другой колодец поставить кадку с сытой, взяв меду из княжей медуши, — и потом звать печенегов, чтобы они пришли посмотреть, что делается в городе. Печенеги подумали, что граждане хотят сдаваться, оставили у себя заложников и пошли вдесятером. Их привели к колодцам. «Посмотрите, сказали белгородцы, какое у нас обилие в городе; хоть больше десяти лет простоите вы под стенами, вы нам ничего не сделаете. Сама земля питает нас». С этими словами зачерпнули они цежи ведром, налили в лотки и сварили кисель. Потом привели к другому, и зачерпнув сыты, начали есть сами и потчевать печенегов. Те отведали, удивились и сказали, что князья им не поверят. Белгородцы зачерпнули еще, налили корчагу цежи и сыты и послали князьям. Князья сварили, съели и решили, что стоять им под городом бесполезно, сняли осаду, разменяли пленников и ушли.

После этой войны семнадцать лет жизни Владимира у Нестора не описано. Вероятно, «ничто же бысть». Замечена только кончина какой-то Малфриды (вероятно, одной из прежних жен Владимировых), знаменитой Рогнеды (997), сына ее Изяслава (998), внука Всеслава (999), и, наконец, царицы Анны (1011).

Сыновья его княжили в уделах, розданных им очень рано, под наблюдением кормильцев, и платили урочную дань отцу: Ярослав в Новгороде, куда перешел он из Ростова, по кончине старшего брата Вышеслава, Святополк в Турове, Борис в Ростове после Ярослава, Глеб в Муроме, Святослав в Деревах, Всеволод во Владимире, Мстислав в Тмуторакани…